Лавр Корнилов - Александр Ушаков

По приказу Корнилова на Юго-Западном фронте были сформированы особые ударные отряды для борьбы с дезертирством, мародерством и насилием. 9 июля в расположении 11-й армии было расстреляно 14 погромщиков, схваченных на месте преступления. Объявляя об этом по армиям фронта, Корнилов сообщил, что им отдан приказ «без суда расстреливать тех, которые будут грабить, насиловать и убивать как мирных жителей, так и своих боевых соратников, и всех, кто посмеет не исполнять боевых приказов в те минуты, когда решается вопрос существования Отечества, свободы и революции». Корнилов заявлял: «Я не остановлюсь ни перед чем во имя спасения Родины от гибели, причиной которой является подлое поведение предателей, изменников и трусов»{245}.

Как и следовало ожидать, приказ Корнилова вызвал в войсках неоднозначную реакцию. Содержавшаяся в нем неприкрытая угроза не могла не породить недовольства. Начались разговоры о том, что контрреволюция поднимает голову. Уже открыто говорили, что генерал Корнилов метит в диктаторы. С другой стороны, у той части солдат, которая еще подчинялась дисциплине, поведение их сотоварищей тоже вызывало осуждение. В этой связи показательно, что ряд членов исполкома Юго-Западного фронта и армейского комитета 11-й армии еще 9 июля отправили по адресу ВЦИКа Советов телеграмму, в которой выражали свое полное согласие с расстрелом дезертиров{246}.

Позиция Корнилова нашла полную поддержку у Савинкова и Филоненко. Это получило отражение в телеграмме, посланной за их подписями 11 июля на имя Керенского. Телеграмма, а точнее обращение, была составлена почти в эпическом стиле. Сделано это было не случайно, ибо предназначалась она не только конкретному адресату, но прежде всего для широкого ознакомления.

Савинков патетически обращался к премьеру: «Как я отвечу за пролитую кровь, если не потребую, чтобы немедленно были введены с железной решимостью в армии порядок и дисциплина, которые бы не позволили малодушным безнаказанно, по своей воле, оставлять позиции, открывать фонт, губить этим целые части и товарищей, верных долгу, покрывая незабываемым срамом революцию и страну? Выбора не дано: смертная казнь тем, кто отказывается рисковать своей жизнью для родины за землю и волю». В том же духе ему вторил Филоненко: «Я могу заявить одно: смертная казнь изменникам; тогда только будет дан залог того, что не даром за землю и волю пролилась священная кровь»{247}.

Поведение Савинкова (а в дуэте с Филоненко именно он играл главную роль) характеризует скорее не его, а Корнилова. Савинков не был заговорщиком или сторонником диктатуры. Он был, как это не удивительно для недавнего подпольщика, в первую очередь государственником, приверженцем твердой власти. В Корнилове Савинков увидел человека, который сумеет обеспечить эту твердую власть, не посягая на завоевания революции. Конечно, известные сомнения у Савинкова должны были оставаться. «Наполеоновские проекты» Завойко было трудно скрыть, как трудно было не увидеть и то, что Корнилову они нравятся.

Вероятно, Савинков убедил себя в том, что он сумеет контролировать поведение Корнилова. В этом смысле характерно его требование высылки Завойко. Сам Савинков очень быстро двигался вверх. После короткого пребывания на посту комиссара Юго-Западного фронта он становится управляющим военным министерством. Присматривать же за Корниловым должен был Филоненко, назначенный на освободившуюся должность фронтового комиссара.

На все послания в свой адрес Керенский не давал ответа. Молчание премьера было связано с тем, что он в это время пытался заручиться одобрением со стороны руководства Совета. Несомненно, что после июльских дней зависимость правительства от Советов значительно ослабла. Но влияние левых партий по-прежнему было велико, и идти на конфронтацию с ними Керенский просто не мог. Лишь поздно вечером 9 июля 1917 года на совместном заседании исполкомов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов была принята резолюция, объявлявшая Временное правительство «правительством спасения революции». Премьеру фактически были предоставлены неограниченные полномочия для восстановления порядка и дисциплины в армии и борьбы «со всеми проявлениями контрреволюции и анархии».

12 июля Временным правительством было принято постановление о восстановлении смертной казни через расстрел за следующие преступления: измену, побег к неприятелю, бегство с поля сражения, уклонение от участия в бою, за подстрекательство или возбуждение к сдаче, бегству или уклонению от сопротивления. Одновременно создавались военно-революционные суды, в состав которых на паритетных началах должны были входить офицеры и солдаты.

В социалистических газетах немедленно появились самые мрачные пророчества. Авторы их пугали началом контрреволюционного террора. На практике применение смертной казни широкого распространения не получило, так как большая часть воинских начальников попросту боялась брать на себя ответственность за конфирмацию приговоров. Надо признать, что в отдельных случаях имели место и более масштабные карательные операции, но это скорее было исключением из правил.

Самой крупной акцией такого рода стало разоружение 46-й пехотной дивизии на Юго-Западном фронте. В разгар немецкого наступления дивизия самовольно снялась с позиций и отошла в тыл. Солдаты прогнали офицеров и выбрали из своей среды новых командиров. В дивизии воцарилась полная анархия. Население окрестных деревень было терроризировано шайками грабителей и погромщиков. В ответ на все предложения подчиниться приказам мятежники выдвигали невыполнимые требования, вплоть до немедленного заключения всеобщего мира.

14 июля район расположения дивизии был окружен карательными отрядами. После предъявления ультиматума о сдаче два полка — Гороховский и Пултусский подчинились и выдали зачинщиков беспорядков. Остроленский полк, отказавшийся разоружиться, был обстрелян из пушек. Военно-революционный суд приговорил к смертной казни нескольких организаторов мятежа, но по ходатайству комиссара Юго-Западного фронта Филоненко они были помилованы{248}.

Еще 11 июля 1917 года, за день до того, как правительство официально приняло решение о восстановлении смертной казни на фронте, Керенский по телеграфу поспешил сообщить Корнилову о том, что его требования приняты.

Это не помешало Корнилову в тот же день отправить в адрес правительства новый ультиматум. Приводить здесь полностью это многословное послание значило бы слишком утомить читателя, поэтому мы процитируем лишь наиболее важные его фрагменты. «Армия обезумевших темных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя назвать полями сражений, царят сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования… Выбора нет: революционная власть должна встать на путь определенный и твердый. Лишь в этом спасение родины и свободы. Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого от первого дня сознательного существования доныне проходит в беззаветном служении родине, заявляю, что отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах, в целях сохранения и спасения армии для ее реорганизации на началах строгой дисциплины».