Лавр Корнилов - Александр Ушаков

В воспоминаниях тех, кому приходилось общаться с Филоненко, он выглядит не лучшим образом. Беспринципный карьерист, демагог и приспособленец — это наиболее часто встречающиеся характеристики. Нам представляется более справедливой оценка, которую дал в своих показаниях Завойко. Он писал о Филоненко так: «Его натянутые и недружелюбные отношения со многими людьми, враждебность к нему со стороны целого ряда лиц, на мой взгляд, главным образом объясняются тем, что он как бы торопится жить. Скользит сверху, не смотрит по сторонам, не вникает в окружающую повседневность и потому многих оскорбляет, задевает самолюбия…»{235} По-другому говоря, Филоненко был слишком опьянен своим стремительным взлетом. Даже свое имя Максимилиан он считал знаком судьбы и любил, когда его сравнивали с тезкой Робеспьером. Будучи не слишком умным человеком, Филоненко не имел ни времени, ни привычки задумываться над своими поступками. Что до склонности к демагогии, то это действительно была его отличительная черта, впрочем, это было свойственно и многим другим «профессионалам революции».

Филоненко имел контакты с руководством левых партий, но не выход на правительственный уровень. Зато комиссар соседней 7-й армии был персонажем с куда более солидным политическим весом. Имя Б.В. Савинкова хорошо знала вся страна. Может быть, даже, скорее не Савинкова, а литератора Ропшина. Подписанные этим псевдонимом романы «Конь бледный» и «То, чего не было» создали Савинкову известность большую, чем принесла ему деятельность в составе боевой организации партии эсеров. Летом 1917 года в журнале «Былое» начали печататься воспоминания Савинкова, вновь привлекшие к нему изменчивое внимание публики.

Подобно многим писателям, Савинков настолько сросся со своими литературными персонажами, что даже в жизни носил маску Жоржа из «Коня бледного» — холодного и несколько циничного человека с железной волей и неукротимой энергией. Однако хорошо знавший его английский дипломат-разведчик Р. Локкарт дает ему несколько иную характеристику: «Больше, чем другие русские, Савинков был теоретиком, человеком, который мог просидеть всю ночь за водкой, обсуждая, что он сделает завтра, а когда это завтра приходило, он предоставлял действовать другим»{236}.

К тому же ему никогда прежде не приходилось действовать в государственных масштабах, а специфическая атмосфера революционного подполья, наполненная интригами и мелким подсиживанием, формировала для этого не лучший опыт.

Но несомненно, что политической фигурой он был весьма заметной. На должность комиссара 8-й армии Савинков пошел добровольно, хотя это в общем-то были не его масштабы. Он свободно общался со многими министрами, имел возможность в любой момент обратиться к самому Керенскому, и премьер не мог не прислушаться к заслуженному революционеру.

Завойко был шапочно знаком с Савинковым и теперь попытался воспользоваться этим. Дело происходило в те страшные дни, когда немцы прорвали русский фронт. Армия, которой командовал Корнилов, еще держалась, но в любой момент паника могла охватить и ее. Корнилов отчаялся получить от штаба фронта какую-то помощь. По совету Завойко он решил попробовать действовать через Савинкова. Завойко был командирован в Каменец-Подольский, где тогда находился Савинков. Вместе с ним Корнилов отправил своего офицера для поручений полковника В.В. Голицына, способного дать справку по конкретным вопросам, касающимся состояния армии.

Завойко нашел Савинкова и Филоненко в ресторане местной гостиницы «Гранд-отель». Но разговор между ними завязался вокруг совсем другой темы. Завойко сказал, что в армии ходят слухи о провозглашении диктатором великого князя Николая Николаевича, двоюродного дяди последнего царя. Ссылаясь на поручение Корнилова, Завойко спросил Савинкова, как он относится к этой идее. Похоже, что Завойко, как это часто с ним бывало, самостоятельно пересмотрел характер своего задания. Говоря о Николае Николаевиче, он прощупывал почву относительно своего кандидата в Наполеоны.

Собеседники поняли его абсолютно правильно. Савинков резко ответил, что это скорее ему нужно поставить такой вопрос перед генералом Корниловым. Завойко поспешил откланяться, а Савинков и Филоненко решили как можно скорее встретиться с Корниловым. Выезжая к Корнилову, Савинков был готов к самому худшему. Перед отъездом он оставил сотрудникам своего штаба все необходимые распоряжения на случай своего ареста. В свою очередь Завойко таким же образом настроил Корнилова. Ожидая приезда комиссаров, Корнилов отослал в безопасное место находившуюся с ним семью.

Командующий принял Савинкова и Филоненко по первому требованию. Внешне он был спокоен, хотя плотно сжатые губы выдавали его волнение. «Генерал, — обратился Савинков к Корнилову, — я знаю, что если сложатся обстоятельства, при которых вы должны будете меня расстрелять, вы меня расстреляете». Выдержав паузу, он прибавил: «Но если условия сложатся так, что мне придется вас расстрелять, я тоже это сделаю»{237}. Все это звучит театрально до крайности, но вполне вписывается в манеру Савинкова. Корнилова, как ни странно, подобное начало разговора не смутило. Савинков заявил, что как революционер он является категорическим противником любой диктатуры. После короткого молчания Корнилов ответил, что лично он к диктатуре не стремится.

Савинков полагал, что он умеет разбираться в людях. Правда, история с предательством Азефа, которое он так долго отказывался признать, вызывает сомнения в этом его качестве. Локкарт писал о Савинкове: «Он так долго общался со шпионами и провокаторами, что, подобно герою одного из своих романов, он сам не знал, предает ли он себя, или тех, кого хотел предать»{238}. Во всяком случае, Корнилову Савинков поверил. В показаниях комиссии по «корниловскому делу» он говорил, что из общения с Корниловым убедился в том, что тот «не только разделяет мой взгляд на необходимость твердой революционной власти, осуществляемой Временным правительством, но является тем человеком, который, стоя близко к Временному правительству, сможет взять на себя всю тяжесть проведения решительных мер для поднятия боеспособности армии»{239}.

Для Корнилова знакомство с Савинковым тоже стало важным рубежом. Теперь у него появилась солидная политическая поддержка, а значит, трамплин для выхода на новый уровень. Не очень понятно, в какой мере это способствовало его выдвижению на пост главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Керенский, во всяком случае, отрицал наличие каких-то рекомендаций при назначении Корнилова. Но уже в штабе Юго-Западного фронта Корнилов и Савинков действуют в полной мере заодно.