Клуб Мертвых - Вильям Кобб

— Скрип колес и ужасная тряска…

— Ворота…

— Нас выносят…

— Точно мешки…

— Потом укладывают в кровати…

— Заставляют пить…

— А напиток совсем неплох!

— Да, вполне…

— И… все!

— Пустота.

— Странно!

— Еще бы!

Этот содержательный разговор не был в состоянии, однако, пролить свет на происшедшие события.

— Дорогой Кониглю, — сказал Мюфлие, наливая себе рюмку коньяку, — должен заметить, что этот случай самый удивительный, самый загадочный из всех, что происходили со мной когда-либо.

— Я скажу то же самое!

— Сам факт похищения не так уж необъясним. Меня не раз похищали самые разные дамы, причем, из общества…

— Мюфлие!

— Это правда, Кониглю! Так бывало не раз! И, тем не менее, я должен признать, что этот случай никак не может быть объяснен таким образом!

— Почему это?

— Потому, что нас связали и заткнули рты! В ином случае нам бы только завязали глаза и провели через секретную дверь!

— Да, правда, нас тащили как мешки!

— Значит, здесь что-то иное… Мы спали. Сколько времени мог продолжаться этот сон?

— Я не знаю. Который теперь час?

— Скорее всего ночь, потому что горит огонь. А так как нас похитили вечером, то, вероятно, прошли уже целые сутки…

— Предположим.

— Бесспорно одно: два часа тому назад мы проснулись…

— В сущности, — продолжал Мюфлие, щелкнув языком от удовольствия, — до сих пор наше приключение нельзя было назвать неприятным, но я не обольщаюсь на счет того, что нас привели сюда с единственной целью — переодеть, накормить и напоить!

— Конечно, есть и обратная сторона медали, — сказал Кониглю.

— Вот именно… Но какова она? Какова она может быть?

Можем ли мы осветить лучом истины этот таинственный мрак?

И как бы в награду за витиеватую фразу Мюфлие налил себе новый бокал.

— Если бы я смел высказать свое мнение… — начал Кониглю.

— Смей, мой друг, смей! Я разрешаю!

— Ну, меня поразило одно слово, сказанное лакеем. Оно меня озадачило…

— Что это за слово?

— Ты его тоже слышал… Этот князь в ливрее предупредил нас о скором посещении.

— Да…

— И, если я не ошибаюсь, говоря о визитере, он назвал его маркизом.

— И никак не иначе! Я поначалу решил, что ослышался…

— Итак, нас должен посетить маркиз!

— Остается узнать, к кому из наших многочисленных знакомых может относиться этот титул.

Оба друга погрузились в глубокую задумчивость, но все старания припомнить какую-нибудь подходящую титулованную особу были тщетны.

— Мне кажется, — сказал наконец Мюфлие, — что мы не знакомы ни с одним маркизом.

— Да, по крайней мере я не помню… Впрочем, я всегда держался в стороне от аристократии…

— Как и я… э! Боже мой!… Может быть, мы напрасно это думали? Знаешь что, Кониглю, я думаю, что мы хорошо поступили, изменив своим привычкам!

— Совершенно согласен!

— Правда, привилегированные классы можно во многом упрекнуть, если обратиться к истории…

— О, это любопытно, но уместно ли сейчас?

— Мы это сделаем потом, а пока, Кониглю, держи себя пристойно. Покажем себя с лучшей стороны. И если предместье Сен-Жермен ищет встречи с нами, пойдем ему навстречу!

— Я готов на уступки, — прямо заявил Кониглю.

— Я другого и не ждал от твоего практического ума! И когда придет маркиз, он встретит людей, готовых его понять!

— Пусть приходит! — сказал Кониглю, поднимая бокал.

Казалось, это милостивое разрешение возымело магическое действие, так как в эту самую минуту дверь отворилась и в комнату вошел человек, новый для двух негодяев, но уже знакомый читателю.

Маркиз Арчибальд Соммервиль, так как это был он, низко поклонился своим гостям.

Мы уже сказали, что лицо Соммервиля, не будучи красивым, имело правильные черты и, в особенности, поражало своей бледностью.

Мюфлие поспешно встал и ответил на поклон вошедшего глубоким поклоном. Что касается Кониглю, то он действовал не так удачно, так как, вставая, опрокинул на пол бокал с вином, что несколько смутило его. Но маркиз, казалось, не обратил внимания на это обстоятельство, что дало Кониглю повод высоко оценить его воспитанность.

— Господа, — сказал Арчибальд, — позвольте мне прежде всего спросить вас, довольны ли вы моими людьми и не имеете ли каких-нибудь жалоб на мое скромное гостеприимство?

— О! Маркиз! — отвечал Мюфлие. — Мы очарованы…

— В восторге! — подтвердил Кониглю. — Это было неподражаемо!

— Я счастлив, — продолжал Арчибальд, — и это придает мне смелость просить вас об одной услуге…

— О, к вашим услугам! — сказал Мюфлие. — Мы хотим доказать вам, что мы не какие-то неблагодарные… Но садитесь, маркиз… пожалуйста… мне невыносимо видеть вас стоящим вот так…

Арчибальд с глубочайшей серьезностью принял это любезное приглашение.

— Так! — сказал Кониглю, снова усаживаясь на старое место. — Э… Не угодно ли вам чего-нибудь?

— Благодарю вас!

— О! Не церемоньтесь!… Какого вы хотите, сладкого или горького?

— Как вам угодно, господа!…

Мюфлие любезно налил коньяку и чокнулся с маркизом, чему последовал и Кониглю, ухитрившись в этот раз ничего не разбить.

— Теперь, — продолжал Мюфлие, — поговорим о делах. Чем мы можем вам служить?

Арчибальд поставил свой бокал на стол.

— Извините меня, господа, — сказал он, — за, может быть, необычный способ, каким вы были доставлены сюда…

— О! Помилуйте, маркиз!

— Да, я знаю, это могло вам с первого взгляда показаться странным.

— Но со второго — вполне естественным!

— Впрочем, я сознаюсь, что некоторое насилие с моей стороны является лишь доказательством огромного желания познакомиться с вами.

Кониглю глупо засмеялся.

— Как? В самом деле?… Вы желали познакомиться с нами?…

— Конечно, и даже могу добавить, что это желание полностью разделялось моими друзьями…

— Это забавно! — заметил Кониглю.

— Вы, значит, слыхали о нас? — спросил Мюфлие.

— Уже давно…

— А не будет ли нескромностью узнать, что вам о нас говорили? Вы знаете, не всему можно верить…

— Но то, что я слышал, не было для вас неблагоприятно…

— Не может быть! — наивно сказал Кониглю.

— «Дорогой маркиз», — говорил мне на днях один виконт из наших знакомых, — «вы не можете представить, сколько энергии и благоразумия скрывается под, может быть, немного странной наружностью наших героев!»

— Героев! Виконт сказал: «Героев?»

— Да, сказал… «Видите ли», — продолжал он, — «с такими людьми можно завоевать весь мир».

— О! Это уже слишком! — скромно заметил Мюфлие.

— О, нет!… Это всего лишь истина. Разве, например, вы, Мюфлие, не совершали геройских поступков?

— Боже мой!… Как и все!

— Я вам напомню только один. Это было в Жуанвиле.

— Что?

— Вы занимались тем, что грабили необитаемый дом…

Мюфлие выпрямился и во все глаза глядел на Арчибальда.

— Кто-то поднял тревогу. У вас в эту минуту были в руках дорогие столовые часы. Сбежались соседи. Один из них загораживает вам дорогу. Тогда, не заботясь о ценности вещи, которую вы добыли с таким трудом, вы поднимаете ее и тяжело опускаете на череп вашего противника!

— Гм! Гм! — прокашлялся Мюфлие, чувствовавший себя не совсем хорошо.

— Самое интересное во всем этом то, что как мне говорили, часы отважно выдержали удар, и их механизм нимало не пострадал. Правда, этот человек умер через неделю в госпитале, но часы-то шли! Вот что я называю настоящим подвигом.

Мюфлие, которому казалось, будто его кто-то давил за горло, с трудом пробормотал:

— Конечно… Что тут говорить… Однако…

— Не скромничайте! А, например, господин Кониглю…

Кониглю поперхнулся. Он предугадывал какое-нибудь новое воспоминание прошлого, что, признаться, очень мало улыбалось ему.

— Помните вы, дорогой Кониглю, одну старуху, которой вы свернули шею одной рукой, в то время, как другой шарили в ее карманах? Помните?

— Действительно… да… кажется, было что-то в этом роде…

— И так как старуха барахталась, то вы были так любезны, что сжали руку покрепче, чтобы покончить…

Кониглю позеленел, что, без сомнения, было его манерой краснеть от скромности.

Мюфлие потерял свое хладнокровие.

— А, но для чего же, черт возьми, вы все это рассказываете? — сказал он с оттенком досады, впрочем, весьма непонятной.

— Во-первых, — продолжал Арчибальд с прежним вежливым спокойствием, — чтобы доказать вам, что вы для меня не незнакомцы… затем, чтобы перейти к услуге, которой я требую от вас…

На лице Кониглю выразилась радостная надежда.

— А! Вы хотите предложить нам маленькое дело? — сказал он.