Воскрешение Лазаря - Владимир Шаров

Где, где же свет, где выход? И есть ли он для меня или я уже за бортом?

P.S. Писала и лгала себе, тебе; ни во что я не верю, ни на что не надеюсь, для меня все кончено, и вопрос - как лучше уйти... Но мама - что будет с ней? Притворяться сил больше нет.

Ради Бога, помоги. Посоветуй... Твоя Нина".

Через две недели после истеричного пермского письма Нина снова появилась на Полянке, но на сей раз Спирин возмущаться не стал, он уже знал, что избавиться от Лемниковой можно - надо откупиться. Слава Богу, возможности у него были. В итоге, как я говорил выше, спустя неполный месяц Лемникова по ордеру ОГПУ вселилась в комнату совсем от них близко, так захотели и она и Ната - в Спасоналивковском переулке. Нашлась для Лемниковой и работа. Конечно, Спирин легко мог взять Нину в свое ведомство, но подобная перспектива ему мало улыбалась, и он пристроил Лемникову в комиссариат железных дорог, где тоже был очень хороший паек, правда, как и в Иркутске, надо было день и ночь стучать на машинке. К удивлению Наты, Лемникова согласилась не кочевряжась, и лишь позже стало ясно, почему. В комиссариате у нее скоро появились видные покровители, которые, кроме всяческих послаблений и льгот, обеспечивали и ордера на хорошую мануфактуру. Спустя два месяца Лемникова с полным основанием звала себя настоящей столичной штучкой.

Со студенческих времен она была страстная театралка, и Ната все чаще слышала, что Лемникову в мехах, чуть ли не в драгоценностях видели и на одной премьере, и на другой. В общем, жизнь наладилась, хотя, может быть, и не походила на ту, о какой они в юности обе мечтали. Сама Лемникова не раз говорила, что обязана подруге по гроб жизни.

Ты, Анечка, дальше увидишь, долг этот был отдан быстро. Пока же дела шли хорошо, даже с запасом, и Лемникова начала строить планы переезда родителей в Москву, в Сибири они почти непрерывно болели.

Между тем Коля шаг за шагом дозревал до своего похода во Владивосток, и наконец 7 февраля 1927 года Спирин и Ната спустились вниз к подъезду, чтобы напоследок его обнять и попрощаться. Все обстояло именно так, а венчание, множество друзей и церковная паперть, к сожалению, - красивая сказка.

Но не спеши, Анечка, разочаровываться, возможности у тебя еще будут. Пока же скажу, что насчет того, во что, отправляясь во Владивосток, Коля был одет, имелись ли у него швейцарские горные ботинки, кавалерийские галифе и красноармейская шинель, мне узнать неоткуда, может, и были. Подруге Ната лишь написала, что они втроем обнялись, расцеловались, и Коля ушел, за Спириным почти сразу пришла машина, он уехал, а она долго, муж давно скрылся за особняком, что на углу Полянки, стояла и смотрела ему вслед. Плакать она не плакала, но на душе было очень тоскливо. Перед тобой, Анечка, цитата, из нее видно, что пусть они прощались и не столь торжественно, как с церковью и венчаньем, но тоже трогательно.

В квартире, где Лемникова получила комнату, телефона не было, и они с Натой по-прежнему писали друг другу письма. А теперь, Анечка, остановись и вдумайся в то, что я сейчас скажу. Вся переписка Наты с Колей, и та часть, что я тебе уже переслал, и те письма, которые разберу и пошлю позже, сначала и до конца, с первой буквы до последней - полнейшая туфта, липа. Липа - названия городов и деревень, из которых Коля слал Нате письма, и перегоны между ними, которые он проходил, валясь с ног от усталости, голодный и промерзший. Туфта его выступления и долгие, заполночь, беседы с хозяевами, которых, как и других своих слушателей, он уговаривал забыть обиды, кровь, снова сойтись в один народ. Все полнейшее, абсолютнейшее вранье, потому что ничего, ни самих выступлений, ни слушателей, просто никогда не было. А не было их по вполне уважительной причине. Ни одну из перечисленных им деревень Коля не посещал и посетить не мог, потому что за полтора десятка лет своих странствий ни разу не покидал Москвы. Только однажды съездил в Сызрань, чтобы вместе с Катей остановить Нату, но и туда он отправился из Москвы, а не из Моршанска. И Ната, что любопытно, все прекрасно знала. Каждый раз, когда она писала Коле то якобы в Коломну, то в Рязань, или далеко-далеко, на Урал, в Касли, она хорошо понимала, что Коли ни в одном из названных мест не было и не будет, но в письме, словно так и надо, писала Касли, а на конверте - Москва, Главпочтамт, до востребования, Николаю Кульбарсову. Иначе шиш бы он их получил. И он шел отнюдь не во Владивосток, а на Главпочтамт, брал ее письма и на многих, многих страницах, с кучей подробностей и путевых зарисовок - фантазия у него, конечно, была дай Бог - писал Нате свои. А она обижалась, обвиняла Колю, что он использует ее вместо почтового ящика, все, что есть в его письмах, предназначено не ей, Нате, а Феогносту, ее в них лишь обращение: "Дорогая Ната" или "Ната, любимая". И вообще, он бросил ее, беременную, без денег, без продуктов - какой-то бред...

Ладно, Аня, слушай дальше. Что произошло с Колей 7 февраля, когда он ушел из дома, я могу лишь предполагать. Наверное, уже вечером, когда стало холодно и он окончательно продрог, Коля повернул назад, но не исключаю, что первую ночь своей дороги он провел в какой-нибудь канаве, а обратно пошел следующим утром. Во всяком случае, пришел он не домой, а к Лемниковой, голодный, до костей промерзший и, главное, больной - потом, много лет спустя, врачи говорили, что тогда он на ногах перенес тяжелое воспаление легких и испортил сердце. Почему к Лемниковой, а не домой? Думаю, что домой Коля идти боялся не из-за Натиных насмешек, Спирин с осени чуть не каждый день пугал его арестом, и Коля понимал, что на Полянку ему возвращаться нельзя. Оставалась Лемникова, единственный человек, которого в Москве он близко знал, и которая, что он тоже знал, относится к нему хорошо.

Возможно, он тогда думал, что день-два отлежится, придет в себя и снова уйдет, Нату же и ГПУ ставить об этом в известность не обязательно. Проведают значит, проведают, особой вины он здесь за собой не видел. К Нине на Спасоналивковский он приплелся, кажется, все же ночью, перебудил полквартиры, но был принят, напоен, накормлен и, самое важное, уложен в постель. Лемникова на ту ночь (цитата из ее письма к Нате) перебралась на оттоманку, а Коля спустя несколько дней, едва сбив температуру, ушел, но снова добрался лишь до Калужской заставы, а когда стемнело, повернул назад. В дверь к Лемниковой он опять позвонил в середине ночи, с тех пор и повелось: утром, на рассвете, он, никого не будя, уходил, а ночью возвращался.

Впервые просматривая переписку Наты с Лемниковой, я, конечно, обратил внимание на некоего Колю, судьба которого обеих занимала до крайности, но тогда мне и в голову не пришло, что речь шла о Николае Кульбарсове. Теперь, внимательно перечитывая их письма, я заметил, что Коля в ней появляется отнюдь не сразу, как он ушел из дома и стал ночевать у Лемниковой, а только через два с половиной месяца, причем первая о Коле пишет Ната.

24 апреля она отправляет подруге чрезвычайно резкое письмо, где фактически обвиняет Лемникову, что та в ответ на все, что Ната для нее сделала, увела у нее мужа. Письмо переполнено обидой и сарказмом. Так-то Нина, которая каждому встречному и поперечному объясняла, что по гроб жизни Нате обязана, с ней расплатилась! В письме Ната обвиняет Лемникову в подлости, предательстве, черной неблагодарности, а кончает тем, что на небе есть Бог и на чужих несчастьях свое счастье не построишь.

О подоплеке Натиного письма я, Аня, могу лишь догадываться. Подозреваю, что она следующая. Москва - город не слишком большой, и Колю, хоть он и уходил на рассвете, а возвращался ночью, время от времени наверняка встречали знакомые. В общем, рано или поздно до Наты должно было дойти, что ее мужа, о походе которого во Владивосток наслышаны были многие, видели в городе. Или его самого, или человека, как две капли воды на него похожего. В любом случае, дело здесь явно нечисто. Не исключаю, что сначала Ната от подобных разговоров отмахивалась, ведь ей тогда уже приходили от Коли письма из Вереи, Боровска... Но и Спирин от своих топтунов и сексотов получил донесение, что Коля Москвы вправду не покидал, он по-прежнему в городе и сейчас скрывается у Лемниковой.

Спирин новостью был буквально разъярен, что я вычитал в Натином письме, кричал, что его и Нату провели, будто малых детей, и он это так не оставит. Не хочет Коля по доброй воле идти во Владивосток, пойдет этапом на Воркуту. Впрочем, его угрозы стоили немного. Спирин знал, что арестовать Колю Ната ему никогда не даст. Кричал же он, отчаянно боясь, что однажды Коля пойдет не к Лемниковой, а вернется обратно на Полянку и их с Натой жизнь, которая лишь начала налаживаться, рухнет.

Надо отдать Нине должное: на Натино письмо она ответила без обычной взвинченности, спокойно и разумно. Подробно рассказала, когда и каким Коля у нее появился, написала, что и сейчас он каждое утро уходит из дома в этот свой поход, и она совершенно не знает, вернется ли он или на сей раз все в порядке и он, как и задумал, уже идет по Калужскому шоссе сначала на юг, а потом к Владивостоку. Она соглашалась, что, возможно, поступила неправильно, сразу не написав или не позвонив Нате с работы, но оправдывается тем, что Коля заставил ее поклясться, что она никому ничего не скажет, во-первых, потому, что он панически боялся, что "органы" его арестуют, а во-вторых, утром он собирался уйти.