НА ИСХОДЕ НОЧИ - Алексей КАЛУГИН

Помимо общины просветленных, в первоначальный список наиболее злокозненных, а потому, понятное дело, опасных для простых, с неокрепшими мозгами граждан Кен-Ове тоталитарных сект попали также церковь «Судный День», исповедующая культ бога судьбы Ку-Тидока, Союз стихийных мистиков, искавших способ радикального отделения духа от плоти, и Партия – не политическая! – агностиков, действовавшая под девизом «Доверяй, но проверяй», представители которой колесили по всей стране с бесплатными общеобразовательными лекциями для взрослых и детей. Удар, нанесенный Патернатом культа Ше-Шеола по конкурентам, был настолько внезапен и силен, что никто и понять ничего не успел, как некогда широко известные общественные организации сошли со сцены – растворились во тьме, будто их и не было никогда. А вдохновленные успехом последователи культа Ше-Шеола уже выискивали новые цели. И, надо сказать, небезуспешно.

Ше-Кентаро никогда не вдохновляли пути духовных исканий, что предлагали своим последователям общины просветленных. Идеи, высказываемые си-ноорами, казались ему порой любопытными и почти всегда далеко не однозначными – и не более того. Но почему-то в последнее время Ону все чаще вспоминал о них – нет, не с тоской даже, а с сожалением, с тихой грустью. Быть может, потому, что, в отличие от представителей культа Ше-Шеола, члены общины просветленных не пытались навязывать свои жизненные принципы всем и каждому?

Слизень долго не отвечал на последний вопрос, заданный Ше-Кентаро, и, чтобы напомнить о себе, Ону позвал его:

– Хази!

– Что? – отозвался барыга.

– Откуда ты знаешь си-ноора?

Барыга хмыкнул негромко и как будто даже смущенно.

– Ты будешь смеяться, Ону, но си-ноор тоже один из моих постоянных клиентов.

– В каком смысле?

– В самом прямом – он регулярно делает у меня покупки.

– И что же он покупает?

– А вот это уже моя профессиональная тайна. – Хази усмехнулся и хлопнул ладонью по крыше автомобиля. – Вылезай! Я ответил на все твои вопросы.

Ше-Кентаро приоткрыл дверцу и выглянул наружу.

– Не сказал только, что известно си-ноору об убийствах.

– А этого я пока еще и сам не знаю, – ответил Слизень. – Идем, он сам нам все расскажет.

Ше-Кентаро выбрался из машины и хлопнул дверцей. Хази захлопнул дверцу со своей стороны, и свет в салоне погас. Темнота вокруг. Только луч света от фонаря, что держал в руках Хази. И крошечные светящиеся точки, будто спицей проколотые, снова стали видны на стене ангара. Присмотревшись как следует, Ше-Кентаро понял, что даже во мраке он может различить контуры строения. Небо, в отличие от города, не было затянуто сплошной туманной пеленой. Ше-Кентаро видел звезды, а там, где звезд не было, и был силуэт ангара. И не только небо со звездами – все здесь было необычным или, наверное, правильнее сказать – непривычным. Ше-Кентаро уже и не помнил, когда последний раз ездил за город. Не было повода. Не было необходимости. Каждое великое затемнение с наступлением Ночи жизнь вне городов замирала. Зоны, специально подготовленные для ведения сельскохозяйственных работ в ночных условиях, жались к пригородам. А за ними лежали безжизненные земли и брошенные жителями деревни. Первые три-четыре больших цикла после наступления Ночи сюда, наверное, еще наведывались мародеры, рассчитывавшие поживиться тем, что не смогли забрать с собой заблаговременно перебравшиеся в пригороды беженцы. И – всё.

Ше-Кентаро был уверен, что Ночью жизни вне городов не существует. Во всяком случае, он не сомневался в этом до тех пор, пока Слизень не привез его к заброшенному ангару, который барыга очень уверенно называл храмом общины просветленных. У Ше-Кентаро не было оснований не верить Хази, и все же происходившее казалось Ону невероятным. Да что там невероятным – невозможным, вот правильное слово! Невозможным и не вписывающимся ни в какие представления о здравом смысле. Потому что община просветленных была запрещена указом ва-цитика. Так что же он, в разумных пределах законопослушный и в меру лояльный гражданин, делает здесь, в темноте, на исходе Ночи, когда до рассвета осталось всего-то три больших цикла?

– Идем, – махнул фонариком Хази и зашагал вперед, к ангару.

Чтобы не остаться одному в темноте, Ону поспешил догнать Слизня. Странно чувствовал себя Ше-Кентаро. Хотя на самом-то деле вся странность заключалась в том, что все, буквально все его органы чувств получали ощущения, которых не испытывали никогда прежде. Пьянящее и одновременно немного пугающее чувство. Взглядом Ше-Кентаро следил за пятном света, скользившим по неровной, так не похожей на мостовую поверхности земли, покрытой густыми щетинками ночного мха и серыми пятнами лишайника, напоминающими чернильные разводы, расплывающиеся по мокрому листу бумаги. Ше-Кентаро далеко не сразу понял, что его настораживает отсутствие городских, по большей части техногенных звуков. Тишина казалась почти противоестественной: даже если заткнешь уши пальцами, все равно не добьешься такого эффекта. Чуть погодя Ше-Кентаро понял, что все-таки слышит какие-то слабые звуки, – тихие щелчки, постукивание, скрип, как пальцем по мокрому стеклу, – что это значило, он не мог даже предположить. А спрашивать Слизня не хотел. Скорее всего барыга также понятия не имел об источнике непонятных звуков.

В лицо дул прохладный ветер, налетавший, что удивительно, порывами то с одной стороны, то с другой. Помимо запаха сырой земли, в воздухе присутствовал еще и едва различимый, щекочущий ноздри запах гари, к которому примешивался совсем уж незнакомый, про который трудно было даже точно сказать, приятен он или отвратителен, – запах был абсолютно чужой, ни на что не похожий. Быть может, так пахла необычная ночная растительность, расползшаяся по земле, подобно старому, изъеденному прорехами половику, сшитому из лоскутков? Когда Ше-Кентаро пришло в голову последнее сравнение, он подумал, что, наверное, интересно было бы взглянуть на землю, по которой он сейчас ступал, при свете Дня. На что это будет похоже? А может быть, свет Дня сразу убьет растения, которым для того, чтобы жить, достаточно света далеких звезд? Как они сейчас реагируют на свет фонаря, которым освещал дорогу Хази, – как на нечаянную радость или как на дикое в своей бесцеремонности вторжение в их темный, недоступный привыкшим к свету глазам мир?

Пятно света от фонаря – поразительно белое, с едва приметными серыми разводами от неровностей рефлектора, оно почти полностью съедало цвет предмета, на который падало, – скользнуло вверх и остановилось на стене ангара.

– Они должны были слышать, как мы подъехали, – тихо произнес из-за спины Хази Ше-Кентаро.

– Может быть, и слышали, – так же тихо ответил тот. – Так что ж теперь, встречать должны?

Могли бы и встретить, подумал Ше-Кентаро, но вслух ничего не сказал.

Глава 9

Допрос.

Обычно проходит по четко отработанной, отлаженной схеме. Особенно в тех случаях, когда инспектор и сам не знает, что хочет услышать. А если к тому же подозреваемый не понимает, что от него нужно этому страшному человеку, облеченному властью, способному стереть его в пыль, растоптать или развеять по ветру, то это уже не допрос, а полный привет. Кому? Нетрудно догадаться.

– Почему ты его убил? У вас с ним были какие-то дела? – инспектор изо всех сил ударил ладонью по столу – металлический лист на четырех ножках, привинченных к полу. Звук – восхитительный. Резонирует и раскатывается по крошечной камере басовито. Так и хочется, пока не затихло, снова грохнуть как следует. – Говори, затемненыш!

Подозреваемый сидит на табурете, также привинченном к полу. До стола от него около метра. Но при каждом ударе по столу подозреваемый сгибает спину и втягивает голову в плечи. При этом он еще пытается прикрыть лицо руками, как будто боится, что вошедший в раж инспектор, хлопнув звучно по столу, тут же влепит и ему звонкую затрещину. Но руки подозреваемого скованы наручниками, короткая цепь которых пропущена под ножкой табурета. Одет несчастный в серую робу, которая велика ему на три размера, ноги босые. В этом испуганно скорчившемся на табурете человеке совсем непросто узнать вальяжного, самоуверенного и в меру нагловатого официанта из кафе, неподалеку от которого недавно произошло убийство.

Опираясь одной рукой о стол, инспектор наклоняется вперед. Подозреваемому кажется, что над ним нависает лик создателя, готовый вынести приговор всему человечеству: «Виновны!»

– За что ты его убил?

Бедняга судорожно трясет головой и пытается делать какие-то движения скованными руками. После допроса, продолжающегося четыре часа кряду, во рту у него пересохло, горло сдавил спазм. Ему с трудом удается выдавить из себя только:

– Н-нет…

– Что? – са-турат делает вид, что не расслышал. – Говори громче, выродок!

Подозреваемый откидывает голову назад и в отчаянии орет в потолок: