Кратеры Бабакина - М. Борисов

Руководя мной, Бабакин сам искал пути построения будущего эксперимента. Тогда-то он и настоял, хотя это было для меня труднее, не просто на обсчете какой-то конкретной схемы, посадки, а на рассмотрении возможных вариантов и особенно на дотошном анализе достоинств и недостатков каждого из них. «Только объективный анализ, — однажды сказал мне Георгий Николаевич, — поможет избежать непоправимых ошибок в будущем. И разочарования», — добавил он задумчиво.

Этот урок мне запомнился.

Несмотря на страшную загрузку, Георгий Николаевич уделял мне достаточно времени. И постепенно мои опасения о том, что он будет руководить мной формально, развеялись. Встречи происходили у него в кабинете по вечерам. Часов в семь-восемь. А в десять примерно он вызывал машину, брал с собой и меня, и по дороге еще продолжалась беседа.

Я уже точно не помню когда, но Георгия Николаевича какое-то время не было в КБ — он улетал в очередную командировку, и я без него сделал главу о динамике снижения спускаемого аппарата в атмосфере Марса, для участка километров 10–50 над поверхностью планеты. Мне казалось, что мой вариант решения прост, удобен — в общем, верх совершенства и что Георгий Николаевич должен, когда я расскажу ему о нем, просто ухватиться за него. Еще бы, я решил труднейшую проблему — намного снизил скорость снижения аппарата, до величины, на которой основной парашют уже может раскрыться гарантированно, безотказно. А достиг этого я просто — за счет удлинения, так сказать, тормозного пути. Если не вдаваться особенно в технику.

Георгий Николаевич слушал мои доводы внимательно, изредка покачивая головой. Я воспринимал это как одобрение и говорил, говорил…

— Стоп, — вдруг прервал он меня. — Давай рассуждать вместе.

Я кивнул в знак согласия.

— Для того чтобы удлинить путь, ты используешь подъемную силу аппарата, этого ты достигаешь заведомо несимметричной его центровкой. Так?

— Точно.

— А я предлагаю тебе симметричный аппарат и обычный баллистический спуск в атмосфере.

— Не понял.

— А ты слушай: нужная для раскрытия парашюта скорость обеспечивается… обеспечивается… ну?.. — Он играл со мной, как кошка с мышкой. — Ну?..

Я лихорадочно думал. И так меня подмывало сказать тривиальную студенческую фразу «Мы этого не проходили». Но это было бы, конечно, не очень честно — наверное, проходили…

— Не знаю, — выдавил я. Моя стройная глава трещала по швам.

— Так знай сам и передай товарищу, — пошутил он, — что этого можно достигнуть уменьшением угла входа аппарата в атмосферу планеты. — Он выдержал паузу. — Теперь понял? Ну так в чем главный недостаток твоей гениальной идеи? — Бабакин встал из-за стола, подошел ко мне и внимательно посмотрел.

— В том, что тепловые потоки при более длинном тормозном пути будут, конечно, больше, значит, теплоизоляцию нужно ставить толще. — Я уже все понял. — Это уменьшит вес полезной нагрузки. — Меня просто понесло. — Нет, выгоды в моем варианте нет, — согласился я.

— У тебя зачетка с собой? — спросил Георгий Николаевич. — Пятерку не поставлю, а о четверке договориться можем.

Главу пришлось переделать полностью.

На защите Бабакин не был — уезжал на пуск, по-моему, одной из «лун», но когда вернулся, в первый же день вызвал меня, извинился, что «так получилось», и поздравил… И сразу же со мной, свежеиспеченным инженером, заговорил об одной конкретной проблеме, связанной с посадкой разрабатываемой станции. Будущего «Марса-3». «Надо подключиться к этому делу», — сказал он. Я ответил, что мое непосредственное начальство, в подчинение которого я попал, уже выдало мне все нужные команды. И что вот уже дня три-четыре, как я тружусь именно над этим.

— Ну и отлично! — воскликнул довольный Бабакин. — Дерзай, голуба!»

Вовлечение молодых людей,' да и не только молодых — всех сотрудников в творческий процесс, доверие, оказываемое им, наконец, просто товарищеское отношение — все это характерные приметы психологического климата, царившего в коллективе.

Говорят сотрудники КБ.

— Он никогда никому не навязывал своего мнения, выслушивал любое предложение. Не запрещал думать каждому по-своему.

Поддерживал «борьбу идей» и любил, когда идей много, поскольку, считал он, сложные задачи можно решить только тогда, когда идей достаточно.

— Самолюбие никогда не мешало ему менять решения. Если доказывалось, что предложенное им решение нужно отвергнуть, а принять другое, высказанное, к примеру, его подчиненным, он не только не обижался, но и не высказывал никакого недовольства. Наоборот, он еще больше уважал человека, сделавшего толковое предложение.

— Бабакин создал исключительную атмосферу творческого энтузиазма, приподнятости и желания наилучшим образом решить поставленные задачи.

— Ему была свойственна высокая инженерная интуиция и способность буквально на лету оценивать свежие и оригинальные идеи. Он мог развивать и трансформировать их в интересах проекта в целом. Не следует думать, что все что он делал, шло от природы. Нет. Он очень много работал — раньше всех приходил на работу и позже всех уходил.

— Гибкость и целеустремленность, смелость принимаемых решений, талант, в основе которого огромный труд, дружелюбие, увлеченность работой — вот черты, присущие Бабакину.

— Георгий Николаевич мог не любить человека, очень редко такое бывало, но к мнению его все равно прислушивался. Он обладал неоценимым качеством — сразу улавливал хорошую мысль.

— Работать с Георгием Николаевичем было очень интересно… Замечательной чертой его характера было то, что сам он работал не считаясь со временем, все свои силы и знания отдавал делу, и невольно окружающие люди подчинялись его инициативе, признавали его старшинство.

— Занимая пост главного конструктора, Георгий Николаевич всегда оставался добрым и чрезвычайно отзывчивым человеком, простым и доступным, И в служебной, часто очень напряженной обстановке ценил юмор, хорошую шутку… А каким отличным рассказчиком был! Как легко завоевывал расположение аудитории любого возраста!

— Он умел внимательно слушать подчиненного, спорить с ним, спорить на равных.

— Дружелюбно настроенный человек, он умел создать вокруг себя хорошее настроение.

— У Георгия Николаевича, человека в высшей степени интеллигентного, эрудированного, была склонность к употреблению слов, которые в устах другого непременно звучали бы вульгарно, несолидно, а вот у него — нет, они как-то вязались с его общительностью, живостью, экспансивностью. Он говорил: «Не боись», «голуба», «абы как-нибудь», «пообщаться», «американе» (вместо американцы), «не будь святее папы», а мы вовсе не замечали нарочитости этих словечек, наоборот, они даже делали общение с ним, если хотите, доверительнее, сердечнее…