СССР™ - Шамиль Идиатуллин

– Мам, не начинай.

– Я и не начинаю, просто к матери иногда прислушиваться надо, что говорит.

– Мама!

– Да молчу уж. Но я вообще не понимаю... Ты куда пошла?

– На вокзал.

– Зачем?

– В Москву поеду. Здесь мне, чувствуется, жизни не будет.

– Qızım. Эля, стой. Вернее, сядь, пожалуйста. Давай уже не будем обострять. Ты на нервах, я на нервах. Я больше не буду этой темы касаться, обещаю. Но один-то раз ты можешь нормально матери объяснить, для чего ты все-таки в это влезла?

– Один раз могу. Один раз, ладно? Еще раз если будет – я улетаю, и все. Мне нервы беречь надо, и не только ради меня.

– Всем нервы беречь надо. Так будешь рассказывать?

– Да нечего рассказывать. Ленка на коленях просила, у нее с этим Эдиком любовь, ему как раз работу предложили, место в конце года освобождалось, но требовалось российское гражданство – обязательное условие. А у него казахское и родственников в России нет. Платные схемы очень дорогие, законные – очень долгие, он не успевал. Самый простой и быстрый вариант – жениться на россиянке. А Ленка тогда еще замужем была за Простяковым. Он развода не давал... ну, ты помнишь.

– Что-то помню.

– Ну вот. Она и прибежала ко мне: лучшая подруга, выручай, все такое. Как тут откажешь?

– А деньги?

– Какие?

– Стоп. Ты бесплатно, что ли, ему гражданство подарила, ничего за это не получила?

– Ну ты даешь. Я тебе проститутка, что ли, – деньги за услуги с посторонних мужиков брать?

– Зачем с мужиков? С Ленки своей.

– Мам, когда другу или подруге помогаешь бесплатно, это дружба называется. Когда за деньги – это уже не дружба.

– Так говорят же у русских – дружба дружбой, а денежки врозь.

– Табачок. Так то у русских.

– Опять ты со своим национализмом.

– В чем национализм? В том, что я нерусская? Так это не я, а вы, скорее, виноваты.

– А зачем этим кичиться-то?

– А стесняться зачем? Или ты предлагаешь соглашаться: да, мы русские, да, мы американцы, да, мы китайцы?

– Завелась опять.

– Ничего подобного. Кстати, можешь успокоиться: свои серебреники за штамп я получила. Эдик нашу с Ленкой квартиру за год вперед оплатил, а потом Ленка к Эдику съехала. Вот как-то так.

– Да, нажилась. Надо было ей отказать.

– Мама. Да, надо было – я вижу, что надо было, все понимают, что надо было. Сейчас-то что об этом говорить?

– Не сердись, я просто переживаю.

– Да теперь-то что переживать.

– Эля, еще ничего не кончилось. Все будет нормально. Он вот позвонит...

– Мам, не надо.

– Не надо так не надо. Но сразу ложиться и умирать из-за первой ссоры – это неправильно. Все склеить можно, особенно если вины особой нет...

– Есть вина.

– Боже, какая? Ты с этим Эдиком жила, что ли?

– Я его видела три раза, издали. Ленка знаешь какая ревнивая. Да он мне и не сдался, я тогда, помнишь, совсем мужичками не интересовалась.

– Помню уж. А в чем вина тогда?

– Я утаила от мужа правду.

– Ох. Было бы что. Ты ему все, что ли, про себя рассказываешь?

– Да.

– Ну и дурочка. Думаешь, он тебе про себя все говорит?

– Да.

– Qız-bala sin inde, balaqaem.[12] Невозможно рассказывать все о себе. Да и смысла в этом нет. У каждого должен быть хоть какой-то секрет, пусть небольшой, – но выворачиваться наизнанку, Эль, ну не бывает такого. Думаешь, я отцу обо всем говорила? И он мне наверняка не все. И ничего, жили, ссорились...

– Помню уж.

– Но ведь мирились всегда. Вот и вы помиритесь. Ты немного подожди, Гали парень правильный, даже слишком правильный. Но тебя-то он любит. Или не любит уже?

– Да какая разница – любит, не любит, к сердцу прижмет...

– Ничего себе. Ты его любишь?

– Мы в разводе.

– Вот придумала ерунду какую.

– Это не ерунда.

– Ерунда. Слово не воробей, но и не слон ведь, это только слово. Всегда можно отозвать, извиниться. Даже официальный брак когда расторгают, потом сойтись можно. Второй раз расписываются – и все, живут снова. А у вас неофициальный.

– У нас перед Богом. Был.

– Элька. Элька, не реви! Ну сколько можно. Ну что ты за дура такая, meskenem minem. Alia nälsäkä täkäy, ni eşläp yörägebezne özgeliseñ?[13]

– Äniem, tintäklek öçen ğafu it, zinhar, ardım bit, sin dä cylama, sin köçle xatın bit…[14]

– Min köçle – iñ köldergeç mäzäk. Yarar alaysa, tora-bara tınıçlandım. Tatarça yılarğa ansatraq bulaçaq, şulay meni, qızım?[15]

– Moñ ul tärcemä itep bulmıy.[16]

– Küñel da şulay[17]. Рожать-то как будешь?

– Как говорили в каком-то фильме, нового способа вроде не придумали.

– Я имею в виду, здесь не очень хотелось бы. У Парфентьевых в прошлом году племянница рожала, сепсис пошел, краснуха, еле выжил. А у Величко вообще...

– Мам, хватит. Решим.

– Так. И про воспитывать где – тоже решим? Садик, школа – сама потянешь?

– Да.

– Ну и хорошо, у нас город небольшой, зато все знакомы, воздух чистый...

– Мам, нечистый здесь воздух.

– Это ты забыла, какой он был, пока техспирт не закрыли.

– Очень плохой воздух.

– А где хороший? В Москве, что ли?

– В Союзе.

– Так езжай туда. Эль, погоди, я не издеваюсь. На самом деле, кто тебе мешает там жить? Хочешь отдельно от Галика – ради бога. Воздух ведь там хороший, врачи, ты говоришь, уже собрались, классные, всех, говоришь, знаешь, и все тебя знают...

– Там работать надо.

– Ты работать не сможешь?

– Сколько? Приехать, чтобы два месяца отбарабанить и потом полтора года дармоедствовать?

– И что ты предлагаешь?

– Я ничего не предлагаю. Я думаю.

– Там бы думала. Tuqta.[18] Я тебя не гоню, я страшно рада, что ты приехала, – я тут одна с тоски вою, вечерами особенно, с тобой легче будет, когда в себя придешь. Но если тебе там лучше, неужели нет вариантов там закрепиться? Честных то есть? Ты до сих пор в Союзе вашем кто была? Жена начальника или самостоятельная рабочая единица?

– Красиво говоришь. Не знаю. Скорее, первое.

– А что тебе мешает скорее вторым стать?

– Вот.

– Да там и не видно почти ничего. Потом, ты же явно в шахту или на конвейер не полезешь, значит, работа такая, за столом. А за столом можно и на дому сидеть. Преподавать, в конце концов...

– Мам, не дави. Я подумаю.

– И поедешь?

– В ближайшее время – точно нет. Подумать надо обо всем.

– Ну, думай. Индюк вон...

– Звонят.

– Я слышу.

– Мам, звонят. Пожалуйста.

– Могла бы старую мать не гонять. Ладно, иду-иду.

– Меня нет.

– Помню уж, не совсем дура еще. Алло. Да. А Эли нету. Передать? Не знаю, получится ли... Что? Еще раз. Секундочку. Эля, возьми трубку.

– Мам.

– Скорее.

– Мам, я же просила.

– Qızım, ответь. Я пока вещи соберу.

ГЛАВА 5. ВСЁ ВО ИМЯ ЧЕЛОВЕКА 

1

На этот раз оставьте хоть советы.

Совещание не заладилось заранее. То есть план-отчет, присланный из Союза, был удивительно хорош: краткая версия оказалась в самом деле краткой, просчитанной и убедительной. Видна была рука Камалова. Полный вариант тоже укладывался в рамки здравого смысла – полсотни страниц в распечатке, все по существу и чуть сверху, деньги под такое не даст только фантастический кретин, а некоторые позиции, связанные с логистикой, реализацией «союзников», их внедрением в третью, идущую в промпроизводство модель «кипчака», а также наладка сборочных производств в депрессивных районах Сибири – под крышей «Союза», безусловно, – были неожиданностью, вполне приятной, даже для Рычева. На таком базисе можно и о втором Союзе заикаться – с химико-фармакологическим уклоном, и это только начало. «В Камалове я не ошибся, – в очередной раз подумал он с удовлетворением средней глубины, – умеет пацан собирать толковых ребят и мобилизовать их тоже умеет. А я даже семью мобилизовать не смог». Рычев с притупившимся уже сожалением вернулся к документу.