Закат и падение Римской Империи. Том 2 - Эдвард Гиббон

Его душа, расслабившаяся от избытка счастия и от потворства, была неспособна возвышаться до того великодушия, которое гнушается подозрениями и осмеливается прощать. Казнь Максимиана и Лициния, пожалуй, можно оправдывать теми политическими принципами, которым учат в школах тиранов; но беспристрастное повествование о казнях или, скорее, об убийствах, запятнавших последние годы Константина, даст читателю понятие о таком монархе, который для удовлетворения своих страстей и своих интересов охотно приносил им в жертву и законы справедливости, и чувства, внушаемые природой.

Такое же счастье, какое не изменяло Константину в его военных предприятиях, по-видимому, обеспечивало будущность его рода и осыпало его всеми радостями семейной жизни. Те из его предшественников, которые наслаждались самым продолжительным и благополучным царствованием, — Август, Траян и Диоклетиан, — не оставили после себя потомства, а частые перевороты не дали ни одному императорскому семейству достаточно времени, чтобы успеть разрастись и умножиться под сенью престола. Но царственный род Флавиев, впервые облагороженный Клавдием Готским, поддерживался в течение нескольких поколений, и сам Константин унаследовал от своего отца те дарственные отличия, которые он оставил своим детям. Император был женат два раза. Минервина — незнатный, но законный предмет его юношеской привязанности — оставила ему только одного сына, по имени Крисп. От дочери Максимиана Фаусты у него было три дочери и три сына, известных под однородными именами Константина, Констанция и Константа. Лишенным честолюбия братьям Константина Великого Юлию Констанцию, Далмацию и Аннибалиану было дозволено пользоваться самым почетным рангом и самым огромным состоянием, какие только совместимы с положением частных людей. Младший из трех братьев жил в неизвестности и умер, не оставив потомства. Его старшие братья женились на дочерях богатых сенаторов и расплодили новые отрасли императорского дома. Галл и Юлиан сделались впоследствии самыми знаменитыми из детей Юлия Констанция патриция. Два сына Далмация, украшенного пустым титулом цензора, назывались Далмацием и Аннибалианом. Две сестры Константина Великого Анастасия и Евтропия были замужем за Оптатом и Непоцианом — двумя сенаторами знатного происхождения и консульского звания. Его третья сестра Констанция отличалась от остальных блеском своего положения и постигшими ее впоследствии несчастьями. Она оставалась вдовой побежденного Лициния, от которого имела одного сына; благодаря ее мольбам этот невинный ребенок сохранил на некоторое время жизнь, титул цезаря и сомнительную надежду наследовать императорский престол. Кроме этих женщин и дальних родственников рода Флавиев было еще десять или двенадцать лиц мужского пола, которых по принятому при новейших дворах способу выражения можно бы назвать принцами крови и которые были, по-видимому, предназначены, по порядку своего рождения, наследовать или поддерживать трон Константина. Но менее чем через тридцать лет от этого многочисленного и постоянно увеличивавшегося семейства остались только Констанций и Юлиан, пережившие ряд таких же преступлений и бедствий, какие оплакивали трагические поэты, говоря о потомках Пелопса и Кадма.

О старшем сыне Константина и наследнике престола Криспе беспристрастные историки отзываются как о прекрасном и благовоспитанном юноше. Забота о его воспитании или, по меньшей мере, о его серьезных занятиях была возложена на самого красноречивого из христиан Лактанция; это был наставник, обладавший всеми качествами, какие были необходимы, чтобы образовать вкус и развить склонность к добродетели в его высокопоставленном ученике. Когда Криспу было семнадцать лет, ему дан был титул цезаря и было поручено управление галльскими провинциями, где вторжения германцев доставляли ему случай с ранних пор выказать свои воинские дарования. Во время вспыхнувшей вскоре вслед за тем междоусобной войны отец и сын разделили между собою главное начальство над военными силами, и мы уже имели случай говорить о том, с каким мужеством и искусством Крисп проник в Геллеспонт, упорно защищаемый более сильным флотом Лициния. Эта морская победа способствовала успешному окончанию войны; тогда имена Константина и Криспа соединялись вместе в радостных возгласах их восточных подданных, которые громко утверждали, что весь мир был покорен и теперь управляется императором, одаренным всеми достоинствами, и его знаменитым сыном — любимцем небес и живым олицетворением совершенств своего отца. Общая любовь, редко сопутствующая преклонным летам, разливала свой блеск на юность Криспа. Он умел заслужить уважение и снискать привязанность двора, армии и народа. Подданные неохотно признают доказанные на опыте достоинства царствующего монарха и нередко отвечают на похвалы пристрастным ропотом неудовольствия, тогда как на зарождающихся достоинствах его будущего преемника они охотно основывают самые безграничные надежды и на свое личное, и на общественное благосостояние.

Эта опасная популярность скоро обратила на себя внимание Константина, который и как отец, и как император не терпел себе равных. Вместо того чтобы постараться привязать к себе сына благородными узами доверия и признательности, он решился предотвратить раздоры, к которым могло привести неудовлетворенное честолюбие Криспа. Этот последний скоро стал не без основания жаловаться, что управление отведенными ему в удел галльскими провинциями возложено на его малолетнего брата с титулом цезаря, тогда как он сам, уже достигший зрелого возраста и так еще недавно отличившийся важными заслугами, вместо того, чтобы получить высший ранг августа, жил как пленник при дворе своего отца, не имея даже возможности защищаться от кле- вет, которыми стараются его чернить недоброжелатели. В таких трудных обстоятельствах царственный юноша, вероятно, не всегда умел быть сдержанным в своем поведении и подавлять в себе чувство неудовольствия, и едва ли можно сомневаться в том, что он был окружен нескромными или вероломными царедворцами, старательно разжигавшими в нем пыл раздражения, а может быть, даже нарочно к нему приставленными для того, чтобы следить за ним. В изданном около того времени эдикте Константина явно высказываются его действительные или притворные подозрения, что существует тайный заговор против его особы и его управления. Обещанием отличий и наград он поощряет доносчиков всех разрядов взводить обвинения на всех без исключения его чиновников и министров, его друзей и самых близких любимцев, клятвенно уверяет, что он сам будет выслушивать обвинения и сам мстить за обиды, и кончает обнаруживающей его опасения мольбой, чтобы Верховное Провидение не переставало охранять безопасность императора и империи.

Доносчики, отозвавшиеся на столь любезное приглашение, были достаточно хорошо знакомы с дворцовыми интригами, чтобы направить свои обвинения на друзей и приверженцев Криспа, а император в точности сдержал свое обещание отомстить и наказать. Впрочем, Константин из политических расчетов не переставал выказывать прежнее уважение и доверие к сыну, которого он в ту пору уже стал считать самым непримиримым своим врагом. Были выбиты медали с обычными пожеланиями долгого и счастливого царствования юному цезарю, а так как не посвященный в дворцовые тайны народ не переставал восхищаться его личными достоинствами и уважать его высокое звание, то один изгнанный поэт, прося о своем возвращении из ссылки, взывал с одинаковым благоговением и к величию отца, и к величию сына. Между тем настало время для торжественных празднеств по случаю вступления Константина в двадцатый год своего царствования, и по этому случаю император переехал со всем двором из Никомедии в Рим, где были сделаны самые роскошные приготовления для его встречи. Глаза и уста каждого старались выражать общее счастье, и под покровом происходившей церемонии и притворства были на время скрыты самые мрачные замыслы мщения и убийства. Среди празднеств злосчастный Крисп был арестован по приказанию императора, который в этом случае заглушил в себе чувство отцовской привязанности, но не проникся приличным судье чувством справедливости. Допрос был непродолжителен и производился втайне, а так как было признано уместным скрыть казнь молодого принца от глаз римского населения, то он был препровожден под сильным конвоем в город Полу, в Истрию, где вскоре вслед за тем был лишен жизни или рукою палача, или более мягким способом отравления. Цезарь Лициний — юноша с симпатичным характером — был вовлечен в гибель Криспа, и непреклонная недоверчивость Константина не тронулась ни мольбами, ни слезами его любимой сестры, просившей о помиловании сына, вся вина которого заключалась в его высоком происхождении; она не долго пережила эту потерю. История этих несчастных принцев, свойство и доказательства их вины, формы их суда и подробности их смерти — все это было покрыто таинственным мраком, а льстивый епископ, превозносивший в тщательно обработанном сочинении добродетели и благочестие своего героя, хранит благоразумное молчание об этих трагических событиях. Это высокомерное презрение к мнению человеческого рода налагает неизгладимое пятно на имя Константина и вместе с тем напоминает нам, что один из величайших монархов нашего времени поступил в подобном случае совершенно иначе. Царь Петр, при своем неограниченном самовластии, предоставил на суд России, Европы и потомства мотивы, заставившие его утвердить обвинительный приговор над преступным или, по меньшей мере, недостойным сыном.