Генрих IV - Василий Балакин

После этого досадного инцидента переместились в Нерак, где в начале 1579 года продолжились переговоры, которые с той и другой стороны вели советники и легисты. Гугеноты донимали Генриха своими непомерными требованиями, а католики, в свою очередь, наседали на королеву-мать, требуя, чтобы она ни в чем не уступала, добиваясь неукоснительного исполнения Бержеракского мирного договора и прежде всего незамедлительного возвращения крепостей. Екатерина Медичи оказалась в трудном положении: требовать всего, чего ждали ее сторонники, означало ослаблять позицию короля Наваррского, который, как она понимала, старался сдерживать не в меру ретивых ревнителей протестантизма. С другой стороны, ее уступчивость повредила бы Генриху III, дала бы дополнительные козыри в руки Гизов и Священной лиги. Поэтому теща и зять настойчиво продолжали договариваться, склоняя к соглашению представителей обеих сторон. Трудные переговоры увенчались подписанием 28 февраля соглашения: в свободе отправления культа, чего они добивались, протестантам было отказано, зато в их распоряжение предоставили 15 крепостей на срок шесть месяцев. Пребывая в полной уверенности, что одержала верх, Екатерина Медичи покинула Нерак и продолжила свое турне, посетив Лангедок, Прованс и Дофине, где подписала аналогичные соглашения. С ее стороны было великой иллюзией воображать, будто протестанты по истечении шести месяцев по доброй воле отдадут предоставленные в их распоряжение крепости. Что же касается попыток королевы-матери заманить Генриха к своему двору, то тут она потерпела полную неудачу и покидала Нерак с чувством легкого разочарования. Утешением для нее послужил приятный сюрприз, ожидавший ее на одной из промежуточных станций: перед ней собственной персоной появился любезный зять, прибывший специально для того, чтобы пожелать ей доброго пути. Екатерина Медичи была искренне тронута проявлением этой поистине сыновней любви.

Двор в Нераке

В течение некоторого времени Маргарита, то ли по приказу своей матери, то ли по собственной склонности, казалось, и вправду пыталась наладить отношения с супругом. Она закрывала глаза на то, что Генрих, не расставаясь с малышкой Тиньовиль и словно бы не замечая присутствия мадам де Сов, увлекся одной из фрейлин Екатерины Медичи, хорошенькой Дайель, гречанкой, бежавшей с Кипра, а также на множество других его интрижек, которым она не придавала значения. Впрочем, у нее и не было оснований для упреков, поскольку в тот момент она закрутила роман с виконтом де Тюренном. Семейные разногласия начались в По, когда Марго, оставаясь католичкой, пожелала служить мессу там, где Жанна д’Альбре искоренила католический культ. Из-за этого она стала объектом всеобщей ненависти и вынуждена была довольствоваться почти тайным богослужением, проводившимся в крошечной часовне замка, в которую помещалось не более восьми человек, причем на это время подъемный мост замка поднимали, дабы туда не могли проникнуть посторонние. Несколько верующих со стороны, все-таки пробравшихся в эту часовню, были арестованы и брошены в тюрьму. Вне себя от возмущения, Маргарита пожаловалась супругу и пережила одно из самых больших разочарований в своей жизни. Оказывается, король Наваррский не волен по собственному усмотрению казнить и миловать своих подданных. Он вынужден действовать с оглядкой на депутатов сословного собрания Беарна и считаться с мнением протестантского духовенства. Бессмысленно было упрекать его в слабости и нерешительности. К этому инциденту добавилась очередная любовная связь Генриха, на сей раз с мадемуазель де Ребур, одной из спутниц его супруги, поскольку Екатерина увезла с собой хорошенькую Дайель. На сей раз Марго почему-то приревновала, и ее настроение было безнадежно испорчено.

Королевское семейство покидало По в состоянии крайнего раздражения, на грани разрыва отношений. Марго поклялась, что отныне ноги ее не будет в этом рассаднике гугенотского фанатизма. Супругов примирил случай, предоставивший Маргарите возможность показать свои лучшие качества. В пути Генрих заболел и больше двух недель был прикован к постели, страдая от страшных головных болей и сильной горячки. Все это время Маргарита ни днем ни ночью не отходила от него, самим своим присутствием вселяя в больного силу и решимость перебороть болезнь. Полное выздоровление Генриха, по достоинству оценившего подвиг милосердия супруги, явилось заслуженной наградой для Марго. По какой-то таинственной случайности все это произошло в том самом городишке Оз, в котором за несколько лет до того король Наваррский едва не лишился (если верить его медоречивым историографам) жизни, но чудесным образом обрел спасение.

Теперь королевское семейство Наварры обосновалось в Нераке, где наладилась придворная жизнь, которая нравилась Марго, судя по тому, как она пишет об этом в своих мемуарах. Генрих постарался сделать старинный замок своих предков достойным дочери и сестры королей Франции. Появилась новая мебель и сменилось внутреннее убранство покоев. Наняли слуг. Пришедшие в запустение сады вновь обрели свой привлекательный вид. Атмосфера, царившая в Нераке, была совсем не та, что в По. Не было и намека на тот религиозный фанатизм, который так ужаснул королеву Марго. Ее католики здесь мирно уживались с гугенотами Генриха, обмениваясь шутками, вызывавшими здоровый смех, но не обиду и ненависть. Если во время игры или охоты не везло католику, то с умеренной долей сарказма объясняли это тем, что здесь, при дворе еретиков, от него отвернулся его святой покровитель, а если же неудача постигала гугенота, то в качестве причины с тем же добродушием называли обилие папистов, окопавшихся при этом благословенном дворе.

«Мельник из Барбасты» сделал супруге серьезные уступки в отношении одежды, обогатив свой деревенский гардероб атласными и бархатными камзолами, шелковыми чулками и шляпами с перьями, и даже стал уделять больше внимания гигиене тела — мылся, душился, тщательно расчесывал шевелюру и (о чудо!) завел в своем обиходе какой-то особенный золотой порошок, придававший зубам необычайную белизну. Правда, все это, видимо, плохо помогало ему, судя по тому, что его супруга даже после нескольких минут пребывания его в ее постели демонстративно меняла все белье. Будучи скуповат, как и дед Генрих д’Альбре, он тем не менее тратился на роскошные подарки для Марго, а та не помышляла ни о чем ином, кроме развлечений. Во дворце музицировали на лютнях и виолах, давали театральные представления и балы, устраивали грандиозные праздники, на которые собирались дворяне со всего края, забывая о войне и религиозных разногласиях. По свидетельству Сюлли, при дворе тогда не говорили ни о чем ином, кроме любви и приятного времяпрепровождения. Общая атмосфера беззаботности и галантных утех захватила даже непреклонного гугенота Агриппу д’Обинье, который, правда, остроумно заметил, что эта праздная жизнь была благоприятна для пороков, как жара для змей. Пресытившись мадемуазель Ребур, Генрих положил глаз на Франсуазу де Монморанси-Фоссё, «Фоссезу» («Ямочку»), как он ее называл, девушку то ли четырнадцати, то ли семнадцати лет (в сведениях на сей счет нет единства). Марго не отставала от супруга, даря свои ласки, помимо виконта Тюренна, многим другим и давая обильную пищу для пересудов. Супруги мало-помалу опять перешли к жизни «брата и сестры», фактически не являясь супружеской четой.