Призрак на вахте - Владимир Шигин

Однако и на этом разбирательство дела о гибели «Фершампенуаза» не закончилось. Теперь бумаги с выводами аудиторского департамента были переправлены в Адмиралтейство – коллегиальный орган руководства морским министерствам, где заседали старые заслуженные адмиралы. Там за рассмотрение дела взялись старейшие и опытнейшие адмиралы Р.В. Кроун и С.А. Пустошкин, прославившиеся подвигами еще в далекие екатерининские времена. Внимательно ознакомившись со всеми обстоятельствами катастрофы, старейшины российского флота вынесли следующую резолюцию: «…Как всякое, кем-либо из офицеров сделанное, упущение в большей или меньшей мере лежит по законам на ответственности командира, то и Совет не может оправдать капитан-лейтенанта Барташевича, а полагает участь сего офицера передать в милостивое воззрение государя императора».

Император Николай I ходом расследования интересовался лично и едва ли не ежедневно. Такое особое внимание вынуждало всех отвечающих за расследование дела действовать энергично и на совесть. Особое внимание императора к делу «Фершампенуаза» имело и свои причины. Дело в том, что в гибели линейного корабля имелось одно чрезвычайно важное обстоятельство: во время пожара полностью сгорел весь хозяйственный и финансовый архив Средиземноморской эскадры со всеми отчетными бумагами за более чем трехлетнюю кампанию. Проще говоря, было уничтожено все, что могло послужить доказательством расхищения имущества и денег во время экспедиции на Средиземное море, о чем, кстати, у Николая I уже имелась некоторая информация. Следует отметить, что Николай I, как никто другой из российских императоров, был нетерпим к расхитителям и ворам, всегда и везде требовал тщательнейших проверок ведения хозяйственных и финансовых дел. Видимо, император имел все основания подозревать, что гибель «Фершампенуаза» накануне проверки эскадренной финансовой документации, а вместе с ним и всего архива, к спасению которого никто даже не пытался приложить ни малейших усилий, была далеко не случайной. Однако все попытки Николая I найти в следственных бумагах хоть какое-то упоминание о возможной организации преднамеренного поджога «Фершампенуаза» окончились ничем. Но Николай I не привык так просто сдаваться. Когда императору стало ясно, что официальное расследование не может пролить свет на странную историю, он вызвал к себе контр-адмирала Михаила Петровича Лазарева, героя Наварина и начальника штаба Средиземноморской эскадры. Лазарев был его любимцем, а потому, зная его неподкупность, предельную честность и осведомленность во всех внутриэскадренных делах, Николай решил поручить ему провести личное независимое расследование на предмет возможности умышленного поджога линейного корабля «Фершампенуаз».

Относительно результатов этого расследования существует следующий исторический анекдот.

Завершив порученную ему работу, Лазарев прибыл на доклад к императору.

– Ну, так кто же поджег «Фершампенуаз»? – без долгих вступлений спросил Николай I.

– Корабль загорелся сам, ваше величество! – невозмутимо доложил Лазарев. – Люди были вымотаны трехлетним плаванием, оттого и случилось небрежение своими обязанностями, но злого умысла ни у кого не было!

Ответ императору не понравился.

– Ступай и разберись еще раз! – велел он.

Спустя некоторое время контр-адмирал вновь предстал перед Николаем, и их диалог повторился слово в слово.

– А я тебе говорю, что корабль сожгли! – разозлился на упрямство контр-адмирал Николай и вновь отправил Лазарева проводить дознание.

Такие визиты контр-адмирала к Николаю I повторялись несколько раз. Наконец, когда Лазарев в очередной раз заявил, что «Фершампенуаз» загорелся вследствие преступной небрежности, но никак не по злому умыслу, император лишь махнул рукой:

– Экий ты упрямый! Ладно, дело кончено!

Так в деле расследования гибели «Фершампенуаза» была поставлена точка.

Что же касается дальнейшей судьбы командира линкора капитан-лейтенанта Барташевича, то, когда на стол Николая I легла бумага, оправдывавшая действия Барташевича и предлагавшая ограничить ему наказание «бытием под судом», император пришел в негодование и на представленной ему докладной собственноручно начертал следующее:

«Капитан-лейтенанта Барташевича, признавая виновным в пренебрежении своей обязанности первой очистки крюйт-камеры, оказавшейся неисправно исполненной, не удостоверился сам, что она очищается с должной осмотрительностью, от чего и последовала при пожаре корабля гибельная смерть 48 человек вверенного ему экипажа, разжаловать в матросы до выслуги, а в прочем быть по сему».

В резолюции обращает на себя внимание, что император ставит командиру в вину не столько гибель самого корабля, сколько массовую смерть людей при эвакуации. Это подтверждает всегдашнюю заботу императора о людях и его беспощадность к тем, кто не дорожил жизнями подчиненных им солдат и матросов. Об этом же говорит и анализ других кораблекрушений, случившихся в царствование императора Николая I: если гибло судно, но людей спасали, наказание командиру всегда было предельно мягким; если же гибли люди – наказание было предельно суровым. Подобная оценка деятельности командиров при катастрофах сохранилась и по сегодняшний день.

Что касается дальнейшей судьбе Антона Игнатьевича Барташевича, то известно, что спустя много лет он вышел на пенсию в чине подполковника. Скорее всего, многочисленные друзья и сослуживцы Барташевича по Средиземноморской эскадре (а участники Средиземно-морского похода вскоре выдвинулись почти на все руководящие посты как на Балтийском, так и на Черноморском флотах) по прошествии некоторого времени все же нашли возможность вернуть своего несчастного товарища в офицерскую семью, хотя, разумеется, ни о какой особой карьере для него речи идти не могло. Дальнейшая судьба разжалованного артиллерийского офицера Тибардина и цейтвахтера Мякишева не известна. Вероятно, они до конца жизни несли крест матросской службы. За них заступиться было некому.

Помимо ставшего впоследствии полным адмиралом фон Шанца из бывших офицеров «Фершампенуаза» неплохую карьеру удалось сделать бывшему линкоровскому мичману Константину Сиденсеру, закончившему свою службу в вице-адмиральском чине.

Что касается контр-адмирала Григория Ивановича фон Платтера, то в 1832 году он уже командовал эскадрой в дивизии адмирала Гамильтона, а еще через год стал начальником бригады. Затем Платтер в течение десяти лет успешно возглавлял корабельную дивизию. На исходе службы Платтер стал полным адмиралом, членом Адмиралтейств-совета, главным командиром Кронштадтского порта и, наконец, сенатором.

Вот и вся история трагической гибели одного из лучших кораблей российского флота. Добавить ко всему сказанному можно лишь то, что более никогда в российском флоте кораблей с именем «Фершампенуаз» не существовало. Может быть, само малопонятное слово не прижилось среди русских моряков, но скорее всего решение никогда больше не возвращаться к нему было все же вызвано именно печальной судьбой первого и последнего «Фершампенуаза».

Глава третья Ужас «Лефорта»

Среди многих трагедий, выпавших на долю российского флота более чем за трехсотлетнюю историю, одной из самых тяжелых была трагедия линейного корабля «Лефорт». Впечатление от нее было столь сильным, что более кораблей с таким названием в российском флоте не было никогда.

Историк А. Соколов еще в 1874 году писал: «Гибель корабля «Лефорт» представляет собою одно из тех событий, которые, к счастью, случаются весьма редко и причины которых, несмотря на всю энергию следователей, остаются неразгаданными…»

Только что закончилась тяжелая Крымская война. Несмотря на героизм защитников Севастополя и мужество воинов Южной армии, Россия надолго лишилась своего Черноморского флота. На Балтике флот оставался, однако он все еще был парусным и его необходимо было в кратчайшее время менять на паровой. Однако паровые суда пока еще только строились, и над балтийскими волнами по-прежнему властвовали последние парусные гиганты. Одним из них был 84-пушечный линейный корабль «Лефорт», названный так в честь знаменитого сподвижника Петра Великого.

Зиму 1856/57 года «Лефорт», входивший в состав Второй флотской дивизии, простоял в Ревеле. В конце летней кампании 1857 года генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич решил перевести корабли этой дивизии в Кронштадт. Переход предстоял в общем-то самый заурядный. Из Свеаборга в Кронштадт отправились линкоры «Не тронь меня» и «Красный» под началом командующего дивизией вице-адмирала Митькова, а из Ревеля – зимовавшие там линейные корабли «Владимир», «Императрица Александра» и «Лефорт». Общее командование переходившими из Ревеля кораблями было поручено заведовавшему ревельскими флотскими экипажами контр-адмиралу Нордману. Контр-адмирал поднял свой флаг на линейном корабле «Владимир». Несколько ранее на буксире парохода «Гремящий» был отправлен из Ревеля в Кронштадт и благополучно туда прибыл 74-пушечный линейный корабль «Память Азова».