Призрак на вахте - Владимир Шигин

– Будем рубить днище и топить корабль! – порывисто махнул он рукой и обвел подчиненных взглядом. – Иного выхода в сложившейся ситуации я просто не вижу!

Пока одна часть матросов под руководством офицеров бросилась в трюм, чтобы прорубить отверстия в днище корабля, другая во главе с боцманом начала спускать с бака на воду крышки люков для спасения команды. Не теряя времени, Барташевич распорядился отправить на берег корабельную казну. Сопровождать казенные деньги был определен лейтенант Лесков. Ему же было велено известить портовое начальство о случившемся и попросить помощи для спасения людей.

Однако на берегу к этому времени уже заметили густой столб дыма над «Фершампенуазом». Вскоре на корабль прибыл контр-адмирал Платтер, который сразу же взял руководство спасением горящего корабля на себя.

А пламя к этому времени уже в нескольких местах вырывалось наверх сквозь палубные доски. Спасаясь от нестерпимого жара, офицеры и матросы невольно отступали к бортам. Теперь становилось окончательно ясно, что «Фершампенуаз» отстоять не удастся, что корабль обречен. Бороться надо было уже не за линкор, а за человеческие жизни. Пожар усиливался, и возникла опасность возгорания стоящих неподалеку от «Фершампенуаза» кораблей и даже деревянной стены кронштадтской гавани.

– Надо попытаться отвести корабль! – кашляя от дыма, прокричал Барташевичу Платтер.

– Ничего не получится! – ответил командир «Фершампенуаза». – Ветер вест-зюйд-вест, а парохода поблизости нет!

– Тогда рубите правый носовой кабельтов! – велел Платтер. – Ставьте передние стаксели! Попробуем хоть как-то оттянуться от обшей кучи-малы!

Заглушая вой раздуваемого ветром пламени, засвистали боцманские дудки. Матросы стремглав разбегались по расписанным местам. Годы плавания не пропали даром. Все на «Фершампенуазе» делалось быстро и четко. Ни у кого не было ни малейшей растерянности. Но, к сожалению, уже ничего нельзя было изменить.

Поставленные стаксели тоже помогли мало. Державшийся к этому времени лишь на одном якорь-верпе «Фершампенуаз» упорно разворачивало ветром и буквально наваливало бортом на стенку гавани.

– Рубить верп! – велел Платтер. – Попробуем все же отойти подальше!

Дрейфуя, «Фершампенуаз» сумел каким-то чудом миновать причал, а затем также почти впритирку пройти мимо одного из бастионов. После этого он вскоре приткнулся к мели в нескольких саженях от Лесных ворот гавани.

«Фершампенуаз» уже являл собой сплошной огромный костер. Огонь уже охватил ростры, а затем стремительно понесся вверх по вантам. К этому времени неподалеку от «Фершампенуаза» скопилось уже изрядное количество шлюпок с соседних кораблей. На них с нетерпением ожидали команды снимать офицеров и матросов с горящего корабля. Однако такой команды все не поступало. В шлюпках начали нервничать:

– Чего они там ждут? Корабль уже не спасти, но ведь людей спасти можно!

Команда «Фершампенуаза» сгрудилась на баке и юте корабля и тоже ждала приказа спасаться. Ждали молча, без ропота и криков, как и положено дисциплинированной команде. А огонь уже подступал со всех сторон. Кое-как защищаясь от него рукавами и поворачиваясь спинами, матросы и офицеры ждали, что решит начальство. Но они не просто ждали, сбившись в кучу. Они держали строй!

Неизвестно, что в эти драгоценные минуты думал контр-адмирал Платтер, на что еще надеялся, но никаких команд на эвакуацию он по-прежнему не давал. Впоследствии расследование обстоятельств гибели «Фершампенуаза» подтвердит, что ни один из матросов и офицеров не покинул своего корабля без приказа.

Через сто с лишним лет точно так же, как и контр-адмирал Платтер, поведет себя почти в аналогичной ситуации и командующий Черноморским флотом вице-адмирал Пархоменко: он до последнего момента будет оттягивать приказ на спасение выстроенной на верхней палубе команды уже начавшего переворачиваться линейного корабля «Новороссийск». Эта черноморская трагедия стоила более шести сотен человеческих жизней. Увы, к большому сожалению, наша собственная история ничему нас не учит, и каждое поколение свой путь проб и ошибок, крови и напрасных жертв начинает сызнова, словно до него ничего подобного не было и в помине.

…Наконец, когда огонь уже начал охватывать крайние шеренги и люди начали гореть (все еще пытаясь держать строй!), Платтер наконец-то понял, что дальнейшее промедление смерти подобно, и вяло махнул рукой:

– Всем спасаться!

Офицеры кричали, срывая голоса:

– Ребята! Всем разом не прыгать, друг дружку подавите! Бросаемся в воду пошерейножно!

Но это было уже слишком! Терпение матросов кончилось, и в воду они бросались, спасаясь от обжигающего пламени, уже толпой. Многие летели в воду помимо своей воли, подпираемые стоявшими сзади. Так, к примеру, был сброшен в воду и чудом остался жив лейтенант Богданов. Те, кто не умел плавать, после падения больше на поверхность уже не всплывали. К борту «Фершампенуаза» со всех сторон бросились шлюпки. Увы, как выяснилось впоследствии, подобрать удалось далеко не всех: погибли 48 человек. Среди погибших оказался и подполковник корпуса флотских штурманов Вансурин. Злые языки по прошествии времени утверждали, что подполковник погиб из-за того, что прихватил с собой все скопленные за трехгодичное заграничное плавание деньги. Они-то, мол, его на дно и утянули…

Командир «Фершампенуаза» капитан-лейтенант Барташевич в момент оставления корабля’командой находился на баке. Верный традициям русского морского офицерства и букве петровского устава, он покидать гибнущий корабль не торопился. Подбадривая прыгавших в воду, Барташевич следил, насколько это было возможно, за тем, чтобы все успели покинуть «Фершампенуаз». Только тогда, когда на баке не осталось ни одного матроса, Барташевич спустился по канату на якорь, а затем уже с него сиганул в море, после чего почти сразу же был подобран ближайшей шлюпкой. В этой же шлюпке к тому времени уже находились около десяти спасенных матросов во главе с лейтенантом Шанцем.

Что касается самого контр-адмирала Платтера, то он в самый последний момент вдруг вспомнил о лекаре и боцмане, которым сразу же по прибытии на корабль приказал находиться в своем салоне для приема и первичной обработки обожженных. Не получив соответствующего приказа, ни лекарь, ни боцманмат не посчитали себя вправе покинуть свой боевой пост. Адмиральский салон располагался в самой корме корабля и был уже отрезан пожаром. Возможно, кто-то другой предпочел бы в такую минуту думать уже исключительно о себе, но Платтер был человеком чести, да к тому же не робкого десятка, а потому, вместо того чтобы спасаться, бросился вниз по трапу в свой салон. Во флагманский салон он прорвался каким-то чудом, сбивая с себя пламя и изрядно обгоревшим. Обратно выбраться было уже невозможно, так как за бежавшим по трапам контр-адмиралом сразу же рушились прогоревшие балки. Весь входной тамбур был тоже объят пламенем.

– Чего ждем?! – прокричал вбежавший в салон Платтер.

– Приказа! – невозмутимо ответил лекарь Корнелиус.

–Теперь, кажется, вы его дождались! – прорычал Платтер.

Теперь в огненной ловушке их было уже трое: те, кто не покинул своего поста без приказа, и тот, по чьей забывчивости они там оказались, но кто все же нашел в себе мужество разделить участь тех, кого он невольно приговорил к смерти.

А огонь уже лизал двери флагманского салона, наполняя его удушающим дымом. Теперь дорога была каждая секунда. Контр-адмирал Платтер в этой критической ситуации самообладания не потерял.

–Делай, как я! – прокричал он своим товарищам по несчастью.

В несколько ударов они дружно вышибли раму кормового окна. Затем все втроем бросились через окно и, уцепившись за шлюпочные тали, повисли на них. А в адмиральском салоне уже бушевало пламя, его языки вырывались через разбитое окно. На удачно подвернувшихся талях контр-адмирал с лекарем и боцманматом провисели до тех пор, пока их не сняла подошедшая к корме «Фершампенуаза» шлюпка.

Небезынтересные воспоминания написал об обстоятельствах трагедии лейтенант Иван Шанц, впоследствии ставший адмиралом и оставивший значительный след в истории нашего флота периода перехода его от парусных кораблей к первым броненосцам-мониторам. Спустя много десятилетий адмирал Иван Иванович фон Шанц написал в журнале «Морской сборник» о тех событиях следующее: «Последними оставили корабль я и корабельный кузнец. Находясь в кубрике для тушения пожара, я упал в обморок, и г. Тибардин, стараясь привести меня в чувство, сорвал с меня сюртук и обливал меня водою. Придя в память и снова бросившись в огонь, я забыл о сюртуке, потому что и без него было очень жарко.

Когда корабль был уже на мели и кормою к ветру, а пламя охватило все батареи, я очутился на гальюне с помянутым кузнецом и матросом (фамилии коих, к сожалению, не упомню). Пламя, достигшее уже до дверей, ведущих из палубы на гальюн, обдавало нас невыносимым жаром. Будучи в одной мокрой рубашке, я чувствовал с другой стороны сильный холод от ветра.