Пыль небес - Наталья Игнатова

– Только убивать, – сказал Тир. – Я знаю.

Он вошел в комнату, зажег все светильники, внимательно осмотрел высокий каменный стол с кровостоками и красивой резьбой, которая, естественно, как все здесь, имела какой-то смысл.

Падре стоял в дверях. Молча.

– Я хирург. – Тир снял бронежилет, бросил его под ноги Падре. – Я такой хирург, какого на этой гребаной планетке никогда не было. И молитесь своим богам, чтоб другого такого здесь не появилось.

Он набросил на стол простыню.

– Блудницу сюда. Сами близко не подходите.

Машина плавно влетела в комнату. Тир ножом срезал с Риттера одежду и переложил его на стол. Тяжести он даже не почувствовал. Это было плохо. Это значит, он бесконтрольно тратит силы, которые понадобятся во время операции. Вся боль, отнятая у Риттера, должна вернуться обратно, расходовать ее нельзя.

Быстро изучив содержимое расставленных вдоль стен шкафов, он убедился, что здесь есть все необходимое для операции, включая зонды, катетеры и пропитанные физраствором салфетки. У него с собой тоже было все, что нужно. Но в данном случае лучше перестраховаться. Все есть, значит, все хорошо.

Да уж, куда лучше. Полостная операция в условиях то ли Средневековья, то ли, наоборот, научно-технического рывка в неизвестность.

– Шаграт, – позвал Тир, – иди сюда. Будешь ассистировать.

Начало было такое же, как перед Ритуалом. Удалить содержимое желудка. Поставить катетер с мочеприемником.

Проводить интубацию Тир не стал. Незачем.

Ревизию брюшной полости тоже можно было не проводить: он и так знал, где места ранения, как проходит раневой канал, знал, что не задеты ни сосуды почек, ни мочеточник.

Тир начал вскрытие. Краем глаза посматривал на Шаграта: вдруг тот соберется навернуться в обморок. Шаграт в обморок не собирался, наблюдая за ходом операции с нескрываемым интересом. Только облизывался иногда.

Предположив, что орки, считающие человечину лакомством, не брезгуют не только сырым, но и живым мясом, Тир подумал, что, может, ему стоило бы выбрать другого ассистента? Нет, не стоило. Малу наверняка стало бы плохо, а Падре – Падре ему не доверял.

По сравнению с обычными медиками он был в выигрышном положении. Хирург и анестезиолог в одном лице, он мог полностью контролировать состояние пациента, мог, при необходимости, заставить сердце биться, а легкие – дышать. Хватило бы боли, а боли было предостаточно, и хорошо, что Риттер ее не чувствовал. Ее чувствовал Тир. Но разве это была боль? Так, легкое недомогание, даже говорить не о чем.

Это было так знакомо. Это было прекрасно – резать живую плоть, вскрывать слой за слоем, наслаждаться болью и ощущением того, как расходятся под лезвием ткани. Тир резал сейчас себя, он был Риттером, он лежал на столе, живой, беспомощный, отданный во власть палача, обреченный на долгие, долгие часы непреходящей боли.

И поддаваться этому было нельзя. Стань он своей жертвой… пациентом, Суслик, скотина, выучи это слово, запомни раз и навсегда! Стань он Риттером, и он запытает сам себя до смерти, до страшной, мучительной смерти.

До экстаза убийства.

Просто не сможет остановиться.

– Говори со мной, Шаграт, – велел он. – Называй по имени, говори все время, ясно?

Орк посмотрел на него. И уронил зеркало.

– Риттер?!

Тир выругался. Сам он пока что был в состоянии различить, где он, а где жертв…

Он выругался снова.

– Я понял. – Шаграт закивал. – Суслик, я все понял. Говорить с тобой. Это ты. Ты не Риттер. Ты – Суслик. Ты мне рассказывай, что ты делаешь. Легче будет.

– Главное, сам не молчи. Салфетки давай!

Тир изолировал места ранений.

Удалить поврежденный желчный пузырь… Спи, Риттер, спи. Дыши. Пока все в порядке…

Шаграт трепался не переставая. О чем – бог весть. Тир не слушал, но слышал свое имя. Прозвище… неважно. Слово, которое здесь было связано с ним, которое он сам связывал с собой.

Промыть подпеченочное пространство. И еще раз. И еще… Сколько же все-таки в людях грязи. Такое впечатление, что они целиком состоят из грязи. Поврежденные органы перестают использоваться по назначению, становятся бесполезными. А все бесполезное, все бессмысленное – грязь. Грязи не должно быть.

За шлиссдарком можно было отправить кого-нибудь из Стаи. Казимир пригодился бы здесь, а пилоты – там. Во-первых, потому что быстрее управятся. Во-вторых, потому что Казимир, будь он здесь, смог бы эффективней отразить возможную атаку.

Но Тир не хотел, чтобы Казимир видел Риттера – видел кого угодно из Стаи – в таком состоянии. В такой грязи.

Порванные кишки, обернутые салфетками. Что там было, чему ты учился, Суслик? Помнишь? Конечно, помнишь. При огнестрельном ранении возникают зоны вторичного некроза. Участок кишки необходимо иссечь с запасом до и после такой зоны и наложить межкишечный анастомоз.

Сколько лет назад это было? А сколько тебе сейчас? Двадцать восемь? Значит, прошло одиннадцать лет. А десять лет назад ты купил болид. Резать научился раньше, чем летать, да, пилот?

Ну да. А убивать научился еще раньше.

Теперь убрать всю натекшую кровь. Промыть брюшную полость.

Колостома, декомпрессионный зонд, дренажи… да, Риттер, да, маги лечат не так, но где взять мага – их тут всех убили. Ладно, если Казимир не подведет, уже послезавтра ты будешь в госпитале.

Считаем салфетки. Все сошлось. Отлично. Теперь зашиваем.

А обеспечить условия, близкие к реанимационным – это легко. До тех пор, пока у Риттера есть чему болеть. До тех пор, пока Падре и Мал изводятся от переживаний. Все будет в порядке.

Все будет.

У раиминов, обороняющих «бункер», было оружие, стреляющее острыми осколками. У тех, кто сидел в засаде, кто ранил Риттера, оружие стреляло шариками, такими же, как в ШМГ. Тир посмотрел и ту и другую модель. Первая была чудовищно примитивна: шрапнельные кассеты заряжались в устройство с пистолетной рукоятью и на большой скорости выбрасывались наружу. На кого бог пошлет. Вторая модель была посложнее, но не намного. У нее был ствол, возможность прицелиться и два режима стрельбы: одиночными и длинной очередью. Очередь выплевывала половину обоймы – десять шариков. Точность почти никакая, зато убойность… Чего раиминам недоставало, так это фантазии и технической сметки. Они упирались в магию. Повезло, значит, что они вообразили, будто магия демонов не берет.

Организовать засаду на Стаю больше не пытались. На входе в тоннель с ловушками обнаружилось два трупа и ни одного живого раимина.

Когда болид Риттера, подталкиваемый сзади машиной Мала, вышел в лабиринт, красивый и сложный энергетический узор «бункера» поплыл, теряя четкость и яркость цветов. Шаграт не соврал. Стоило вынести книгу наружу, и вся система начала приходить в негодность.

Грязь…

Тир передернул плечами. Он любил убивать, но не любил ломать.

Он любил убивать. И он хотел этого. Сейчас, когда снова подержал в руках чужую жизнь, насладился чужой болью, вобрал в себя чужой ужас – он хотел повторить это. Пусть даже посмертный дар придется пропустить мимо, неважно, у него будет боль, у него будет страх, будет непередаваемое ощущение предсмертной, последней дрожи.

«Это бессмысленно, – сказал он себе. – Бессмысленно убивать, если не можешь забрать себе жизнь».

Ну и что?

Впервые в жизни он готов был поступиться здравым смыслом ради удовольствия. Он испугался. Но страх был… этот был тот страх, который приходит после того, как ты нарушишь запрет. А до нарушения, до преступления ты знаешь, что должен бояться, но не можешь себя убедить.

Вот он и – не мог.

Он хотел убивать. Просто так.

Их никто не ждал снаружи. Может быть, раимины решили, что раз на Место Силы напал демон, то он отправится обратно каким-нибудь своим, демоническим способом и уж наверняка не мимо сошедших с ума ловушек.

Хорошо, что не ждали. Потому что Риттер управлять болидом не мог, Тир не мог его надолго оставить, Мал нужен был в качестве второго сопровождающего, а Падре вдвоем с Шагратом, конечно, уничтожили бы какое-то количество врагов, но тех могло оказаться слишком много. Кто знает, сколько людей раимины готовы были положить, чтобы отомстить за разгромленный «бункер».

Высоту набирали медленно: Тир и Мал сжали болид Риттера бортами, Падре подлез снизу. Так и поднимались, аккуратно и не спеша, чтобы обойтись без малейшей тряски.

Шаграт описывал рядом круги, как сторожевая собака, вертел башкой, вертелся вместе с машиной, стараясь смотреть сразу во все стороны. Известное дело: у пилота должно быть восемь глаз, как у паука, и глаза должны быть с обзором на триста шестьдесят градусов – как у стрекозы. А те пилоты, которые таким зрительным аппаратом обделены, вынуждены крутиться, вертеться и ни на миг не терять бдительности.

Тир ухмыльнулся.

Обещанная Эриком защита создавала все новые и новые проблемы. Раимины мстят, не жалея ни сил, ни средств. Они получили еще два повода для мести: уничтожение Места Силы и убийство… Сколько их там было в общей сложности? Восемьдесят шесть внутри, еще десяток – в засаде у болидов и еще два десятка – вторая волна. С теми было просто: перебить на входе в пещеру, и все дела. Итого – сто шестнадцать человек, включая несовершеннолетних. Недурно сработано.