Тысяча и одна ночь Майкла Дуридомова - Марк Довлатов

– Мишка! Да она не стриженная даже! И сама себя снимает!

– И зачем это красоту стричь? Ты вот тоже пушистая. Белка.

– Ну не говори так! Развратники вы оба!

На экране телевизора прямо в камеру поднялся мужской корпус, пристроил свою главную часть меж грудей, сжал их по бокам и задвигал ею; это плавное движение перешло в резкие толчки и закончилось в опаловой лужице на смуглой коже – экран потух.

– Боже… я думала… это только мы с тобой… такие…

– Ты разочарована?

– Я обалдела совсем, Мишка. От такого.

– Ты разве раньше такого не видела? В кино?

– Так то ж актеры! В Америке! А это Анна Сергевна! Тут!

– Так и ты тоже тут, Бельчонок. Расслабься. Все нормально.

– Да как я могу расслабиться, Дуридом ты совсем!

– Ну давай я.

– Так же?

– Если хочешь.

– Не, ну конечно хочу. Будто ты не знаешь. Теперь даже и не так стыдно будет.

– Ну вот, хоть какая польза.

– Ну конечно, хоть какая! А чего это он у тебя опять торчит, как водонапорная башня?

– Первого файла хочет, Бельчонок.

– С ней?!

– Вот ты дурында какая у меня! Давай уже поработай – с обеда ждем!

– Ну ничего, подождите еще. Я сильнее хочу. Давай с третьего начнем.

– Файла?

– Слушай, Мишка.

– Что.

– Да нет, это я так.

– Говори уже.

– Нууу… может я… как она… пока ты там…

– Язычком поработаешь?

– Да нет! Третий файл!

– Как она? Ты хочешь… кино снять?

– Ну не спрашивай! Уйду щас совсем! Сам догадайся!

– Своим телефоном?

– Ну да.

– Анне Сергеевне показать?

– Вот дурак! Ну совсем Дуридом!

– А зачем?

– Нууу… не знаю. Захотелось просто. Сама не знаю, почему. Могу я захотеть что-нибудь?

– Ты можешь захотеть все, что угодно, Бельчонок.

– Правда? Так ты согласен?

– Ладно. А потом я?

– А вдруг ты телефон потеряешь?

– Да у меня три пароля и блокировка через сеть.

– Нууу…

– Не ну, а да.

– Ну, да, да! Ладно! Но только ты пееервый!

– Договорились.

– Правда? Ты согласен… быть… у меня в телефоне… там…

– Да мне только приятно будет. Может, вспомнишь когда-нибудь, посмотришь.

– И ты не боишься, что я кому-нибудь покажу?

– Белка.

– Что.

– Мы же верим друг другу. Нет?

– Ну да.

– Давай договоримся: это только для нас двоих. Навсегда. И можем делать все, что хотим. Идет?

– Ладно. Так я беру телефон?

– Погоди.

– Ты что – передумал уже?

– Нет. Помнишь, тебе сон снился?

– Какой?

– Про торт.

– Помню. Стыдный совсем.

– Давай твоего бельчонка тортиком накормим.

– И снимем?! Я?! И оставим?!

– Ну да. А потом ты. Крем со сливками будешь?

– Ну Мишка, ну это стыдно!

– Но вкусно.

– Нууу… вкусно.

– Так ты согласна?

– Нууу… ладно. Но только я первая!

– А попку намажем кремом?

– Ну убью тебя щас!!!

– Потом?

– Ну не приставай, Мишка! Много сладкого – вредно!

– Ладно. Растянем удовольствие.

– Нууу… посмотрим. Как ты себя будешь вести.

– Я буду героем! Хоть каждый день на балконы буду прыгать!

– Герой ты мой любимый. Не надо тебе по чужим балконам лазить. Иди уже за тортиком.

– Ладно. Раздвинь ножки пока. Я мигом.

1000 and 1 Nights of Michael Duridomoff

Сказка для взрослых

Михаил толкал перед собой тележку и смотрел на полки с продуктами в супермаркете. Кетчуп взяли, горчица французская, батон, сахар, масло, сосиски баварские, сладкого надо чего-то Белке купить. И фруктов. На полке с кондитерским счастьем он выбрал разных вафель, печенья, орешков, конфет-смокталок и увидел круглую банку, сердце екнуло. «Халва восточная, 500 г.» По торцу шла надпись: Рязанский завод кондитерских изделий им. Карла Маркса, употребить до. На крышке в небо над Багдадом устремлялись груди куполов мечетей и фаллосы минаретов. Такую банку всегда приносил ему Дуридомов-старший после получки, ерошил волосы и дышал в лицо свежей водкой. Давно это было. Надо молока к ней взять.

Михаил на автомате поехал в молочный отдел, во рту появился приторно-сладкий вкус халвы, в носу – затхлый запах старой книги. Первая книга, которую он сам прочитал, была «Старик Хоттабыч». Идея исполнения желания по мановению руки крепко засела в его голове и не оставила ее до сих пор. На лето родители отдавали его к бабушке Мане, на окраину Мухосранска, в квартиру на первом этаже старого дома. Там в чулане он как-то нашел пыльную коробку с книгами и выудил из нее «Халиф на час», «Сорок невольниц» и «Персидские сказки». С тех пор утро начиналось для него со старой книжки, доставаемой из-под дивана, которую он читал, пока не раздавался за окном свист кого-нибудь из друзей. Он вставал и отправлялся гулять, размышляя, что же означает фраза «и они исполнили свои желания» в восточных сказках – так всегда заканчивались истории про принцесс и башмачников, принцев и невольниц. Халвы наелись, чего же еще желать-то?

Михаил открыл дверь квартиры и на цыпочках зашел с пакетами на кухню – Белка спала после дежурства. Он закрыл дверь, закурил и разобрал продукты, распихал их по полкам и шкафчикам. Банку с халвой он поставил на стол, протер ее полотенцем и положил на нее ладонь – от нее шло тепло, проникающее в самое его нутро. Он повертел крышку – она не открылась. Вот умельцы рязанские запаяли, блин. Он достал нож и стал осторожно поддевать крышку, чтобы не испортить ее и использовать потом коробку для винтиков-шпунтиков. Наконец острие ножа зацепило край крышки. Ну, Архимед. Крышка отскочила и улетела в угол, коробка выскользнула у него из рук, завертелась и грохнулась на пол. Михаил инстинктивно закрыл на мгновенье глаза, открыл и увидел клубы белого дыма. Это я так надымил?! Он поднял коробку с пола – она была пустая; понюхал – халвой не пахло, пахло нафталином. Он поставил коробку на стол, бросился к вытяжке, потом открыл окно. Вот и удвалитварил желание – поел халвы, называется. Он развернулся к столу и заметил в углу какой-то куль тряпья, который зашевелился и оказался стариком в драном халате и полотенце, обмотанном вокруг головы.

– Ты еще на хер кто такой?! Какого х… ты тут делаешь?!

Старик поднял голову, сложил молитвенно руки перед собой и склонился в поклоне до полу.

– О, не гневайся, мой всемилостивейший господин!

– Это ты кому?!

– Тебе, о прекрасный юноша!

– Какой я тебе в жопу юноша! Ты откуда взялся?! Дверь была открыта?

– Нет, мой господин, я был в коробке, которую ты только что так умело открыл.