Женщины. Разговор не о мужчинах - Ольгерта Харитонова

Женщина продает возможность вторгаться в ее личное пространство, отдает контроль над ее телом, а мужчина получает власть пользоваться ее телом. Так как клиентов за день обычно несколько, то у нее нет возможности восстановиться после такого вторжения. В итоге тело женщины и ее личность разрушаются. Это сравнимо с отрезанием от тела по кусочку — не восстановимо, в отличие, например, от хвоста ящерицы.

Нас пытаются убедить, что женщины занимаются проституцией по собственному желанию. У меня есть знакомая девушка, которая совершенно добровольно, по собственному желанию, хочет продать почку, чтобы купить семье, оказавшейся в безвыходной ситуации, дом. Когда встает вопрос о продаже части своего тела, все понимают, что мотивы лежат не в сфере желания, а в сфере необходимости и крайней нужды, сопряженной с разрушением человека.

Скорее всего, это понимание происходит также потому, что почку может продать и мужчина, а значит, существует опасность, что и у других мужчин вдруг возникнет необходимость оторвать от себя кусочек. Уж этого‑то допустить никак нельзя! — считает мужское большинство. Женщина же, вовлекаемая в проституцию, идет туда якобы добровольно, чтобы получать якобы удовольствие. Это сугубо патриархатная, андроцентричная и далекая от реальности точка зрения. Удовольствия от секса с клиентом женщина не получает, да и не ставит себе такой цели. Она продает свое тело, обслуживая сексуальные желания мужчины, и материальное вознаграждение — единственная цель такой практики. Поэтому добровольность проституции весьма условна. Свобода выбора в этих условиях сравнима с выбором между голодом и дыбой.

Теперь о насилии. Так за чем же идет клиент в бордель? За сексуальным удовлетворением, говорят нам. И за этим тоже. Но в первую очередь клиент ищет возможность безнаказанно (не считая денежной компенсации) по своему усмотрению распоряжаться чужим телом и, совершая насилие, получать от этого сексуальное удовлетворение. То есть попросту — получить удовлетворение от своей власти над телом женщины. Поэтому всякий сексуальный акт с женщиной, вовлеченной в проституцию, это — насильственный акт, даже если женщина ему очевидно не сопротивляется. В этом акте мужчина выступает как субъект, наделенный волей и желаниями, активно осуществляющий свои интересы. А женщина, вовлеченная в проституцию, представляет собой только тело, которое берут силой, которым пользуются и затем оставляют, эмоционально в это никак не вложившись. Самим сексуальным актом женщину объективируют, отказывая ей в статусе личности, хозяйки своих действий и своей жизни, перечеркивая ее интересы и желания. Женщины как человека в проституции нет, там участвует только ее тело. И если клиент предпринимает какие‑то попытки вовлечь в сексуальный акт женщину как субъекта, как актора, то лишь для того, чтобы ощутить власть не только над ее телом, но и над ее волей, чтобы очевиднее унизить ее, эмоционально опустошить. Сексуальная объективация женщин в проституции достигает своей вершины, она совершенна.

Сексуальный акт, в котором участвуют двое, предполагает эмоциональную вовлеченность обоих, он основывается на доверии и взаимном согласии (даже если речь идет о практиках садомазо). Тогда при вхождении в интимные зоны друг друга происходит взаимообогащение, а не разрушение. В противном случае физическая близость является со стороны мужчины вторжением, и он действует как завоеватель — насильник, а женщиной такое вторжение воспринимается как разрушительное. Насилие — это пренебрежение волей и согласием другого, унижение, уничтожение другого как личности, это иерархические отношения. Даже если формально женщина дает согласие на сексуальный акт с клиентом, во‑первых, как мы выше выяснили, «добровольность» согласия условна, и во‑вторых, такой акт все равно разрушителен для женщины, так как он разрушает ее как личность, объективирует ее, представляет товаром. И если общество не позволяет людям продавать свои органы, несмотря на их «желание», оно точно так же не должно позволять женщинам продавать их тела.

Проституция разрушает не только женщин, она укрепляет и расширяет сферу насилия во всем обществе, распространяя насильственные отношения в различные общественные институты, развивая в социуме культуру насилия.

Клиент (в подавляющем большинстве случаев это мужчина), покупая тело женщины, тоже разрушает свою личность: он эмоционально себя обедняет и, как правило, становится неспособным к доверительным отношениям с женщинами, ему нужна власть и превосходство (в качестве компенсации личных или личностных дефицитов). Впрочем, он, в отличие от женщины, делает это как раз добровольно и получает от самого акта сексуальное удовлетворение. То есть его положение качественно отличается от положения женщины. Женщину, продающую свое тело, вынуждают к тому внешние обстоятельства, и разрушительные последствия от самого акта (физические и психические) для нее намного серьезнее, чем для мужчины. Денежная компенсация их не компенсирует, если не купить на нее наркотики или алкоголь.

Разрушение личности, а практика проституирования как раз этим и занимается, не проходит безболезненно. Тело и психика человека сопротивляются. Сутенерам хорошо известен этот факт сопротивления, они знают, что женщины не стремятся в проституцию, что они противятся такому образу жизни, поэтому сутенеры, как правило, ломают психику женщин наркотиками, голодом, алкоголем, побоями, страхом. Да и сама женщина, чтобы заглушить сопротивление здорового организма, прибегает к веществам, помогающим проводить процесс разрушения менее болезненно. Поэтому проституция практически всегда сопровождается наркоманией и алкоголизмом.

Вся сфера деятельности женщин, вовлеченных в проституцию, отягчена морально‑религиозными заветами, общественным осуждением и уголовно‑процессуальным законодательством. За свою деятельность никакой профессионал, даже полицейский в РФ, обществом так не осуждается, его работа не подпадает под УК, и его не приобщают к наркотикам для ломки личностной защиты, которая включается, когда женщину вовлекают в проституцию.

У любого профессионала есть время вне своих профессиональных обязанностей, есть личная жизнь. Никакая женщина, вовлеченная в проституцию, не может после, скажем, шести вечера или шести утра, выйти из проституции и заняться выпиливанием лобзиком. То есть она может увлечься любым хобби, но из проституции она не выходит. Она все равно остается в ситуации осуждения и разрушения личности. Даже если у нее есть семья и она вынуждена выполнять всю домашнюю работу по уходу за престарелыми и малолетними и по воспитанию детей, все равно женщина, выполняя свои домашние обязанности, остается проституткой, безустанно обвиняемой жертвой патриархатного общества. Она не может выйти за эти границы, не может восстановиться после систематического насилия со стороны клиентов. И с нахождением и выстраиванием своей личной жизни у нее всегда возникают серьезные проблемы. Очень трудно установить необходимое доверие с партнером для полноценной сексуальной близости. «Проститутка» — это стигма, которая всегда с тобой.

Таким образом, проституция — это не труд, не работа, и «проститутка» — это не профессия. Такая деятельность не регулируется Трудовым законодательством. Проституция — это узаконенное насилие одной социальной группы над другой. Отношения с женщинами, вовлеченными в проституцию, всегда насильственные. Проституция легализует насилие — физическое, сексуальное, психологическое, эмоциональное, экономическое. И проституция всегда сопряжена с наркоманией, алкоголизмом и другим разрушительным для личности поведением.

Белла:

Для меня весь феминизм рассыпается как карточный домик, если мы начинаем аккуратненько обходить или соглашаемся с концепцией особых мужских сексуальных потребностей и права реализовывать эти потребности за счет нежелающих секса/невозбужденных людей. «Они соглашаются»: конечно, они соглашаются, ведь это право декларируется и реализуется на всех уровнях на протяжении тысячелетий! Мало кому может прийти в голову, что что‑то не в порядке, ведь такая практика существует дольше антисемитизма, темнокожего рабства, арабо‑израильского конфликта, гомофобии и проч. (жертвам которых тоже часто не приходит или не приходило в голову возмущаться, а то и получается извлекать из своего положения какую‑то сиюминутную выгоду). Соглашаются проституированные женщины, соглашаются жены, соглашаются подруги, соглашаются собутыльницы, соглашаются девушки на втором/пятом свидании после похода в дорогой ресторан. Можно оставить в покое мужчин, которым все равно, что их не хотят, а просто соглашаются. Только зачем тогда нужен этот ваш феминизм? Чтобы женщина стала президентом Соединенных Штатов? Да, и за этим тоже. Но без критического отношения к тому, что составляет ядро эксплуатации, женщина‑президент или женщина‑топменеджер будет как Екатерина Вторая или Валентина Матвиенко, которых сексисты приводят в качестве примера «русского матриархата». Ничего нового, только лицо другое. И никакие тренды не заставят меня изменить к этому отношение.