Слеза Евы - Елена Дорош

– Александр Сергеевич Пушкин был крайне суеверен. Даже для поэта. Он никогда не садился за стол, если там тринадцать человек, и не оставался в комнате с тремя свечами. У него также имелся древний список несчастливых дней, среди которых и день его рождения – двадцать шестое мая по старому стилю. Он был уверен, что ему на роду написано быть несчастным. Но больше всего боялся беловолосого человека в белом на белой лошади, гибель от которого предрек Пушкину еще в Одессе известный грек-предсказатель. И ведь не ошибся. Дантес был белокур, носил белый мундир и ездил на белой лошади.

Бартенев помолчал, собираясь с силами.

– Кстати, про белого человека Пушкин слышал не впервые. После выпуска из лицея они с приятелями ходили к известной немецкой гадалке Кирхгоф во время ее приезда в Петербург. Она предупредила Александра об опасности, которую следует ожидать от белой лошади или белой головы.

– Ты к чему, Олежка? – спросила Вера Аполлоновна, беря Олега Петровича за руку и вытирая с его лба пот.

Бартенев обвел глазами присутствующих.

– Этот человек был в белом халате и с абсолютно белой головой.

– Блондин? – напрягся Беленький, который был уверен, что под «белым человеком» Бартенев имеет в виду его.

– Нет, седой. Совершенно. И глаза какие-то… тоже словно белые.

– Пустоглазый, – вырвалось у Шведова.

Беленький быстро взглянул на Сергея и качнул головой. При профессоре – ни слова.

– Так вот почему Стасик впустил его. Решил, что пришел врач из поликлиники, – задумчиво сказала Глафира, внутренне оживая.

Все-таки Стас не был заодно с убийцей.

Когда они вышли из палаты, Сергей спросил у капитана, достаточно ли показаний профессора для ареста Пустоглазого.

– Если опознает, – ответил Беленький и отошел в сторону, доставая телефон. Сергей вдохновился. Если возьмут Пустоглазого, есть надежда, что он сдаст остальных. Тогда можно будет выдохнуть.

– А кто такой Пустоглазый? – спросила Глафира.

– Подручный Тобика. Это он украл письмо и убил Стаса.

– Значит, Тобика тоже арестуют?

– Он успел уехать из страны.

– Как?! – вскричала Глафира. Беленький в конце коридора оглянулся и нахмурился.

– Так получилось.

– Значит, письмо и «Слеза Евы» пропали навсегда? Боже! Профессор не переживет! Нельзя ему говорить!

Она чуть не плакала.

– Успокойся, Глаша.

Сергей взял ее за руку.

– Да как тут успокоишься! Значит, все было зря! Это его убьет!

– Если его не убил Пустоглазый, – заявил, подходя, Беленький, – то и с этим известием ваш профессор справится.

Глафира посмотрела на капитана чуть ли не с ненавистью.

– Вы не понимаете…

– А кстати, заметили, что Бартенев про письмо ничего не спросил? – перебил капитан, догадываясь, что ничего хорошего от Глафиры не услышит.

– Он просто пока не вспомнил, но потом… Что мы ему скажем?

Глафира сжала руку Шведова.

– Скажем, что ищем, – пожал плечами Беленький, которому было по барабану, расстроится по этому поводу Бартенев или нет.

– А вы ищете? – с надеждой вскинула на него глаза Глафира.

– А то как же! – не моргнув глазом бодро ответил капитан и спешно пошел прочь.

Шведов попросил Глафиру дождаться его и отправился к Кимычу узнать, как продвигается дело с его возвращением к «станку». На этот раз Кимыч не хмурился. Наоборот, был довольно весел, что случалось нечасто. Но главное – он обрадовал Сергея известием, что через неделю тот может приступать к работе.

– Полной загрузки пока не жди. Сам понимаешь, не могу рисковать. Но и того, что дам, мало не покажется.

– Я готов, – обрадовался Шведов. – С меня магарыч.

– Иди к черту, Шведов! У меня и без того язва разыгралась!

– Так ты не пей, ты смотри! Я буду пить за твое здоровье, а ты – за меня радоваться.

– Ага. А через час или слюной захлебнусь, или придушу тебя своими руками.

– Да не может такого быть. Придушить друга, который только-только начал к жизни возвращаться. Ну… это уж слишком. Даже для тебя.

Кимыч, по обыкновению строчивший что-то, поднял голову и посмотрел на него внимательно.

– Жениться, что ли, надумал?

– А если и жениться, то что?

– Давно пора! И давай, чеши отсюда! Мешаешь.

Шведов, улыбаясь, двинулся к выходу.

– А тетя Мотя не против? – вдруг спросил в спину Кимыч.

– Был лично ею благословлен. Иконой.

Кимыч покрутил головой.

– Рисковая бабка! Восхищаюсь!

Шведов хохотнул и вышел за дверь.

– Глафире привет! – услышал он вдогонку.

Глафиры в коридоре не было.

Шведов покрутил головой.

Куда она запропастилась?

Он заглянул в палату Бартенева. Вера Аполлоновна, дремавшая возле постели профессора, была одна.

Шведов спустился в холл и поискал Глафиру глазами. Где же ты?

Он сунул руку в карман, чтобы достать сотовый, а тот вдруг сам заверещал так, что Сергей вздрогнул.

– Это я, – услышал он странно напряженный голос Беленького. – У меня новость. Нашли Мягги.

– Он вернулся?

– Видимо, несколько дней назад.

– Черт! И вы только сегодня об этом узнали? Молодцы!

– Не гони. Да, мы узнали только сегодня, да и то…

– Что?

– Его нашли мертвым. Охотники. Случайно. За городом. Убит не менее двух дней назад. Пока мы с профессором возились…

– Да при чем тут профессор! Плохому танцору, знаешь, что мешает? Ты там один, что ли, во всем Следственном комитете? Ну и кто, по-твоему, его убил?

– Криминалисты говорят: рука та же.

– Значит, Пустоглазый разделался с хозяином. Плохо заплатили? – спросил Шведов, продолжая нервно оглядываться.

– Или вообще не заплатили. Он ведь труп после себя оставил, значит, подставил Тобика по полной. Если убрал его, значит, и остальным…

– На остальных плевать. Меня волнует Глафира. Я ее потерял.

– Что значит потерял? Когда?

– Да вот прямо сейчас. Велел ждать, вышел, а ее нигде нет.

– Черт! Ищи, я выезжаю.

Раз за разом набирая номер, Шведов выбежал на улицу. Глафиры пропал и след.

Кляня то ее, то себя, Сергей бросился вперед.

Глафира стояла у окна и думала горькую думу об утраченном сокровище. Где оно теперь? Кто купил пушкинское письмо? К кому попала «Слеза Евы»?

Странная все же судьба у этих вещей. Время носило их от человека к человеку сквозь столетия, а потом вообще унесло в неизвестность. Несбывшаяся любовь, недоставленное послание, недопетая песня.

И тут свозь горестные мысли в сознание пробился чей-то голос, произнесший фамилию Бартенева. Глафира оглянулась, но никого не увидела. Только девушка в регистратуре склонилась над журналом.

Наверное, почудилось. Думает об Олеге Петровиче, вот и послышалось. Она прошлась по коридору до лестницы, уже собралась дойти до кабинета Кимыча, чтобы поторопить Сергея, и тут увидела ЕГО.

Седовласый мужчина в медицинском халате прошел мимо, мазнул пустым, равнодушным взглядом и торопливо направился к выходу.