Тайфун над пограничной заставой - Георгий Метельский

— А они оттуда не выползут? — спросил я на всякий случай.

Вместо ответа Гюрза взяла похожую на кочергу металлическую палку и с ее помощью отбросила крючок на одной из верхних дверок. В клетке сразу раздалось шипение, только более грозное, чем я слышал раньше. Змеи тоже были другими, гораздо массивнее кобр и, по-видимому, длиннее.

Гюрза бесцеремонно пошевелила живой клубок и, зацепив одну из змей концом палки, ловко вытащила пленницу из клетки. Толстое, с руку у запястья, чудовище висело сложенное пополам на загнутом конце кочерги.

— Ты посмотри только, какая она у меня красавица! — сказала Гюрза, приподнимая повыше извивающуюся тварь.

Змея действительно не была лишена своеобразной красоты. Верх ее был темно-коричневым, в мелких, тесно прижатых друг к другу овальных пятнах, низ — светло-желтый, с поперечными пластинками, напоминающими рыбью чешую. На солнце змея влажно, масля- но блестела и оттого, что она все время шевелилась, светлые блики вспыхивали то тут, то там на ее теле. Даже в этой беспомощной позе она производила впечатление грозной и уверенной силы.

— Гюрза это...

— Ты — Гюрза. Она — гюрза... — я недовольно пожал плечами. — Скажи мне свое настоящее имя. Человеческое.

— А зачем тебе? Меня тут все Гюрзой кличут. И ты давай так.

— Ну что ж, дело хозяйское.

Гюрза тем временем пронесла свою опасную ношу по воздуху и опустила на покрытый стеклом стол. Почувствовав свободу, змея попыталась немедленно броситься на человека, но почему-то не смогла подняться.

— Скользко ей тут, — сказала Гюрза сочувственно, — ничего сделать не может.

В этом первобытном домике, нашпигованном змеями и пропахшем травами, оказался транзисторный приемник и переносная газовая плитка, на которую Гюрза поставила медный сосуд, напоминающий формой пузатый кувшин с узким и длинным горлышком. На столе появилась холодная баранина, хлеб, вяленый виноград и наколотый мелкими кусочками сахар.

— Есть просто ужас как хочется, — сказала Гюрза, ставя на стол три пиалы. — Это, если дедушка вернется, — объяснила она.

— Приемник работает? — спросил я, усаживаясь на табуретку. — Включи, может что интересное поймаешь.

Гюрза как-то загадочно посмотрела на меня своими узкими глазами, взяла «Спидолу» в руки и нажала на кнопку. Раздалась незнакомая, кажется, испанская речь, и Гюрза стала вращать колесико настройки, пока не послышалась музыка. Наверно, музыкальный вкус у нее был довольно своеобразный, потому что приятная на мой слух мелодия ее не устроила, и она еще долго крутила колесико и успокоилась, лишь поймав довольно заунывный восточный мотив.

И в тот же миг что-то зашелестело, словно зашуршало газетой под кроватью, и к моему немалому ужасу оттуда лениво выползла крупная отливающая чернью кобра.

Я невольно поднял ноги и проделал это столь стремительно, что Гюрза снова рассмеялась. Смех у нее был веселый, задорный, насмешливый, как и взгляд, который она на меня метнула: мол, сам просил включить приемник, теперь не обессудь, пеняй на себя.

Дальше произошло уже совсем непонятное: вместо того, чтобы немедленно загнать кобру в клетку, Гюрза выставила ей навстречу ногу, и змея, словно она только этого и ждала, проворно поползла вверх по ноге, добралась до плеч и, несколько раз обвив Гюрзу за шею, успокоилась, затихла.

— Ах ты моя хорошая, ах ты моя умница, — пролепетала Гюрза тем умильным, неестественным голосом, которым обычно взрослые разговаривают с маленькими детьми.

Я смотрел, не мигая, на охватившее ее шею зловещее темное ожерелье, заканчивающееся узкой головой с блестящими глазками-буравчиками и длинным раз* двоенным языком, которым змея иногда водила из стороны в сторону. Я, конечно, догадывался, что Гюрзе сейчас ничего плохого не угрожает, и все равно мне было страшно за нее и за себя: как-никак живая кобра рядом, и я на всякий случай немного отодвинулся от нее.

— Чего ты не ешь? — невинным голосом спросила Гюрза, пододвигая тарелку с бараниной.

— Аппетит что-то пропал, — ответил я скованно и не спуская глаз с кобры.

— Глупенький, у нее ядовитых зубов во рту нету,— сказала Гюрза. — Дедушка выломал. Да и ручная она, видишь?

— Тебе б только в цирке выступать. По-моему, такого номера еще не было, чтоб змею как ожерелье носить.

Гюрза оживилась.

— Ты правду говоришь? — она вздохнула. — Не довелось ни разу в цирке побывать. Дедушка обещал в Москву свозить, да все некогда ему, бедненькому.

— Поехали со мной, — предложил я. — Через месяц.

Она покачала головой из стороны в сторону.

— Что ты. А кто дедушке помогать будет? Летом нам никак нельзя, потому что самая у нас работа летом.

Несмотря на неприятное соседство — я имею в виду, конечно, кобру — я все же отдал должное холодной баранине, вяленому винограду, а когда вскипела на плитке вода, то и зеленому чаю, который, подражая Гюрзе, пил из пиалы вприкуску.

— Самый вкусный чай в тунчане получается, — пояснила Гюрза, держа в руке медный кувшин. — Дедушка в Марах на базаре купил, только там тунчаны делают.

Тугие кольца кобры по-прежнему лежали у нее на плечах.

— Твоя кобра танцевать не умеет? — спросил я, понемногу осваиваясь с необычной обстановкой.

— Эта не умеет. У меня другая еще есть, только она уползла куда-то. Наверно, в поддувале спит.

— Ну и домик! — я нервно пожал плечами, но Гюрза не обратила на это никакого внимания.

— Ту я научила танцевать под музыку. Просвищу ей вальс «Дунайские волны», она и раскачивается в такт... Ой, дедушка идет!

Я тоже увидел через окно, как быстрой легкой походкой шел к дому сухой, поджарый старик в туркменской папахе, горбоносый и с подстриженной черной бородой с проседью. Войдя в дом и нисколько не удивившись присутствию незнакомого человека, он с ходу протянул мне аскетическую сильную руку.

— Здравствуйте, Виктор Михайлович! — он снял папаху.

Деда я видел впервые и, конечно, поинтересовался, откуда он знает мое имя.

— Граница, однако, — ответил старик многозначительно. — Змеи-то на месте? — он повернул к Гюрзе волосатую седую голову.

Вид у него был озабоченный, и он, сделав знак внучке, вышел с ней во двор, там несколько минут шептался о чем-то, а воротясь, снял со стены ружье.

— Вас, Виктор Михайлович, капитан, между прочим, хотят поскорее на заставе видеть. Гюрза вас проводит.

Он наскоро выпил четыре пиалы чаю без сахара, снова протянул мне костлявую загорелую до черноты руку, вскинул на плечо ружье и ушел все тем же деловым легким шагом.

— Куда это твой дедушка так торопится? — спросил я.

Гюрза неопределенно хмыкнула.

— На охоту...

Я не стал надоедать расспросами: мне показалось, что Гюрза чем-то встревожена, хотя и старается не обнаружить этого. Она осторожно сняла с себя кобру, но не отпустила ее на волю, а положила в плетеную корзину с крышкой. Можно было подумать, что она собирается взять змею с собой.

— Ну ладно, пошли помалу, — сказала Гюрза. — Я б тебя провожать не стала, когда б дедушка не наказал. Своих дел хватает.

— Ну и не ходи, — я немного обиделся на нее.

— Да, не ходи! Ты ж тут как дитя малое заплутаешься среди сопок. Потом ищи тебя...

Она нарочито вздохнула, посмотрела на меня лукаво, весело, так что от моей обиды не осталось и следа, и взяла корзину с коброй.

Однако уйти из дому нам не удалось. Сначала послышались тяжелые осторожные шаги, которые на секунду-другую затихли, словно тот, кому они принадлежали, раздумывал — входить или не входить, потом дверь резко распахнулась и в комнату ввалился высокий крупный мужчина лет сорока на вид, в берете и расстегнутой куртке, из-под которой виднелась полосатая тельняшка. Расклешенные матросские брюки, запачканные внизу желтой глиной, были не по росту их обладателя, несколько длинны для него, а пряжка ремня с якорем тускла, должно быть давно не чищена.

— Здорово, люди добрые, — пробасил вошедший.— Гостей принимаете или гоните прочь?

— Кто ж это гостей прочь гонит? — ответила вопросом Гюрза, не выражая голосом ни удовольствия, ни досады. — Проходите!

— Это можно...

Человек быстро и внимательно осмотрел комнату, покосился на закрытую дверь в помещение, где были змеи, и сел на табуретку, которая протестующе скрипнула под его массивным телом.

— А где ж папаша? Или вы тут на пару прописаны?

— Папаша в город уехал, — ответила Гюрза, делая мне незаметный знак глазами. — Завтра обещался быть.

— Завтра, значит. Так-так... А я дружка своего разыскиваю, демобилизованного. В совхозе он тут, Курбан Бабаев, может слышала, а? С отарой ходит.

— Нет, не слышала, — ответила Гюрза.

— Взял пропуск в погранзону... — незнакомец полез в карман и вынул оттуда какую-то сложенную вчетверо бумажку, — да и махнул на границу. Думаю в совхозе осесть.