Тайник - Павел Гейцман

— Все новые снимки я оценю сама. Где возникнут сомнения, будете бить шурфы. Вы не располагаете точными параметрами тайника, поэтому магнитометр вам ничего и не дает. Я верю рельефу и шурфам — это работа трудоемкая, зато надежная. Господа уже поняли, что Карфаген будут откапывать еще двести лет, и до сих пор никакие снимки в инфралучах не выявили золота, которое там лежит. — Она пожала плечами. — Это все, что я могу сказать. Остальные снимки полезны геологу, но не археологу. Ты должен начать сначала.

— Я сделаю все, — сказал он дрогнувшим голосом.

Она кивнула:

— Я знаю, мы можем только надеяться, что теперь тебе больше повезет. Мне уже сказали, чем кончил Тиссо. Что ж, нам не дано выбирать себе место и время для смерти, но не стоит так сильно об этом беспокоиться.

— Хватит разглагольствовать, — холодно сказал мужчина в маске. — Вы здесь не для того, чтобы философствовать. Сделайте свою работу, и все будет о'кей. Есть еще какие-нибудь замечания?

Она отрицательно покачала головой.

— Узнали, что нужно делать, и проваливайте! — подтолкнул охранник Винтера стволом автомата к двери. Второй набросил ему на голову покрывало и распахнул дверь. Войтех попытался еще повернуться: — Генрика… — Она громко всхлипнула. Он получил такой удар прикладом в спину, что зашатался. Дверь стукнула, замок защелкнулся.

— Документацию будете передавать каждую неделю лично. В свое время узнаете, каким способом, а теперь займитесь работой, если хотите ее когда-нибудь увидеть! — сказал проводник, шедший рядом, и они начали подниматься по ступеням. Он насчитал их восемнадцать. Потом почувствовал дыхание ветра и запах моря. Пальцы его все еще сжимали маленькую вещицу, на которую так надеялся инспектор Суриц. Теперь он мог ее подбросить, чтобы обозначить дом, куда его привезли, не подвергая опасности Генрику.

— Садитесь — отвезем вас обратно в город.

Какая любезность, его высадят прямо возле его машины. Он незаметно разжал пальцы, косточка бесшумно упала на землю.

Она знала, что должна умереть. Дышала одним воздухом со своим убийцей. Тот стоял у двери — без лица, без глаз, без каких-либо признаков человечности. Инструмент, который исполняет приказ. Неизвестно даже, мужчина это или женщина.

Страж!

С той минуты, когда она пробудилась ото сна в этой обшитой деревом комнатке, страж ее не покидал. Она не знала, где находится и как долго спала. Первая волна ужаса и бес- надежности уже миновала. Ужас не может длиться вечно, он уходит так же быстро, как приходит. Однако вместо него остается полнейшее безверие. После первого разговора она поняла, чего они добиваются, и взвесила свои шансы уцелеть. Они были равны нулю.

Она лежала, свернувшись на койке, и смотрела в потолок. В комнате не было окна. Целыми днями здесь царила духота, которая не уходила и ночью. Она пыталась взглянуть на свое положение отвлеченно, с точки зрения постороннего наблюдателя.

Известно, что похищение белых женщин на Средиземноморском побережье Африки не такая уж редкость. Существует торговля женщинами — так же, как торговля оружием и наркотиками. Однако, когда ей показали аэрофотоснимки пустынного рельефа, стало ясно, что для похитителей она не является обычным живым товаром. Но от этого ее надежды не возросли, а скорее уменьшились. Все в ней противилось тому, чтобы принимать эту абсурдную ситуацию всерьез, однако разум обмануть невозможно. Мгновенный ужас уже миновал, но постоянный, не исчезающий страх неизбежного конца сдавливал ее, как тисками.

Теперь она стала понимать некоторые странности, которые замечала прежде в поведении Винтера. Он был такой же жертвой похитителей, как и она. Его принуждали к чему-то, о чем она тогда не имела понятия. Она и сейчас не стремилась узнать, что именно ищут эти люди. Какой-то тайник, скрытый под песчаными барханами; что-то, имеющее большую ценность, чем человеческая жизнь. Это может быть все что угодно, потому что человеческая жизнь цены не имеет. Жизнь нельзя взвесить, исчислить, выразить через какой-либо эквивалент стоимости. Все тирады о ценности человеческой жизни — сплошной обман. Никому еще не удалось соизмерить материальное и нематериальное. Жизнь или есть, или ее нет, — и когда ее нет, тут не помогут ни горы золота, ни самая прекрасная любовь, ни ненависть, ни шедевры искусства… ничего. Нет ничего проще, чем ее разбить, уничтожить — и снова убедиться в том, что это нечто невесомое и невидимое, что нельзя пощупать, понюхать, выделить и создать заново. Так стоит ли думать о таких абстрактных вещах, когда можно просто нажать курок? Есть ведь большие цели, великие цели — что рядом с ними человеческая жизнь…

Такая цель, видимо, спрятана где-то в песках Великого Восточного Эрга, и ее нужно достигнуть. Однако Винтеру это до сих пор не удалось, и, похоже, нет большой надежды на то, что теперь, вместе, они добьются успеха. Она подумала, что не хотела бы оказаться в его шкуре, да и в своей она чувствовала себя отвратительно. За пятнадцать лет работы она видела уже немало могил — вскрывала их сотнями, изучала способы похорон, метод укладки скелетов и украшений и никогда не испытывала ни малейшего страха. Нет ничего более естественного, чем смерть. Жизнь и смерть — вот что имеет равную цену. То есть никакую. Жизнь и смерть просто существуют. Как начало и конец пути. Как вдох и выдох.

Когда она избавилась от первого сильного испуга и привыкла к постоянному давлению страха смерти, разум ее начал успокаиваться. Просто она кончит раньше, чем предполагала. Не выполнит свое предназначение — если имела такое, и исчезнет из мира, оставит его. Почему? Это не важно, это не должно ее интересовать. При взрыве бомбы жертвам ведь никто не объясняет почему. Почему — неудобный вопрос, на него невозможно ответить. Когда цыпленку сворачивают шею, не объясняют почему. Пусть у этих людей самая важная причина — ее это не интересует.

Нет, об этом рассуждать бесполезно. Лучше уж думать о Войтехе. Раньше она бы не поверила, что перед лицом опасности он столь же беспомощен, как она сама. Никогда не видела его таким потрясенным, как сегодня. Или она ошиблась? Да, однажды у него было такое лицо — когда он посылал ее к доктору Шольцу в Меденин…

Она открыла глаза. Неизвестно, сколько времени, ночь сейчас или день. Сторож у дверей исчез. Она должна надеяться только на себя, попробовать сбежать. Она улыбнулась, едва пошевелив губами. Конечно, это бессмысленно. Это отчаяние ищет выхода. Сбежать не удастся. Что это за похитители, если они дадут сбежать своей жертве! Она снова прикрыла глаза. Ей хотелось спать. Еще никогда она не испытывала такой усталости.