У входа нет выхода - Дмитрий Емец

Кавалерия посмотрела в окно. Солнце лежало в открытой форточке. Глядя на него, Кавалерия произнесла крамольную мысль, неожиданную для строгого директора серьезного учреждения.

– Ведьмарем быть, по большому счету, интереснее. У шныров есть только пеги и нырки. Тяжелая ежедневная работа. Все же остальное очень долго только угадывается.

Фреда издала горловой звук.

– Хочу на двушку! – сказала она тоном человека, который делает двушке одолжение.

– Ты и в седле-то едва держишься… Рано, безнадежно рано. Никто из вас не готов.

– К болоту? – спросила Рина.

– Рядом с двушкой болото просто пробка, преграждающая выход в океан. Проблема в нас. Мы не готовы к двушке и к ее дарам.

Алиса недоверчиво шмыгнула носом. Лично она считала, что готова ко всему.

– Двушка отдает себя целиком, без остатка, и мы должны отдать себя двушке без остатка. А чем мы готовы пожертвовать? А раз мало можем отдать, мало можем и взять, – печально сказала Кавалерия.

В коридоре кто-то запыхтел. В класс просунулось толстое лицо Рузи. Голос его звучал хотя и вяло, но без замедления, что для всякого, знавшего Рузю, было признаком крайнего волнения.

– Простите, но это срочно! Там с пчелами чего-то непонятное творится!

Калерия сорвалась с места и, вскочив с ногами на стул, шагнула на подоконник. Зрелище выбегающего из окна преподавателя так потрясло Фреду, что она долго искала, как выразить свое отношение. Ничего не обнаружила и произнесла: «Ну я, в общем, иного и не ожидала!» Сказав это, тоже вылезла в окно.

За Кавалерией неслись Рина, Сашка, Макар. Даня ухитрился не только не наступить на стул, но, перекинув ногу, с места перешагнуть подоконник. За Макаром неуклюже вылезла Алиса. На залитой солнцем поляне, по которой скользили гибкие березовые тени, на Алису нашла рассеянность. Она перепутала голубя с мячом и протянула неловкие руки, пытаясь его поймать. Поняв ошибку, улыбнулась впервые за последний год, и короткая яркая радость затопила ее.

Обогнавший всех Сашка увидел у сосны плотное кольцо шныров. С наружной части кольца стоял Гоша и с видом бывалого экскурсовода пояснял каждому: «Они маманю свою убили!» Потом подбегал еще кто-то, и Гоша, слегка меняя порядок слов, повторял: «Маманю свою убили!»

Обогнув сосну с противоположной стороны, Сашка обнаружил, что стенки улья и его крыша покрыты густым ковром пчел. В центре живого ковра лежала крупная пчелиная матка, которую другие пчелы, переворачивая, куда-то волокли.

Когда к Сашке протиснулась Рина, пчелы столкнули матку с крыши. Теперь она лежала на земле. Временами то одна, то другая пчела делала круг и, не касаясь ее, взлетала.

Кавалерия опустилась рядом на колени и положила мертвую пчелиную матку на ладонь. Тронула пальцем. Пчела перевернулась с тем шуршащим звуком, с каким переворачивается давно мертвое высохшее насекомое, от которого осталась одна оболочка.

– Это конец ШНыра! – сказала Кавалерия.

Постепенно все разошлись. Остался улей и мертвая матка на траве. Пчелы к ней больше не подлетали. Изредка кто-нибудь из шныров подходил, смотрел и отходил с задумчивым лицом.

Мертвая пчела оказалась никому не нужной. Она лежала, застряв в траве, и муравьи оценивающе бегали вокруг, как принюхивающиеся собаки. Касались ее усиками. Сомневались. Нет, что-то не то! Отбегали. Но сразу появлялись другие, и все начиналось заново.

Вечером около улья снова появилась Рина. Наклонилась и, освободив из травы пчелу, спрятала ее в спичечный коробок. Потом пошла к ШНыру. Золотая пчела перекатывалась, стучала в коробке, как живая.

Непонятно каким образом, но ведьмари узнали о гибели пчелиной матки в ту же ночь. Берсерки двойками подлетали к воротам ШНыра. Кричали. Трясли топорами. Горячили гиел. Бросали бутылки с зажигательной смесью. Бутылки разбивались о пустоту, осколками прыгали по чему-то невидимому. Воздух пылал, очерчивая купол незримой защиты.

Обычно один из берсерков оставался на земле, другой же набирал высоту и, рисуясь, начинал джигитовку. Нырял под шею гиелы. Направлял ее вверх и сразу вниз. Гиела кувыркалась через голову, как голубь-турман и сразу, разворачиваясь, ловила крыльями ветер.

Плеснув с крыльца кипяток, Суповна поставила ведро и вытерла фартуком руки. Пальцы красные, суставы перекорежены артритом. Разогнув спину, сощурилась на маленькие фигурки в небе. Гиела то ныряла к земле, то вывертывалась ужом. Суповна не выдержала, плюнула:

– Ишь как пляшет, глиста тошшая! Чисто бешеный!

– А чего они хотят? – спросила Рина. В тот день она была дежурной по кухне и вместе с Суповной выносила ведра.

– Ясно чего. Наших выманивают.

– А коктейль Молотова зачем?

– Бутылки это так, для шуму… Они защите не повредят.

– А наши почему не выходят?

Вроде Рина ничего не сказала, а Суповна комкает фартук. Спокойно доказывать что-то она не умеет.

– Тебе надо – ты и выходи! Где тут пегу скорость набрать? Даром лошадь угробишь! – орет она.

Рина прикусила язык. Знала же, что пеги хоть и летают быстрее гиел, и поднимаются выше, да только с маневренностью у них не блестяще. Слишком велики крылья.

– На Холме-то была? – наконец успокоилась Суповна.

– Да, – торопливо ответила Рина. – Один раз.

Холмом называли пологую возвышенность со стороны реки. На ней шныры хоронили пегов. Памятников не ставили. В траве поблескивали подковы. Со временем подковы переставали блестеть, покрывались ржавчиной и исчезали. На вершине холма – камень с выбитыми именами. Нижние уже вросли в землю.

Рина с Сашкой ползали вокруг камня на коленях, ковыряли мох, читали:

«Альбатросъ 04.07.1848 Портсигаръ 1916 Вьюга янв. 1971 Бабаран 1999

Ворон (идите вы нафиг со своими датами!!!) Задира 12.03.2001 – 29.10.2010»

Сухо блеснула и сразу погасла русалка на укороченной нерпи старого образца. В руках у Суповны появился мощный армейский бинокль.

– Держи!

Рина схватила бинокль. Берсерк – легкий, сухой, с обритой головой – метался в воздухе. Кричал, срывая горло. У земли разворачивал гиелу. Едва траву крыльями не срезал.

Бритый берсерк нырнул за деревья, и тотчас, как на резинке, вздернулся другой. Молодой, лицо безусое, восторженное. Прыгали сизые щеки. Оскорбительные слова выкрикивал задиристо, как петух. Свежая гиела кувыркалась, горячилась. Бочка, горка, змейка. Сухо потрескивал электрошок.

К первым двум спустился еще один, толстый и грузный. Неожиданно гиела молодого берсерка опустила морду и, кашляя шипением, прыгнула как кошка. Уши прижаты. Кадык прокатился как шар. На кого она зашипела? Кого атаковала?