Ведущий в погибель - Надежда Попова

К дому фон Вегерхофа Курт направился верхом – измерять собственными ногами этот галдящий запутанный муравейник он сегодня был не в настроении, а кроме того, так, с вывешенным поверх куртки Знаком, ничтоже сумняшеся расталкивая прохожих конской грудью, он привлекал к себе внимание. Если стриг и обнаглеет настолько, что убьет его в собственном доме, свидетелей того, что новоприбывший инквизитор в оный дом входил перед своим исчезновением либо гибелью, будет немало…

На стук отперли почти мгновенно; подтянутый, похожий чем-то на гостиничного хозяина прислужник склонился с важностью, достойной придворного.

– Вас уже давно ожидают, майстер инквизитор, – произнес он с видимой укоризной, и Курт, не сдержавшись, бросил:

– Не страшно. Времени у него много.

Слуга дернул бровью, однако промолчал и отступил назад, пропуская гостя внутрь.

Дом фон Вегерхофа был старой постройки, и внутренний двор являлся скорее передней огромных размеров и множества предназначений: у левой стены разместились несколько бочек, рядом – одинаковые холщовые тюки, вполне вероятно, с товаром, принадлежащим пресловутому торговому дому Фельса, у противоположной стены один на другом выстроили собою колонну три колоссальных сундука. Наверх уводила лестница, немногим более узкая, чем каменный подъем ратуши. По тесному коридору, расточительно освещаемому великим множеством светильников, Курта увел другой слуга; от обилия близкого пламени бросило в холодную дрожь, руки под перчатками заныли от позабытой боли, и на ум пришла мысль о том, что фон Вегерхоф, явно осведомленный о нем в мелочах, снабдил этот длинный проход таким количеством огня нарочно.

В небольшую комнату, пестро освещенную сквозь разноцветный витраж окна, Курта ввели торжественно, словно его ожидал pro minimum[43] прием в пиршественной зале, объявив полное имя и должность. Фон Вегерхоф, сидящий у небольшого стола над раскрытой книгой, поднялся навстречу с показательным радушием, и слуга испарился.

– Ты задержался, – заметил стриг, и Курт покривился:

– Твой холуй мне уже это высказал. А я бы сказал, что это не его собачье дело.

– Согласен, – кивнул фон Вегерхоф, не задумавшись. – Давненько не порол. Разбаловались… Присаживайся; скоро обед. Имея в виду состояние твоего здоровья, пища сегодня будет нежная и полезная для организма.

– Не уводи разговор. Ты знаешь, для чего я пришел.

– Fi, – наморщился фон Вегерхоф. – En voilà des manières[44]. Обсуждать дела на голодный желудок…

– У тебя, полагаю, за этим дело не станет, – оборвал Курт, по-прежнему стоя на пороге и пытаясь услышать, не щелкнет ли в закрывшейся двери за его спиной потихоньку запираемый замок. – Я хочу видеть доказательства твоих слов, если, конечно, они существуют в природе.

– Господи Иисусе, – вздохнул стриг, развернувшись к столу, и повел рукой, указывая на стул против себя: – Присядь. Нечего дергаться, Гессе – вооруженная орава за дверью не притаилась, оружия в комнате у меня нет, при мне – тоже; при этом оба мы понимаем, что, пожелай я твоей смерти, мне оно и не понадобится. Но ты ведь, полагаю, нарочно красовался в седле перед всем городом, да еще и подождал у моей двери, демонстрируя прохожим, куда входишь. И наверняка оставил где-нибудь письмецо начальству с описанием всего произошедшего, посему, даже если б я и собрался тебя устранить, я это сделал бы не здесь и не теперь. Присядь; стоя так, ты смахиваешь на одного из моих лакеев.

К стулу Курт прошагал медленно, настороженно, и нехотя опустился на сиденье; фон Вегерхоф приподнял страницы раскрытой книги, вынув крохотный листок, заложенный у самой обложки, и, выложив перед ним, аккуратно пристроил рядом узнаваемый с первого же взгляда томик Евангелия.

– Своего ведь при себе нет, – уверенно сказал стриг. – Разумеется, ты можешь отправиться в гостиницу, взять его и возвратиться сюда, однако видишь и сам – книга такая же, как твоя; словом – подлинная. Основную часть послания я уже дешифровал, нераскрытой осталась лишь одна фраза – она только для тебя, выявится только на твой личный ключ. Но ведь ты захочешь расшифровать все сам, полностью, верно?.. Прошу, – не услышав ответа, вздохнул фон Вегерхоф, придвинув ближе чернильницу. – Бумага – вот. Я обожду, не спеши.

То, как стриг уселся поодаль, уставясь в книгу, Курт увидел краем глаза – все внимание было сосредоточено на маленьком клочке, испещренном убористым текстом, и томике Евангелия – и в самом деле таком же, как и у него самого. Страницы явно перелистывались частенько – края остались ровными и не обтрепавшимися, но в месте сшива разгибались легко. На последней странице у самой обложки был тщательно выписан номер Знака Александера фон Вегерхофа.

За перо Курт взялся неспешно, преодолевая желание порывисто схватить, и текст перекладывал из шифрованных фраз в истинный их смысл, соотносясь с книгой, не позволяя себе положиться на собственную память, уже давно с небывалой точностью закрепившей все для того необходимое. На то, что выходило в итоге, он старался не смотреть, не видеть складывавшихся одно к другому слов, и даже когда работа была закончена, сперва аккуратно вставил перо в чернильницу, отложил шифрованный листок в сторону и лишь тогда окунул взгляд в составленный им текст – разом, точно нырнув зимою в прорубь.

«Пишу лично, – гласило послание, – ибо иным ты не станешь верить. Барон Александер фон Вегерхоф, особо уполномоченный агент, стриг, номер Знака сто восемнадцать, положение легитимно. Доверия достоин. О твоем отсутствии руководство Аугсбургского отделения уведомлено. На совместное проведение дознания благословляю. Зная вас обоих, прошу: дети мои, не вздорьте. Postscriptum. Огонь не преследует тебя».

Подписи не было, но этого было и не нужно – последние слова послания были ответом на высказанную на исповеди мысль, мысль, никому и никогда более не раскрываемую.

– Вижу, прочел, – без былой насмешки в голосе констатировал фон Вегерхоф, отложив книгу; Курт медленно поднял взгляд, молча сидя еще мгновение, и, наконец, с усилием переспросил:

– «Зная обоих»?.. «Дети мои»?..

– Да, – вскользь улыбнулся стриг. – Отец Бенедикт мой духовник уже не первый десяток лет.

– Не может быть…

– Что за оскорбленный тон? – вздохнул фон Вегерхоф сострадающе. – Вот он – еще один подводный камень на пути макаритского корабля. Надежда на армию никому не нужных служителей не оправдалась – наставники свыклись с вами, стерпелись и, в конце концов, прикипели сердцем. Упования на то, что вы сами станете жить без оглядки на кого бы то ни было – также не сбылись. В отсутствие семьи, родителей, близких вы все ухватились когтями и зубами за единственного отца, который у вас был, и теперь ревнуете его друг к другу и ко всему, что дышит… Да, Гессе, есть, кроме тебя, и другие, кому отец Бенедикт отдал часть души, и бесноваться оттого, что ты не в курсе всех его тайн, неумно. А для хваленого Молота Ведьм – и вовсе постыдно.