Мекленбургский дьявол (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— На все твоя воля, государь, — склонил непокорную голову Михальский.

— Жрать хочу так, что и слона могу съесть. Хватит тут рассиживаться, поехали во дворец, надеюсь, вам найдется, чем своего царя угостить? А то чертов ирландец меня одной курятиной пичкал…

Только уселись за щедро накрытый стол, как вдалеке явственно грохнул пушечный залп.

— Что там за стрельба? — успевая жевать, с набитым ртом промычал я, — Запоздалый салют? Разберитесь немедленно.

Спустя несколько минут напряженного ожидания, впрочем, жевать я Кароль вернулся и негромко доложил:

— Государь, татары подошли к городу, большой силой и взяли нас в осаду.

— Пытались с ходу прорваться? Сколько их? Есть ли пушки? Секбаны с ружьями?

— Наскочили, да не тут то было. Ворота успели затворить и угостили их картечью! Я еще четыре дня назад запретил держать городские ворота открытыми. Да и закрыл большую часть вовсе. Оставил одни, выходящие ближе к порту, так проще контролировать подступы. Заодно распорядился не пропускать обозы больше чем в три арбы и тщательно досматривать их еще до того, как повозки войдут в ворота. Помните, как нам рассказывали, что ляхи захватили Чернигов? Вот я и подумал, что татары могут пойти на такую дьявольскую хитрость.

— Выходит, убереглись?

— Да, ваше величество. Вверенный моему попечению город пребывает в безопасности.

— А что с Керчью? Татары до нее еще добрались?

— Надо отправить фелюгу туда, упредить.

— Действуй немедля!

— Дозволь идти?

— Выполняй!

— Корнилий, что с казачками? Где Исай?

— Не знаю. Сообщений от них по сию пору не поступало.

— Это плохо. Надо отправить и к ним посыльную фелюгу, пусть сыщет и отзовет в Кафу. Скажи Мартемьянову, что тут у нас намечается небольшая заварушка с татарами. Мол, государь зовет.

Глава 14

Появившееся под стенами Кафы татарское войско ни размером, ни выучкой не поражало. В принципе, ничего удивительного в этом нет. Из числа самых боеспособных войск одни к Азову ушли, да там и сгинули, остальныхкалга-султан Девлет-Гирей увел в армию султана Османа к Хотину, а в Крыму остались по большей части старики, да безусая молодежь, еще ни разу не ходившие в походы. В добавок к ним, хан Джанибек-Гирей, собрал всех кого смог. Бедняков, которым не на что было снарядиться. Свою ханскую гвардию из местных греков и готов, да еще остатки дружин беков. В общем, толпа получилась хоть и не маленькая, но очень уж разношерстая.

Причем, в бой все эти люди, мягко говоря, не рвались. Ногайцы, натерпевшиеся от татар разных обид, только и ждали случая, чтобы перебежать на нашу сторону и отомстить за прежние унижения. Беки прекрасно об этом знали, а потому желали сохранить своих нукеров для защиты собственного добра.

Остальные же, просто, не слишком верили в своего предводителя. Увы, но Джанибек-Гирей был больше известен как недурной поэт и философ, но не воитель. В походы он ходить не любил, к тому же их не часто можно было назвать удачными. Власть его в ханстве покоилась больше на поддержке осман, чем на личном авторитете. Теперь же, когда турецкие города захвачены, а войска разбиты, надеяться можно только на свои силы.

— Любопытно сколько их? — поинтересовался я у стоящего рядом Михальского.

— Без малого пятнадцать тысяч. Но добрых воинов мало.

— Пехота, артиллерия?

— Секбанов да конных сейменов примерно с тысячу. Янычарская орта с Ор-Капу снятая. Это еще три-четыре сотни. С ними восемь малых пушек.

— Откуда знаешь, языков захватил?

— И это тоже, но в основном от перебежчиков.

— И много таких?

— Да уж с полсотни.

— Кто такие?

— В основном ногайцы. Их татары до сей поры и за людей не держали. Кто хочет убьет, кто хочет ограбит. Вот и озлобились люди.

— Полагаешь, им можно верить?

Бывший лисовчик лишь слегка пожал плечами в ответ, дескать, верить никому нельзя, но вот это похоже на правду.

— Сколько в твоем ертауле сабель? — спросил я.

— С теми, что привел воевода … почти две тысячи. Все хорошо вооружены и на добрых конях.

— А ты что скажешь, господин генерал? — повернулся я Лелику.

— Три тысячи солдат и стрельцов, при двадцати полевых орудиях. Плюс к ним полторы тысячи ратных из освобожденных пленников. В поле их выпускать рано, но на стены поставить можно. Кстати, там тоже есть пушки.

— Бог с ними со стенами, — отмахнулся я и обратил внимание на Панина, — а у тебя, гроза морей?

— Восемь сотен охотников, гребцов почитай тысяча, эти уже боем крещеные, сноровку приобрели, оружье, волю почуяли, турка не боятся! Еще у Татаринова четыре сотни казаков. Он из освобожденных от неволи всех донцов и многих черкас запорожских себе сразу забрал. Да, еще греки с полонянниками.

— А сколько всего полону освободил посчитал? — на всякий случай уточнил я.

— Осемь тысяч, ваше величество, — тяжко вздохнул мой бывший рында.

После возвращения из похода Федька ходил как пустым мешком оглушенный. Другой бы на его месте радовался, вон, как удачно все обернулось — и врага разбили, и город его разорили, и добычу опять же не малую захватили, а вот, поди ж ты… с малыми силами одержал победу, а государь не солоно хлебавши вернулся. И в этом была его трагедия.

Да ладно бы сам Федька переживал, так нет же. Придворные, от спальников до стольников прожужжали мне все уши, вот мол, Панин что творит! Дескать, ходит, похваляется… царя не уважает! Пришлось пообещать верным моим слугам, большое повышение — пойти в бой в первых рядах. Вроде заткнулись, не знаю, правда, надолго ли?

Но это ладно, у придворных работа такая — наушничать. Но ведь и с остальными не ладно. Любой даже самый малый воевода ставил себя на место Федора и приходил к выводу, что справился бы не хуже. И уж совершенно точно, куда лучше распорядился трофеями! Даже фон Гершов, когда слышит про Панина, высоко поднимает брови и демонстративно качает головой. Дескать, за что ему такая удача?

При том, что сам вместе с офицерами из немцев отправил в Кукуй уже не один обоз с нажитым непосильным добром имуществом. И когда вернемся из похода, уж кого-кого, а его с наградами не обижу.

Наверное, только Михальский, на своего бывшего подчиненного бочку не катит. Так посмотрел выразительно, только что пальцем у виска не покрутив, мол, куда тебе со свиным рылом в калашный ряд?

— Сколько-сколько? — переспросил я, думая, что ослышался.

— Осемь тысяч, — повторил Федор.

— А на хрена столько?

— Так христианские же души, — развел руками полковник.

— И все русские?

— Всякие, государь. И русские, и грузинцы, и черкесы. Казаков, служилых да иного воинского звания людей с тысячу. Эти почитай что все гребцы бывшие с каторг турецких снятые. Хоть сейчас в дело! Остальные больше из черного люда. К огневому бою не привычные. Таких сразу в строй их не поставишь. Учить надо. А пока разве что в посошную рать.

— Вот как?

— Ага. Они у меня три дня добычу на корабли грузили, все пушки со стен, все припасы из города перенесли. Мавну на воду опять же спускать помогали, — оживился, было, полковник, но тут же сообразил, что хвастается и сконфуженно умолк.

— Так, ну и со мной вернулось еще две тысячи, не считая экипажей. Выходит татар в полтора раза больше нашего, — подвел я итог. — А главное, конницы мало.

— В открытом сражении мы их раздавим! — решительно заявил фон Гершов.

— В открытом сражении, они разбегутся, — поморщился я, от кольнувшей боли в ноге. — Ищи их потом по всему Крыму.

— Что же делать?

— А черт его знает, — пожал я плечами, после чего добавил мечтательно, — вот если бы Джанибек со своими нукерами на приступ пошел, тут бы их всех и перебить.

— Не думаю, что хан решиться на такую авантюру, — скептически отозвался фон Гершов.

— Как знать, — не согласился я. — Если будет думать, что местные только и ждут приступа, чтобы восстать и ударить нам в спину, может и решиться.