Русский космос - Виктор Ночкин

Тимур сразу справился, выровнял челн и скорость вовремя уменьшил. Георги опустились аккуратно, сработали магнитные захваты, затем на консоли вспыхнули красные диоды, запищал звуковой сигнал: схватились парковочные тиски – механические, надежные. Индикатор боковой нагрузки на шасси показал норму; сомкнулись бронещиты, пилотская программа коротко продзинькала мелодию одного из церковных гимнов, и после изображение на мониторах съежилось, перешло в экономный режим. Тимур покосился на датчик давления. Зеленый столбик скользил вверх, достиг отметки «мин.», потом подполз к «норм.». Тут же на консоли замигали датчики, стали пульсировать разноцветные огоньки. Тимур отстучал нужную комбинацию сигналов; тренькнул, отключаясь, главный компьютер, пошла разгерметизация корпуса. Когда люк приоткрылся, раздалось легкое шипение: все же давление в кабине георга было немного выше.

Гнезда с тихим вздохом стравливаемого через клапаны газа выпустили тела из своих мягких объятий. Осторожно перебирая руками, пилоты соскользнули на пол, прилипли подошвами к магниту. Отец Карен помогал, разбрызгивая по снежинке капли сноровки, – он-то покинул кабину быстро и ловко.

Распахнулись двери, по мебиусам и полу к истребителям устремилась со всех сторон обслуга в легкой красной космоформе. Тимур подумал: на «девятке» все не так, как на поверхности сфиры, только звуки прежние. Ботинки техников, грохочущие по металлическому полу, рождали гулкое эхо. Что за банальная мысль, ну конечно, все не так. А, так, может, это подумал не он, а Серега? Или нет, скорее Акмаль. Надо же, уже не разобрать – теперь мысль о звуках принадлежала всей дружине.

Солдаты выстроились шеренгой, отец Карен прошелся перед ними, встал, опершись на посох.

– Итак, состоялся ваш первый вылет. Действовали дружно. Горжусь. Хотя сие недостойное чувство – но я сумел вас выучить. Знаний вам довольно, а вот хватит ли присутствия духа, когда окажетесь не пред мишенью, но живого безбожника узрите? Вы все ощутили, каково быть дружиной, братством. Помните, тот, кто проявит слабость, согрешит перед Всевечным – и себя погубит, и братьев. Не жалейте врага, проникнитесь пониманием того, что вы теперь есть десница Всевечного, частичка дружины, флота, верославной общины, коя составляет единый дух. Не за себя, но за общность верославную, устремленную к престолу небесному, пойдете в бой. Думайте о том, молите Всевечного о ниспослании твердости, это самое сложное – первый раз врага уничтожить. Трудно, по себе знаю. Но помните: убиваете лишь тело неприятельское, дух же, напротив, спасаете, освобождаете от оков греховной плоти. Таков долг воинский – души спасать… – отец Карен надолго замолчал, а после молвил: – Свершим послеполуденное моление.

Дружина покинула посадочную полосу, оставив георги в распоряжении техников. Обращаясь к Всевечному, Тимур, как и собирался, помянул родню – людей простых, бесхитростных. Он старался не прислушиваться к чужим мыслям, но уже не мог отрешиться от обретенного единства и, пусть изредка, не уловить моления братьев. Акмаль жаловался на соблазны, Сергей просил укрепить телесно, он трудновато переносил перегрузки. В голову ввинтился ясный, холодный, четкий поток: «Помоги мне стать командиром, старшим, старшим, старшим начальником, я могу, я сумею, я справлюсь! Дай силы и власти, я повергну врагов Твоих! Дай твердости, укрепи дух мой и десницу мою, не для себя прошу, но чтоб лучше бить безбожников, отвергших Тебя! Бить безбожников, отвергших Тебя! Бить безбожников, отвергших Тебя!» Воля Паплюха была столь целеустремленной, что вся снежинка вслед за Романом отринула личное, присоединяясь: «Бить безбожников, отвергших Тебя! Бить безбожников, отвергших Тебя! Помоги, укрепи!»

Придя в себя, Тимур помотал головой. Отголоски порыва, навязанного дружине Паплюхом, все еще бродили в голове, будто эхо, отражавшееся от стенок черепа, пронзавшее мозг снова и снова, хоть и слабее с каждым разом. Не благостный перезвон, но ярость, алая, звонкая. Благая ли ярость? Жадная, жадная…

– Паплюх, ты можешь стать отличным солдатом, – промолвил отец Карен. – Но будь осторожен. Твой порыв на грани греха всепоглощающей гордыни. Помни – ты лишь десница Всевечного.

– Да, отче, – иеросолдат склонил голову, и тут даже Тим сообразил: покорность напарника показная, притворная. – Я и прошу Его, чтоб укрепил меня, будто собственную десницу.

Дружинники молчали – что скажет офицер? Отец-командир долго глядел поверх голов, тяжелая рука его поглаживала посох. Наконец изрек:

– Ступайте за мной. Сейчас трапеза, два часа на отдых, затем снова вылет. Вам предстоит многому научиться… и как можно скорее.

После еды отец Карен сказал, что работные заканчивают готовить челны, и он рекомендует просмотреть новостной блок первого канала. Покосившись на монитор браслета, разъяснил:

– Сейчас начнется внеочередной выпуск.

В зале с укрепленным под потолком большущим телевидом собралось множество пилотов и работный причт в красных комбинезонах. Когда вошла дружина Тимура, несколько человек обернулись на звук шагов и тут же опять уставились на экран, остальные не обратили на вновь прибывших внимания. Выпуск уже начался, диктор читал:

– …Удалось достичь предварительного соглашения. Однако взлеты внесфирных челнов с поверхности Луны продолжаются, что может быть расценено только как сознательная провокация. Апостолы направили правительству незаконно оккупированной Луны меморандум, где, в частности, указано: «Следуя миролюбивому курсу политики Уклада, мы повторяем требования: прекратить полеты в непосредственной близости от станций Земли, возвратить беженцев и контрабандные грузы на территорию, контролируемую Укладом, рассмотреть предложения о концессионной разработке лунных недр…»

Когда выпуск окончился, все разом заговорили. Один техник утверждал, что правительство оккупантов скрывает от населения Луны правду о миролюбивых предложениях Уклада и готовится к бою, другой возражал: лунные не могут не понимать, насколько сильней флот Земли, стало быть, постараются удрать, а энергокомплексы – уничтожить, лишь бы нам не достались. Первый заспорил, вокруг тут же собралась толпа. Несколько человек выделялись спокойным отрешенным видом, будто их не волновало сказанное в новостях. Один стоял как раз возле Тима – молчал, потупившись, только руки разглаживали красное облачение. Вдруг он резко развернулся и зашагал прочь, к выходу. Жилин подумал: должно быть, ремесленник. Этому все едино, и посреди толпы ведет себя будто в келье. А подошла его смена – и сразу целеустремленным стал, быстрым. Спешит трудовой пост занять. Одно слово – блаженный.