Русский космос - Виктор Ночкин

Роман вещал уверенно, как батюшка с амвона… и, пожалуй, слегка покровительственно.

– Но почему нам ничего не говорили?

– Ну… не принято про это до прибытия на орбиту говорить. Я так разумею: местным вроде как неудобно перед сфирянами, что они здоровее и долголетнее, потому такая как бы традиция образовалась: молчать про прокачку, когда на сфиру попадаешь. Хотя ПЭГ – не тайна какая-нибудь.

– А ты знал про переливание раньше?

Руслан кивнул:

– Я-то знал.

Тут распахнулась дверь, вошла женщина-врач. Привычно небрежно кивнула красному углу, мазнула взглядом по приборной доске над койкой Паплюха и обратилась к Тиму.

– Универ-солдат Жилин? Полная орбитальная прокачка? – Женщина провела браслетом вдоль его груди. Жесты у докторши были уверенные, точные, говорила она быстро. Еще бы, небось сотни раз то же проделывала. – Раздеваемся, занимаем койку. Сейчас небольшое обследование, потом укол. Несколько часов поспим, а проснемся другим человеком.

II

Температура внутри платформы – двадцать два градуса, воздух полностью обновлялся каждые десять минут; кислород и водород из топливных батарей смешивались, вырабатывая электричество и воду – часть ее уходила на внутренние нужды, остальное выбрасывалось в межсфирию. Атмосфера была даже лучше, чем в среднем на Земле, хотя и там она очистилась после образования Уклада, после того как значительную часть вредного производства закрыли или перенесли на орбиту.

Тимур очнулся с ясной головой и сразу попытался шевельнуться, привстать. Где там – полог держал крепко, не хуже «пеленалки», плотно окутал, прилепил к койке. Оно и понятно: как иначе бесчувственного больного в невесомости удержать?

– Очухался? Ты даже быстрей, чем я, в память пришел, – в голосе соседа по палате почудилась зависть. Паплюх был парнем очень старательным, ответственным, всегда стремился справиться лучше товарищей. – Ну, как себя чувствуешь?

Тим прислушался к ощущениям. Непривычно он себя чувствовал, что-то не так внутри, будто что-то шевелится, а еще холодит тело.

– Вроде нормально. Ну то есть странно как-то, но не очень чтобы уж…

– Скоро все почувствуешь, – обнадежил приятель. – Едва встанешь на ноги, сразу ощутишь.

– А ты разве вставал?

– Ты пока дрыхнул, тут гравитация появилась – мы с ускорением летели, к Луне приближаемся. Но теперь – опять невесомость. И я вставал, да. Тихо, пока никто не видел. Там слева кнопка есть – нужно только руку высвободить, дотянуться, и полог отпустит.

– Здорово… Я даже не заметил.

– Я сперва тоже не заметил, только когда тебя укладывали. Однако нужно очень осторожным быть, невесомость все же. И еще, – Роман заговорил шепотом, – за нами наблюдают. Мы – эксперимент. Какая-то новая технология. Думаешь, почему отец Карен с нами?

– Он мне сказал, что просился на боевую платформу…

– Вот именно. Отец Карен – офицер высокого ранга, а поставлен нашей дружиной командовать. С чего бы?

– Ну и с чего?

– А ты подумай, – с превосходством в голосе молвил Роман, – почему к желторотой дружине – да такой человек приставлен. Стало быть, имеется причина. И вот еще что: высвободи руку да пощупай у себя за ухом. Нет, медленно тяни, от резких движений полог крепче схватывается. Чувствуешь?

Тимур потрогал. Господи Всевечный, что они туда вставили?! За ушной раковиной в коже был разрез примерно двухсантиметровой длины, края его – гладкие, скользкие… Должно быть, залиты каким-то пластиком особым. А между ними холодная твердая поверхность – металл или нет, не разобрать. Шероховатости какие-то, вроде выемки… А вот… Он вздрогнул, нащупав тонкий короткий штырек.

– Что это?! – выдохнул Тимур. – Так нам не только кровь переливали?

– Пока не понял. Да не суть важно, что там за штуковина торчит. Плохого нам не сделают, тут о другом речь. Если мы эксперимент, значит, сможем отличиться. Нужно только держаться вместе. Слышишь, Жилин, нас в один истребитель назначают, я уже знаю. Так ты и дальше ко мне поближе старайся держаться. Ты хороший солдат и человек надежный, я тебе доверяю.

Тимур не очень-то понял, о чем говорит Паплюх, но похвала была приятна, Роман – толковый. Поэтому просто ответил:

– Хорошо.

– Ты со мной не пропадешь, – доверительно сообщил приятель. – Как на тренировках, помнишь? Ты снизу плечо подставил, я сверху руку протянул… О, кажется, идут. Прячься снова под полог!

Дверь с шипением отъехала, появилась знакомая доктор. Сперва быстро проверила датчики приборов над изголовьем Жилина, потом кивнула Роману: «Вставай!» – и отключила полог на его койке. Паплюх осторожно поднялся, вынул из ниши комплект внесфирного обмундирования, стал облачаться. Ромка всегда был неторопливым и обстоятельным, таким и остался. Женщина время от времени поглядывала на него, но не подгоняла. Потом велела выпрямиться, провела браслетом перед грудью Паплюха, с минуту глядела на монитор и наконец удовлетворенно кивнула.

– Готов, солдат. Все показания в норме. Найдешь отца Карена, доложишь.

Прежде чем выйти, Роман сказал Тиму:

– Ну, бывай, Жилин. Я постараюсь зайти к тебе еще.

– Твоему другу здесь шесть часов, – бросила доктор через плечо. – Обработка прошла успешно, больше не требуется. По инструкции положено сутки, но приказ получен – по ускоренной программе выписываем.

Паплюх ушел, но у Тимура осталось ощущение, что друг здесь, рядом. Больше того, он чувствовал близость и других членов дружины, а отца Карена – явственнее прочих. Как в САВКСе, на боевых учениях, когда в шлемах с мнемоусилителем дружинное единство отрабатывали. Чудно.

Доктор сделала укол, он уснул. Пробудился, когда женщина вернулась со стопкой обмундирования. Поглядела на приборы у изголовья, провела браслетом по укутанной пологом груди и велела:

– Встаем, одеваемся, – щелкнула кнопкой, полог сразу ослаб. – Показания в норме. Сам-то как себя чувствуешь?

– Вроде хорошо, – ответил Тим. – А Роман Паплюх не пришел за мной? Он сказал, что…

Тим был уверен, что приятель должен быть совсем рядом. Почему – сам не понимал, но чувствовал. И еще много чего ощущал – вроде как внутри него все изменилось. Когда встал… будто и не он, не Тимур! Словно раньше его мутноватая грязная вода наполняла, а теперь ее откачали и заполнили плоть чистейшей хрустальной жидкостью, ледяной, но не замерзшей, да к тому же с повышенной текучестью, в сравнении с которой обычная вода густой, как машинное масло, кажется.

Докторша велела:

– Пройдись, поприседай, руками помаши. Закрой глаза, попробуй так от стены к стене… Потом возьми с тумбочки вон что-нибудь, назад положи. Освойся, в общем.