Золотой характер - Виктор Ефимович Ардов

триста рублей в месяц. И напомни квартиранту, что если он и в следующем месяце забудет в срок уплатить свою несчастную тридцатку, то я его выживу. Он у меня вот где сидит!

И лектор похлопал себя по розовому затылку.

3. Пораскинули мозгами

Вызвали как-то директора завода в управление кадров и говорят:

— Жалуетесь вы — кадров нет. Так вот, даем вам инженера, только что аспирантуру закончил, диссертацию защитил, рвется на производство!

— Что ж, спасибо, — сказал директор.

Приехал директор на завод, вызвал главного инженера, начальника отдела кадров и говорит им:

— Приятные вести, товарищи, — дают нам молодого, способного инженера, кандидата наук. Ну-ка сядем, пораскинем мозгами, как нам его лучше использовать…

Сели все трое и пораскинули. Первым слово взял главный инженер:

— Чего думать, назначим в техотдел, там как раз порядка нет.

— Правильно! — подтвердил директор.

А начальник отдела кадров почесал нос и возразил:

— Нельзя в техотдел — мест нет.

— Вместо Терпигорева — он же дурак!

— А за то, что дурак, с работы снимать нельзя, — разъяснил кадровик. — Суд восстановит.

— И то правда! — согласился директор. — Что ж, поставим его в конструкторское бюро. Там — ох как нужна молодежь!..

— Так ведь у нас и там мест нет, — сказал, главный.

— Расчухляева освободить! — решил директор. — Он и так уже немало дров наломал!

— Неудобно! — возразил главный. — Он — общественник хороший, член профсоюза активный, ошибки признавать умеет…

— И правда, умеет, — согласился директор, и все задумались.

— Ладно, — нарушил тишину главный. — Назначим его, коли так, в сборочный цех.

— Не стоит, — вмешался кадровик. — Начальнику сборки — год до пенсии, что ж мы ему будем общую картину портить… А сунем-ка мы его в литейный, там…

— Нет уж! — возмутился директор. — В литейном у нас Тарабарский десятый год работает, худо ли, хорошо ли, а цех план выполняет. Тарабарский — мужик проверенный. А неизвестно, какой еще новый будет!

— Куда же его определить? — вздохнул главный инженер.

— И зачем вообще нам его суют? — рассердился кадровик. — Что, у нас своих забот мало?

— Это, пожалуй, правильно, — согласился директор. — Нам такие медвежьи услуги не нужны. Дают всяких, а ты тут думай…

Снял трубку и позвонил в управление кадров.

— Мы тут пораскинули мозгами и решили: может, этот специалист в другом месте нужнее. А мы и так план почти выполняем. Такого ценного парня на выдвижение надо…

И все трое вздохнули облегченно.

В. Мясников

ГОРЕЧЬ ПОБЕДЫ

Кузьма Федулыч Тряпкин вернулся домой в прескверном расположении духа. Не более двух часов тому назад он был на приеме у товарища Кулакова. Этот прием нисколько не походил на те, про которые пишут в газетах. Он прошел далеко не в «теплой» и не «дружественной» обстановке. Не отличавшееся дипломатической корректностью начальство шумело, гремело, стучало кулаком по столу и нехорошо отзывалось о предках Кузьмы Федулыча.

«Как крыл, как крыл! — вздрагивая, вспоминал Тряпкин. — И за что? Уж я ли не стараюсь ему угодить — слова, кажется, поперек не скажу. Не то что некоторые… языкастые. Эх, жизнь!»

Кузьма Федулыч прилег на диван и, чтобы отвлечься, стал просматривать газету. Внимание его привлекла одна статья. Автор ее, какой-то инженер, хлестко критиковал своего начальника за грубое, бездушное отношение к людям. Тряпкин дважды перечитал статью и задумался: «Н-да… смельчак этот инженер. Молод небось, безрассуден. Шутка ли, про начальство — в газету. М-да, завидовать ему нечего, хоть и смельчак. А все-таки неплохо, если бы кто и нашего-то так, через газету. Неплохо». Кузьма Федулыч размечтался. Вот начальнику приносят газету с критикой на него. Вот Кулаков читает, багровеет, стучит кулаком.

— Ага, не нравится, — вслух злорадствует Кузьма Федулыч. — Будешь знать, как в другой раз бранить меня. Так тебе.

Он видит далее, как начальник вызывает Таню — секретаря — и велит ей выяснить фамилию автора. Как Таня… Но тут Тряпкин вспоминает, что фамилию совсем не надо выяснять — она внизу под текстом, — и очень этим огорчается. Несдобровать автору. А если бы на месте автора оказался он, сам Тряпкин? Б-р-р! Лучше не думать. А впрочем… Ведь можно и того… псевдоним. Конечно, можно. Постойте… А если попробовать? Ведь никакого риска. Так сказать, невидимый удар. Это мысль! Главное — без риска.

Кузьма Федулыч довольно потер руки и петушком пробежался по комнате. Решено. Он будет писать фельетон. Не откладывая. Сейчас. Пока жива обида.

Прошло часа три. В комнате была тишина. Тряпкин пылал. Пот вдохновения блестел на лбу, рука строчила, с пера, дрожа и захлебываясь, бежали обличительно-ядовитые фразы.

Когда на пепельницу рухнула дымящаяся башня окурков, а в авторучке осталось чернил только на то, чтобы поставить точку, фельетон был готов. Кузьма Федулыч откинулся на стуле и перевел дух.

Из кухни вышла жена.

— Что-то ты красный, Кузя, уж не приложился ли? — она подозрительно покосилась на мужа, затем на буфет.

Тряпкин негодующе выпрямился и с достоинством потряс исписанными листами.

— Тебе бы все ругаться. На-ка лучше почитай!

Удивленная жена приняла бумаги и погрузилась в чтение. Тряпкин впился в нее глазами.

— Каково написано? Здорово я его? Будет помнить!

— Послушай, однако, — недоумевающе отозвалась жена, — неужели ты думаешь это послать в газету?

— Непременно. Пора включаться в борьбу с бюрократизмом. Дочитывай — надо успеть переписать начисто.

— Но ведь ты критикуешь самого Кулакова, Кузя. Подумай — он после этого фельетона в бараний рог тебя скрутит. И премией обойдет, и квартиры новой мы не получим, и, чего доброго, вообще… по сокращению штатов. Бог с ним, Кузенька. Жили без критики и еще проживем.

Поборник справедливости гневно поддернул брюки.

— Дай сюда фельетон!

— Опомнись, Кузенька…

— Ну-ну… Успокойся. Твой муж не только правдолюбив, он еще и умен. Я дам фельетон под псевдонимом. Не Тряпкин, а Громовержцев! Понимаешь? Громовержцев!

В редакции заинтересовались фельетоном Тряпкина-Громовержцева. После проверки и подтверждения фактов его обещали напечатать. В ожидании этого дня Кузьма Федулыч ходил по учреждению с видом заговорщика. Он ловил в коридорах сотрудников и подолгу развивал перед ними свои взгляды на печать, а в кругу самых близких друзей даже ратовал за беспощадную критику. При встречах с Кулаковым он злорадно посмеивался: «Будет тебе ужо…»

День торжества справедливости наконец настал. Однажды, придя на работу, Тряпкин развернул хрустящие листы свежей газеты и приятно обмер: на второй странице был помешен его фельетон. Кузьма Федулыч, трясясь от радостного возбуждения, начал читать, но вдруг остановился и слегка побледнел. Внизу под колонкой строк не было никакого Громовержцева, там во всей своей мужественной красе гордо чернела подпись: «Кузьма Тряпкин». Кузьма Федулыч тихо икнул и уронил газету. Все закружилось перед глазами: столы, телефоны, настольные