Месть палача - Виктор Вальд

Но пришли новые хозяева – властелины всего известного мира – гордые и могущественные римляне. Все былое было разобрано на камешки. Согласно их воли, город вырос втрое. Втрое выше стали стены и втрое надежнее башни. Втрое шире стали главные улицы и площади. В три этажа и более, даже до девяти, выросли дома. Втрое больше стало морских гаваней: Феодосия, Кантаскалион, Юлиана, Просфирианская, Неорион и Галата.

Теперь это уже был город святого Константина, императора строителя и мудреца – Константинополь.

Улицы и площади вымостили камнем, провели щедрые воды к удивительным по красоте фонтанам. Удивились сами и удивили весь мир величественнейшими храмами, великолепными дворцами, непревзойденным ипподромом, прекрасными садами и невероятными по красоте и гармонии статуями и колоннами, привезенными со всех уголков империи. В таком городе, в роскошной и зрелой античности люди жили на улицах, проводя огромное количество времени на свежем воздухе у моря, в тенистых аллеях, на ипподроме, в банях. Возвращались в свои многоэтажные жилища по необходимости предаться сну, чтобы утро встретить в кругу друзей и в полезной работе, также под открытым небом, ибо многие из мастерских и купеческих лавок всегда были открыты взору покупателей и ласковому солнцу.

Но менялись времена, менялись нравы. Зажатая со всех сторон врагами империя теряла территории, покой и богатство. Люди в меру необходимости стали экономнее на собственную жизнь, общение и дружбу. Город оживал, и улицы наполнялись народом теперь только в государственные и церковные праздники, по окончанию которых люди спешили в свои тесные жилища, в которых теперь стали держать свиней и коз, а из окон выливать помои. Горожане уже не останавливались возле обнаженных статуй, чтобы обсудить изящество форм и изгибов. Пребывания в банях стали коротки, а беседы еще короче. Люди уже не приглашали друзей и соседей на пиршества в свой дом, а с наступлением темноты бегом стремились за двери своих домов, опасаясь, и справедливо, неприятностей на темнеющих улицах. На улицах и площадях год от года ставало все печальнее и страшнее.

Особенно страшно было в самых старых кварталах Константинополя, прилегающих к Мраморному морю, от гавани Феодосия до гавани Юлиана. Они весьма отличались от северных у Золотого рога, где были венецианский, пизанский, амальфийский и генуэзский кварталы, строго устроенные по правилам их иноземных обитателей.

От полного заката солнца и до его восхода на высоту десяти копий[140] все таверны и гостиные дома Константинополя были закрыты, и за этим строго следила городская стража. Только в портах Мраморного моря и на узких улицах этих припортовых кварталов, где и днем ходили с факелами из-за сросшихся крыш домов, слышалось пьяное веселье, крики о помощи, ругань и шум кровавых драк. Всю ночь здесь жарили мясо, подливали вино и утопали в объятиях дешевых гулящих девок множество моряков, грузчиков, разнорабочих, а то и самих горожан, что рисковали и своей жизнью и репутацией, ставя на игральные кости последние медяки, а то и саму свою беспутную жизнь.

Именно здесь, в грязных и вонючих притонах, в шумных тавернах, в винных подвалах медные оболы моряков, портового люда и всякого охотника до развлечений превращались в серебряные капли. А те в золотые ручейки, что сливались в озера больших складов, стоящих, под надежной охраной с богатыми товарами, прямо посреди никогда не спящих портовых кварталов. В тех складах заключались сделки на огромные суммы. Здесь ставали сказочно богатыми за один морской сезон. Здесь вешались и вспарывали животы неудачники-купцы. В этих же кварталах за высокими и надежными стенами располагались конторы самых богатых и влиятельных византийских навклиров[141] и очень удачливых капитанов их галер. Здесь признавали только власть золота и быстрого меча.

В этих же кварталах надежно укрывались воры, преступники и всякий кто желал. Сюда без невероятной надобности не ступала нога даже самого эпарха Константинополя, даже в окружении сотни эскувитов[142].

Впрочем, в этот жаркий первый день священного месяца августа эпарх Константинополя Никифор сладко спал на черных шелковых простынях в своем дворце. И еще… Эпарх Никифор, засыпая, все же немного подумал о сердце города – о портах Мраморного моря и о тех кварталах, что тесно сжимали их.

Эта таверна была самой легко узнаваемой из несколько десятков портовых домов увеселения. Когда-то это была самая настоящая оборонительная пирга[143], от которой вправо и влево отходили первые стены прибрежных укреплений. Теперь городские стены поднимались прямо из вод Мраморного моря – мощные, высокие, сооруженные по правилам многих наук и ремесел. За такими стенами спалось очень легко и крепко. А старые стены с разрешения властей жители портовых кварталов разобрали за несколько дней. За те несколько дней соорудили и свои жилища, от которых городские власти пришли в ужас. Узкие кривые улочки, тупики и длинные высокие заборы с малыми калитками вместо гостеприимных дверей. Да еще над этими заборами, а точнее и вовсе новыми приватными оборонительными стенами, нависли двускатные крыши, скрыв месиво из пыли и отбросов, что заменило мощенные камнем узкие и неровные дорожки между домами, от щедрого южного солнца.

Попытка эпарха Константинополя исправить это недоразумение, выдавить гнойный прыщ на великолепном теле имперской столицы тут же потерпела неудачу. Тронутые рассудком моряки (а разве бывают другие, и разве не становятся они такими после двух-трех летних отсутствий дома, когда волны ежедневно колеблют их мозги), грузчики и разнорабочие порта, да и всякий прибившийся к ним сброд, устроили настоящее сражение, отстаивая право жить в тех домах, что возведены их руками. Оно и понятно – если бы властям удалось разрушить эти кварталы, то новое жилище морякам и прочим портовым, пришлось бы покупать или арендовать за свои убогие жалования. На первое не хватит и всей жизни, прошедшей в морях. А второе – верная яма вечной нищеты, из которой не высунуть головы, так как она ежегодно ставала глубже, то есть дороже.

Но все же кое-чего эпарх Константинополя добился. В продолжение главной улицы города святого Константина Месы были прорублены в этом запутанном лабиринте, а точнее в хаосе, несколько прямых, как стрела, улиц. Именно по ним в порты везли длиннющие мачты, весла и доски для многочисленных кораблей на рейде порта. По ним шествовал василевс встречать победоносный (в далеком прошлом) военный флот. По этим же улицам гнали пленных и рабов, а так же с большой опаской перевозили товары и продовольствие для города, доставленные из Египта, Африки, Испании и Прованса…

Во всех этих сложностях неизвестно как, но большой армянской семье, имеющей корни в пиратской земле Киликии, удалось захватить, уберечь и с пользой применить едва ли не единственную пиргу, уцелевшей от старых укреплений. И вот уже множество веков боевая башня, превращенная в умно придуманную таверну, служила своеобразным маяком для множества жаждущих веселья, вина, доступных портовых девок и, главное, игры в тавли[144] на серьезные деньги.

В подвалах самой башни, а также в дополнительно вырубленных погребах, хранились вино, продукты, дрова и многое нужное. На первом этаже и в многочисленных пристройках пили, ели, пели, слушали музыку, дрались и играли по малому всякая мелочь. Туда же спускались с чердачного этажа вечно не успевающие выспаться девки подешевле. Этих называли мостовыми, так как ложем плотских утех для них были камни прилегающих улиц и столы самой таверны. На втором этаже пирги играли очень по-крупному. Сюда поднимались и отсюда спускались персоны в сопровождении телохранителей – в основном варягов и русичей. Отсюда же шла винтовая лестница вверх, в большую комнату, разделенную деревянными перегородками. Здесь, за натянутыми на кольца прозрачными занавесями, потягивали свои упругие, юные тела те, кого в древние века уважительно называли «гоплитами»[145]. Цена этих красавиц выражалась в серебре, как и нескольких юношей тут же, имя которым было – «скамейки».

А еще выше, где-то под небесами жили сами хозяева таверны «Пирга». Там же были несколько узких комнат, в которых царствовало истинное блаженство: прекрасные, утонченные и искушенные во всем истинные жрицы любви – флейтистки и арфистки, со времен Древней Греции носящие гордое имя гетеры. Здесь начинали торг с пятидесяти золотых. Уводили и приводили плотскую ценность под охраной рослых евнухов. Их берегли особо. Ведь неизвестно каким будет утро, не часто встречающейся в природе, как и алмаз, умной и красивой женщины.

Всем известна, а особенно часто проговариваемая среди проституцирующей публики, счастливая история прекрасной танцовщицы, искусной во всех ухищрениях, прибывшей в Константинополь со счастливого во многом Кипра. В пятнадцать лет она уже стала знаменитой. Ее обширной клиентуре, до сорока мужчин в день, могли позавидовать самые знаменитые гетеры города святого Константина. Ублажив богатого посетителя, она, чтобы не остыть, не отказывала и слугам. Расторопная красавица поднималась все выше и выше, пока не стала наложницей василевса Юстиниана. А это оказался самый краткий путь к трону. Имя этой легендарной василисы – Феодора.