Иван-Царевич и С. Волк - Светлана Багдерина

— Все. Ненужное потом вычеркнем.

— Сергий, а как он к ней явится за день до сражения, если он тогда он был еще жив? — вдруг засомневался Санчес. — Давай, он на следующий день придет, а?

— Не. На следующий день поздно будет.

— Серес сяс — самое луссее.

— Ладно, через час — так через час.

— Пишите ремарку, сеньор Гарджуло — перед королевой появляется призрак отца инфанта.

— О, горе мне, поверсен я коварссвом, пригрел я анаконту на грути… — продолжил диктовать Гарри, старательно оттопыривая при каждом слоге пронзенную золотым кольцом с серебряным сердечком нижнюю губу. Больше всего на свете ему хотелось забросить эту мерзкую побрякушку с проклятьями, призывающими голод, мор, язву желудка, повышение налогов, засуху, потоп и прочие вселенские катаклизмы на голову его самозваного земляка, но, как говаривал Шарлемань — слово — не воробей, не вырубишь топором, и перед горящими восхищенно-завистливыми глазами Санчеса назад ходу не было. И он стоически продолжал:

— …ево улыпка — слесы крокотильи, а поселуй — тарантула укус…

— «Поселуй» пишется с одной «с», или с двумя? — прервал полет вдохновения директор театра.

— Сево? — не понял Гарри.

— А это что такое? — вытаращил глаза Мур, заглянув в рукопись.

— Тарабарщина, — с виноватой улыбкой пояснил старик. — Я по-вондерландски не очень хорошо умею писать, и поэтому пишу ваши слова, но на нашем языке. Чтоб и ребяткам моим было понятно сразу, когда читать будут.

— Пишите тогда с тремя, — махнул рукой Гугенберг.

День догорал. Кабинет первопечатника был завален грязными стаканами, недоеденными бутербродами с… впрочем, происхождением их верхних компонентов было лучше не интересоваться, и исписанными, местами мятыми, местами рваными, местами с отметинами от чая, бутербродов и бананов в шоколаде листами бумаги. Где-то там, в глубине, была погребена корзина для мусора, пара стульев и не выдержавший напряжения мини-сингер. Но отряд не заметил потери бойца, и к закату «правдивая драма в четырех частях с прологом, эпилогом и хэппи-эндом» была готова.

В ней было все — коварство, любовь, сражения, предательство, неугомонный призрак и таинственный найденыш, кризис самоосознания и зов предков, и опять интриги, страдания и метания, но самое главное — там был рецепт к действию для тех, кто эту пьесу посмотрит — то есть, для горожан. Народа. Толпы.

Город и так уже гудел, как улей. Агитация против существующей династии в продуктовых очередях, эффективность которой была прямо пропорциональна их длине, туманные песни Гарри, которые в его отсутствие подхватили его коллеги по цеху — уличные певцы и бродячие артисты, тонкие намеки управляющих «Бешеными вепрями» на возможные скорые интересные события — не пропустите, будет о чем внукам рассказать (если живы останетесь), которые расходились по столице как круги на воде — все это будоражило общественность, придавало форму новым легендам и извлекало из шкафов и подвалов старые, несколько подзабытые, но еще дышащие и кровоточащие. Парады, наряды, балы, маскарады ушли в прошлое. Людям доходчиво объяснили, как плохо им живется, и они в это поверили.

Королевские гвардейцы, дворцовая стража, и даже солдаты регулярной армии рыскали по городу, хватая всех, кто, с их точки зрения, походил на заговорщиков (то есть, хорошо одет, с большим кошельком и не способный оказать сопротивление), что было подобно выступлению духового оркестра в горах в период обвалов. Из дворца доносились слухи о пытках и тайных казнях, со стен — о неудачных вылазках и потерях.

Люди ждали спасителя и были готовы принять его, но пока внешне все было спокойно — так покрытой бездонными снегами горной вершине не хватает всего лишь одной снежинки, чтобы вниз сорвалась лавина, погребая под собой королевства и династии.

Через два дня, после вечернего спектакля, в гримерку Мальвины-Серого вбежал запыхавшийся Мур.

Волк уже хотел кокетливо поинтересоваться, а где же розы, но увидел выражение лица стражника, и сердце пропустило удар.

— Назначена казнь?

— На воскресенье. После дневной службы в храме. На Дворцовой площади. Король напуган слухами о восставшем из мертвых инфанте, и приказал казнить обоих принцев. На всякий случай.

— А сегодня среда?

— Пятница.

— …………..!!!!! Мы ничего не успеваем!!!

— Как идут репетиции?

— Еще до середины даже не дошли! Ты хоть представляешь, Юджин, — что такое выучить пьесу наизусть? Вам, людям, далеким от искусства, этого не понять!

— И что будем делать?

— Медальон когда будет готов?

— Завтра, как старик и обещал.

— А пораньше попасть во дворец ты не сможешь?

— Нет. Нам обычно туда вход закрыт, ты же знаешь. Я же рассчитывал, что во вторник состоится общее собрание, и будет возможность… — Мур прервался на полуслове.

— Что, ты что-нибудь придумал? — встрепенулся Волк.

— Придумал. Надо поговорить с Гарри. Пусть завтра вечером как-нибудь навестит своего… земляка. Они же вечерами как раз в том дворе костры жгут, куда окошко нашего Ивана выходит! Это же моментом — ему и сказать-то всего пару слов царевичу — чтобы тот всегда говорил, что этот медальон у него с детства на шее! И ты, помнится, говорил, что у тебя какой-то магический амулет есть, при помощи которого ты в любом месте можешь Ивана найти — так мы дадим его Гарри, чтобы уж все наверняка было.

— А он справится? — усомнился Волк. Несмотря ни на что, а, может, именно как раз по этой причине, к заносчивому менестрелю у него было весьма специфическое отношение.

— Сергий, ты не справедлив, — мягко упрекнул его стражник. — Гарри — замечательный человек. Он талантлив, а у всех талантливых творческих людей свои… странности.

Серый поморщился, и после недолгой внутренней борьбы, в которой был самим собой повержен, вздохнул:

— Ну, ладно. Если ты за него ручаешься… пусть это будет Гарри. Но если что — это будет последняя странность в его недолгой жизни.

— Не надо угроз, — укоризненно покачал головой Мур.

— Это не угроза. Это констатация факта.

Иоганн Гугенберг с большим рулоном в одной руке и ведерком клея — в другой, выбрал подходящую поверхность и приступил к работе. Взмах кистью, ловкое движение руки — и очередная афиша заняла свое место в интерьере города и его истории.

ТЕАТР «МОЛНИЯ»!!! ТОЛЬКО ОДИН РАЗ!!! ОТ АВТОРОВ «УЛИЦЫ ПОБИТЫХ СЛЕСАРЕЙ»!!!!! ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИЙ БОЕВИК «БРАТ» Этот спектакль совершит переворот!!!

И внизу — шрифтом поменьше: «Вход бесплатный. Начало представления — в девять часов утра в воскресенье. Все собранные от спектакля средства пойдут на гуманитарные цели.»

Щелкнул кнут — и бочка водовоза, запряженная парой лошадей, резво покатилась прочь. Правый бок ее теперь украшал намертво приклеенный лист бумаги.

А первопечатник, удовлетворенно хмыкнув, подхватил свое имущество и бодро зашагал к стене ближайшего трактира, и через минуту рядом с надписями «Мы работаем до восьми часов», «Даешь свет» и «Франсуа Генрих Манер — не очень умный человек» укрепился очередной плакат.

После десяти часов вечера быстро стемнело, во дворце зажгли светильники, канделябры и фонари, и он засиял, осыпанный огнями, как королевский именинный пирог на стопятидесятилетнем юбилее, хотя, как говорят, короли столько не живут — работа у них больно уж вредная.

В городских окнах засветились редкие свечки. После того, как выяснилось, что склад с ворванью сгорел тоже, в городе высочайшим указом была введена днем и ночью светомаскировка — «с целью введения противника в заблуждение». Наиболее любопытные горожане сразу же захотели узнать, с какой целью, кроме того, была введена также и голодовка, и сухой закон, но их вопросы часто просто отфутболивались от гвардейца к гвардейцу. Как правило, вместе с головами спрашивающих. После этого вопросы прекратились, но не исчезли. Они, как пружина в кресле, просто притаились до лучших времен.

Теперь после темноты улицы становились безлюдными, и недобрая тишина нарушалась только мерным спотыкающимся шагом патрулей.

Часы на храмовой башне пробили четверть одиннадцатого.

У заднего хода дворца раздалось вопросительное «Стук-стук-стук».

— Кто т… Что за шутки! — открылось и захлопнулось окошко калитки привратника.

Стук-стук-стук.

— Я сказал — что за дурацкие шутки!

Стук-стук-стук.

— Если ты, гадкий мальчишка, еще раз постучишь и убежишь — я вызову солдат, и они тебя…

И тут темнота заговорила.

— Мне нусен лейсенант Майк Атолло. Скасите, сто к нему присол ево семляк.

— Земляк? — проворчал пришедший в себя через пару минут привратник. — А я думал, что вас на разных фабриках красят.