Каменный пояс, 1983 - Анатолий Баландин

— У них вчера, кажись, гости были, — тянуче ухмыляется Василий Яковлевич, закрывает глаза, и они у него теперь, как голубиные яички, белеют веками.

Тут длинно, требовательно зазвонил телефон: из района. Жмакин строгими глазами обвел планерку — у всех понимающе посерьезнели лица.

После телефонного разговора Александр Гаврилович с минуту отдувался и, не выдержав, сердито кивнул на трубку и как бы сам себе едко пожаловался:

— Товарность большая, понимаешь… А где заменитель молока? Триста центнеров на район! Да нам даже кукиш не покажут! А обрат? Кто нам его давал, обрат этот?

Не успел он как следует остыть, как новый звонок, потом еще, потом нужно было разобраться с заведующим мастерскими — с ним жена поскандалила. Потом опять звонок из района: нужно ехать в управление. В обязательном порядке, чтоб никаких отговорок. Когда? К одиннадцати быть в райисполкоме. Спорить нечего. Александр Гаврилович в дороге уже вспоминает о Вальке-прогульщице и такой закипает к ней злостью, что вынужден осаживать себя: ну, ничего, ничего, поглядим еще! Придешь поросят выписывать и комбикорма попросишь, и автобус на какой-нибудь семейный сабантуй, и… Перечень хозяйственной нужды этой велик. Александр Гаврилович, заранее торжествуя, душою оставался в хмурой тени: как там коровы, подоены ли вовремя?..

Сам не зная почему, пустился он в откровения с этим человеком. Чем-то он, понимаешь, подкупает. Держится с какой-то ненавязчивой и приятной лаской, точно он друг детства твоего. И лицо у него хорошее. Так умно, терпеливо помигивают на нем припухшие глазки, что достаточно окольного слова, а уж он все сам поймет, оценит и молча поддержит сочувствием. Или скажет какой-нибудь пустяк, глупость, по все равно за этим пустяком или даже глупостью угадывается такая доброжелательность, будто вековое общинное родство дало тут себя знать на минутку.

Да золотой ты мой, российский мужичок! Как там тебя? Сиволапов? Годишься! Рад тебе Александр Гаврилович Жмакин, председатель колхоза, тертый калач, из непотопляемых. Горы золотые он обещать тебе не станет, он и без них найдет, чем тебя соблазнить…

— Ну, что еще? — вернулся к прежней теме и уже солидно продолжал перечень житейских благ председатель. — Магазин там торгует, это ты не волнуйся. И радио говорит, и электричество имеется… Да! — оживился он. — Озеро там. Хорошее озеро. И карасишки, и окунишки, понимаешь. На днях щуку мне принесли — вот такая щука!

— Ты смотри! — удивился Михаил Иванович. — Природа — это мы не против. Только тут вот какое дело, — сменив улыбку на тупое и удивленное выражение лица, проговорил Сиволапов. — Дорога, она средств требует. Один переезд, говорят, разоряет хуже пожара. Так что аванс нужен.

— Эк ты куда заехал, — медленно отстранился от стола Александр Гаврилович. — Так вот сразу и аванс?

— А как же? — Михаил Иванович зачем-то оглянулся на дверь. — Без аванса нельзя.

— Сколько же ты просишь? — с какой-то обидой осведомился Александр Гаврилович.

— К примеру?

— Да.

— Что ж, тут как на духу, в сторону не шагну: семьдесят пять.

— Да это же целая сумма!

— Понимаю.

— Это же целый бюджет! А вдруг ты завтра заявление мне на стол — и где тебя искать?

— Это с детьми-то?

— Да хоть бы и с ними.

— С женой хворой? С узлами?

— Так… Н-ну, хорошо. Двадцать пять подпишу. Но это ты имей в виду!

— Не-ет, — закряхтел разочарованно Михаил Иванович, — да какие же это деньги?

— Что? Плохие?

— Зачем плохие? Только, сказать по правде, бессильные они. Не поднимут! А мне, а я… — заволновался Михаил Иванович в поисках особенно убедительных доводов, — я самостоятельно хочу наладить хозяйство, а не как некоторые.

— Которые?

— Которым хвост ветер набок заносит.

Александр Гаврилович задумался. Сиволапов затаенно посапывал, глаза его припухли еще больше: момент был острый, решительный, и сердце его сильно и тревожно стучало. Наконец председатель водрузил на нос очки и черкнул на заявлении резолюцию:

«Выдать в счет зарплаты сорок пять рублей».

«Ну, с благополучным приземлением вас, Михаил Иванович», — поздравил сам себя Сиволапов. Теперь ему дышалось легче. И село другим повернулось боком, улыбнулось милым, простым своим обличьем, участливо заглянуло в глаза нового человека. И хотя еще предстояло добираться до хутора, который так славно называется — Талы, центральная усадьба казалась уже близкой, чуть ли не родной. Сюда придется наведываться по разной надобности, появятся знакомые, друзья найдутся, и покатится жизнь по широкой своей дороге.

Валентин Филатов

СТИХИ

ИЗ РАННЕГО ДЕТСТВА

Печка вечером длиннымС голодухи орет.Мама кляпом полыннымЗатыкает ей рот.Не ори, ненасытная,Ты у нас не одна…За окном недобитаяГрохотала война.

ПЕСНЯ МАЛЬЧИКА 1943 ГОДА

Сделай, плотник, мне грабельки,Чтобы сами гребли.Ты откуй, кузнец, косу мне,Чтоб косила сама.Сделай, плотник, мне саночки,Чтоб возили дрова.Ты откуй, кузнец, пушку мне,Чтоб убил я войну.

ВОЙНА

Помню, я помню тот смерч у крыльца:Вышел отец и… не стало отца!Вслед за отцом, златокудр и румян,Бросился в смерч юный дядя Иван.А за Иваном начитанный ФедорХлопнул калиткой и канул, как в воду…Светлый наш дом содрогнулся от слез.Дед мой не плакал — к окошку «примерз».Вскоре и он, не по возрасту лих,Кинул себя в сатанеющий вихрь.Вышла и мама. Осталось нас трое:Бабушка, я да горючее горе.Вышел и я, было тихо кругом…Стоят обелиски за нашим углом.

ЛЕБЯЖЬИ ОЗЕРА

К Лебяжьим озерам мальчишкой иду,И надо же памяти так отключиться:Отчетливо помню траву-лебеду,Но только не лебедя — гордую птицу.

Росла лебеда по крутым берегамИ шею свою выгибала под ветром.Она была хлебом в бесхлебицу нам,И разве забудешь когда-то об этом?

О, память моя, будь добра, напрягись,В курносый мой мир дай мне лучше вглядеться…По-моему, лебеди все ж родилисьПоздней, чем мое слишком взрослое детство.

Вечером, в последнюю пятницу каждого месяца, эти люди собираются в редакции областной молодежной газеты. Они приходят со строительных площадок, из заводских цехов, конструкторских бюро и студенческих аудиторий. Их, таких разных, объединяет любовь к поэзии, яркое ощущение жизни, умение откликаться на ее радости, печали, тревоги.

Все они молоды, только делают первые шаги в поэзии, но лучшие из стихов отмечены «лица необщим выражением», несут на себе печать их привязанностей и интересов. Сергей Бойцов ощущает родную историю как личное достояние, историческая память — герой многих его вещей; произведения Надежды Рождественской отличает мягкая доверительность интонации; стихи Станислава Жирова — темпераментный лирический напор. Поэтические опыты наших авторов неравноценны, порой неловки, но всегда искренни. Молодые поэты пишут коллективный портрет своего поколения и потому вправе рассчитывать на внимание.

Сергей Бойцов

СТИХИ

ОСЕННИЙ РИФМОВНИК

1

Был лишь сентябрь на исходе,а на зеленую травуснег выпал. Знаю, о погодеречь заводить давно не в моде.Я так начну.Я не прерву.

Нельзя, я знаю, рифмовать«любовь» и «кровь» — патент получен.Те камер-юнкер и поручикнам не позволят шельмовать.

Но снег нелепый все летит,и кровь рифмуется с любовью.А память — с временем и болью,как с Клаасом веселый Тиль.

Всмотритесь в рифмы наших дат:солдаты, доты… Детство — где ты?Где куклы моей мамы? Нет их.Где дед мой?Знаю, он солдат.Уж скоро возрастом сравнятьсямне с ним, незримым, предстоит.Не приведет ли в рост поднятьсяна рубеже, где он стоит?

2