Мы даже смерти выше... - Логвинова Людмила

военкомая понял, что планнереален. Я вернулся

домой.На заре побросал в рюкзакнесколько рубашек, буханку черного хлеба, сборник стихов Пастернака, тетрадку со

стихами Майорова (еще один адрес для поиска! – В. Т.), только

что полученный диплом и навсегда закрыл для себя двери

комнаты №21 и забил их досками».

А Майорову (ранее подавшему заявление об отправке его

на фронт добровольцем) в военкомате посоветовали съездить

«на денек» в Иваново – повидаться с родителями и близкими,

пообещав известить повесткой на призыв.

В последний раз он приехал в родной город рано утром 16

октября 1941 г. В этот же день о получении повестки его

189

известили телеграммой из университета: время побывки

действительно ограничивалось одни днем. В городе Николай

объехал на велосипеде дорогие ему места. Был устроен

прощальный «мальчишник». До этого побывал у дома «с

узорчатым карнизом» на Московской. Название улицы

символично совпадало с наименованием фронта, на который он

уходил.

Прощание сложилось досадно. Именно в те предзимние дни

(бывает же такое!) Евгения простыла на похоронах своей

бабушки. С только что вымытыми волосами, в ненастную

сырую погоду, родители не позволили ей выходить на улицу.

«Зови в дом», – сказала Евгении мать.

Появление Николая, к тому же одетого в военную форму

старшего брата, было неожиданным – Евгения растерялась,

испытывала неловкость. А Николаю до поезда оставались

считанные часы. Суровые будни войны еще не вошли в

привычку, подвели молодость и волнение. Он в дом не зашел.

Ограничили встречу (не осознавая, что она может оказаться

последней) общением через стекло окна. Николай сказал ей

последние фразы. На его вопрос – лучше ли ее самочувствие,

она отрицательно покачала головой. Сказал, что уезжает по

повестке, пришлет армейский адрес, как только определится с

номером воинской части. Показал жестами, что записку ей и

свою фотографию он опустит в почтовый ящик.

«Это была наша последняя встреча, – делилась горькими

воспоминаниями Евгения во время встречи с писателями. – Я не

могла сказать ему даже «Прощай!» В записке он написал, что

часть, с которой он направляется на фронт, стоит сейчас где-то

под Владимиром (на самом деле – под г. Горьким – Нижним

Новгородом. – В.Т.) и что его отпустили всего на день. А еще он

писал, что если останется жив, найдет меня, где бы ни была. На

фотографии он был изображен вместе с братом. Видимо,

карточки, где бы он был один, не оказалось под рукой».

Многие письма и поэтические строки, которые летели в

виде фронтовых треугольников от Майорова на Московскую

улицу в Иванове, нам не известны. Последний приезд в город и

его отъезд в тот же день, отражают адресованные Евгении перед

190

уходом на фронт стихотворные строки, которые сохранились

благодаря ей.

Почти уверен, что в прощальной записке были именно они,

пересказанные Евгенией прозой. Они вновь так похожи на

клятву:

Я с поезда. Непроспанный, глухой.

В кашне измятом, заткнутым за пояс.

По голове погладь меня рукой,

примись ругать. Обратно шли на поезд.

Грозясь бедой, невыгодой, концом.

Где б ни была – в толпе или в вагоне, –

я все равно найду, уткнусь лицом

в твои, как небо, светлые ладони.

(1941. «Я с поезда»)

Под этим строками почти наверняка можно проставить

точную дату – 16 октября 1941 года. Через день он уже был в

строю войсковой маршевой роты.

Говорят, поэтам подвластно переплавлять беды, крушения,

сердечную горечь в драгоценные слитки. Из такого сплава

рождены крылатые строфы программного стихотворения

Николая Майорова – о себе и о своем поколении:

...Мы были высоки, русоволосы,

Вы в книгах прочитаете, как миф,

о людях, что ушли не долюбив,

не докурив последней папиросы...

И шли вперед, и падали, и, еле

в обмотках грубых ноги волоча,

мы видели, как женщины глядели

на нашего шального трубача...

(1940. «Мы»)

Он и сам был трубачом, ушедшим в бессмертие.

191

Из газеты Томского университета

«Это нужно не мертвым, это нужно живым»

В родном городе Николая Майорова Иваново побывала

М. Балакина. Она встречалась с людьми, знавшими поэта,

посетила дом, где он жил.

Учительница русского языка и литературы, которая вела

класс, где учился Николай Майоров до окончания школы, В.М.

Медведева, вспоминает: «Светловолосый, голубоглазый,

немного неуклюжий мальчик привлекал к себе своим открытым

видом и любознательностью… Очень любил Николай писать

сочинения. Писал обычно очень много и очень ярко,

своеобразно… А однажды в переменку он подошел ко мне, и,

смущаясь, вручил тоненькую голубую тетрадку. Это были его

первые стихи…».

Кончался август. Ветер в груши

Бросал предутреннюю дрожь.

И спелый колос грустно слушал

Как серп жевал сухую рожь.

«Помню, любили мы втроем заходить в книжный магазин,

— вспоминает школьный друг Н. Майорова Владимир

Семенович Жуков . — Костя , любивший пошутить, обращался

с серьезным видом к продавщице: «Скажите, книжка поэта

Николая Майорова еще к вам не поступала?» — чем приводил в

великое смущение Колю. ―Ну как ты можешь, Костя‖, —

возмущался он, покраснеем…».

А вот как писал в записной книжечке о Н. Майорове

Михаил Кульчицкий, знакомый с ним по Литинституту им.

Горького, по поэтическому семинару: «Майоров — глыба.

Пишет стихи, тяжелые, как камни, которые давят на нас и не

дают нам говорить мелочью стихов».

Началась война…

192

В.С. Жуков рассказывает: «Вещь за вещью извлекались из

сундука – армейские сапоги, гимнастерка, темно-синие галифе.

Меня это крайне удивило. И я помню, сказал ему об этом.

— Ничего удивительного. Время такое! Сейчас и портянки

найду, и портупею, говорил он, а за перегородкой плакала мать.

— Да ты не думай, что вперед глядел. Это все Алексея, ты

же знаешь.

Старший брат Николая, Алексей, летчик-истребитель, был

уже на фронте.

Наконец, все было найдено и надето. Я помог ему

застегнуть портупею. С гражданской жизнью было покончено».

Вольфганг Казак

О творчестве Николая Майорова

«Его стихи отличаются большой страстностью и

утверждением активности в жизни. Данное Майоровым

описание Н. Гоголя, сжигающего рукопись, позволяет

предполагать, что он и сам порой критически относился к

собственным стихам. Сожаление о том, чего не удалось

пережить, и мотив ранней солдатской смерти говорят о

предчувствии Майоровым собственной судьбы. Лирика

Майорова предметна, его язык большей частью жѐсткий,

немногословный, но, судя даже по немногим уцелевшим

стихам, богатый».

193

Иллюстрации

Николай Майоров. Студент МГУ.

194

Николай Майоров. 1940 год.

195