Сосны. Город в Нигде - Блейк Крауч

И ударила прямо в центр спины Беверли.

Улица радостно взревела, глядя, как жертва корчится на земле.

Чего бы Итан только не отдал, чтобы зависнуть сейчас в «Блэк Хоуке» в двухстах футах над Главной, нажимая на гашетку «Гатлинга GAU-19», жаря 2000 выстрелов в минуту по толпе, расколошматив этих гнид в клочья.

Отвернувшись от окна, он обеими руками поднял журнальный столик над головой и грохнул его о стену. Во все стороны брызнули щепки и осколки стекла.

Это усилие только обострило его ярость.

Он жаждал крови, внутренний голос подзуживал его сейчас же ворваться в толпу с мачете, рубя направо и налево. Да, мало-помалу они его одолеют, но видит бог, больше всего на свете ему хотелось покосить это сборище, в одиночку устроить тотальную бойню.

Но тогда ты погибнешь.

Больше никогда не увидишься с семьей.

Никогда не узнаешь, что здесь к чему.

Итан вернулся к окну.

Беверли недвижно распростерлась на улице, вокруг ее головы расплывалось озерцо крови.

Кольцо нарушилось, смыкаясь вокруг.

А затем вся орава разом ринулась на нее.

Уходить было предательством, но стоять там и смотреть было несносно, и он ни черта не мог поделать, чтобы остановить это – пятьсот человек против одного.

Ты ничего для нее не можешь сделать. Она погибла. А теперь двигай, пока сам еще можешь.

Уже устремляясь к двери, Итан услышал крик Беверли, звук ее боли, ее беспредельного отчаяния, от которого слезы навернулись ему на глаза.

Успокойся.

За дверью тебя могут подстерегать люди.

Будь бдителен.

Итан ступил в коридор.

Пусто.

Закрыл дверь квартиры.

Гвалт на Главной стих до неясного ропота.

Утирая глаза, Итан направился обратно прежним путем – вдоль по коридору и из двери на лестницу.

На площадке третьего этажа он помедлил, прислушиваясь, и выглянул вниз поверх перил.

Ни звука.

Ни движения.

Жутковатая тишина.

Спустился.

Внизу приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы протиснуться боком.

В переулок упала полоска света.

Стоя в луже перед подъездом, Итан закрыл за собой дверь.

Дождь пошел сильнее, чем прежде.

Секунд тридцать Итан не шевелился, дожидаясь, пока глаза вновь приспособятся к темноте.

Затем, натянув на голову капюшон, двинулся на юг, шагая посередине переулка.

Вдали дождь мельтешил в сфере света уличного фонаря, но в остальном темень между зданиями залегла настолько непроглядная, что Итан не видел собственных ног.

Толпа взревела куда громче прежнего.

Подумав о Беверли, Итан вынужден был осадить себя, чтобы не воображать, что с ней происходит, невольно сжав рукоятку мачете покрепче и скрипнув зубами.

Шаги впереди заставили Итана резко остановиться.

Он замер в тридцати футах от места, где переулок пересекается со следующей улицей, в полной уверенности, что невидим во мраке.

Там показался мужчина в темном дождевике, направлявшийся с Главной на запад.

Остановившись под фонарем, он вгляделся в переулок.

В руках у него были топорик и ручной фонарь.

Итан слышал, как дождь барабанит по его плащу.

Перейдя улицу, мужчина вошел в переулок.

Включил фонарь, направив луч на Итана.

– Кто там?

Итан увидел собственное дыхание, от холода вырывающееся изо рта облачками пара.

– Я, – отозвался Итан, трогаясь в его сторону. – Вы его не видели?

– Кто «я»?

Свет все еще бил Итану в лицо, и он надеялся, что мужчина видит его улыбку, уповал, что совладает с надвигающимся безумием.

Глаза встречного широко распахнулись, когда Итан подошел достаточно близко, чтобы тот разглядел синяки, следы крови, швы и плачевное состояние его лица, но его реакция – замахнуться топориком для удара – последовала с полусекундным запозданием.

Взмаху Итана клинком параллельно земле одной рукой достало силы вспороть противнику живот.

Ноги его подкосились, колени ударились о землю, и Итан добил его тремя сокрушительными рубящими ударами.

Он бросился бежать, все еще кипя после убийства, будто оно придало ему скорости.

Пулей вылетев из переулка, Итан пересек Седьмую.

Справа – полдюжины огоньков в двух кварталах, движущихся вдоль по улице к центру города.

Слева – не меньше пятидесяти человек хлынули из-за угла с Главной; фонарики вспыхивали один за другим, как только они ступали во тьму боковой улицы.

Итан наддал ходу, влетев в следующий переулок – впереди ни единого огонька, – но поверх собственного пыхтения расслышал топот множества ног у себя за спиной.

Оглянулся: стена света, катящаяся по переулку.

Крики людей.

Впереди – стремительно приближающаяся Восьмая улица.

Нужно менять курс. Он уже просчитывал в голове возможности, но не мог нажать на спуск, пока не увидит, что лежит впереди.

Итан влетел на Восьмую.

Слева – ни души.

Справа – одинокий огонек в двух кварталах.

Итан вильнул вправо, летя сломя голову поперек улицы.

Перескочив бордюр, приземлился на противоположный тротуар, запнувшись о бугор на бетоне и едва не растянувшись, но каким-то образом ухитрился удержаться на ногах.

Еще двадцать ярдов, и он уже в следующем квартале к западу от Главной, и, оглянувшись за две секунды до поворота, увидел первую группу огней, вырвавшихся из переулка.

Если повезло, они его не видели.

Влетел за угол.

Благословенная тьма.

Придерживаясь тротуара, он уносил задницу под угольно-черной тенью сосен.

Следующая улица тоже пустовала, и быстрый взгляд искоса через плечо подтвердил, что его преследует лишь горстка огоньков, все еще в добрых двадцати секундах позади, насколько можно судить.

Итан пронесся еще квартал на запад, а затем припустил на юг.

Улица оборвалась.

Он добрался до края города.

Остановился посреди дороги, перегнулся пополам, упираясь ладонями в колени и хватая воздух ртом.

Преследователи приближались – сзади, а теперь и с запада.

Итан прикинул, что мог бы пробежать два квартала вверх по склону обратно к Главной, но это казалось неразумным.

Пошевеливайся. Ты растрачиваешь свой запас дистанции попусту.

Прямо впереди – викторианский особняк на фоне подступившего леса.

Да.

Он снова устремился дальше, чувствуя, как пылают мышцы ног, пересек улицу, рванул вдоль дома.