Воин огня - Оксана Демченко

Толкнув плечом дверь, на порог дома Магура выбрался Банвас. Он донес едва живого Джанори до повозки и опустил на одеяла. Повел плечами, сообщил сдержанно и негромко, вопреки своей обычной шумной манере, что гратио лечил раненого своим, никому пока не понятным способом, просил духов о снисхождении. Потом травница обработала рану, подтвердила, что кровь остановилась и жара нет. Гух дышит, и ему чуть лучше. Гратио успел еще во время лечения сказать, что не ощущает присутствия смерти в лесу. Он полагает, Ичивари пребывает в здравии. Но потом потерял сознание: утомило его обращение к духам, совсем утомило…

– Будем ждать вестей от охотников, – строго напомнил вождь всем и себе самому, то ли умаляя надежду, то ли, наоборот, позволяя ей теплиться. – Банвас, сам выбери людей. В чем-то предатели, увы, правы. Нам надо перенять у бледных то, что помогает им жить большими поселками. Доверю тебе охрану и наблюдение за людьми и жилищами. Профессор Альдо, подготовьте бумаги и опросите людей. Меня, возможно, заинтересует все, что у нас есть относительно кораблей и пути на запад. Сагийари, возьми старших воинов и учти весь порох и все ружья, а также стальные ножи и сабли, выдели младших, чтобы проверить и перегнать на ближние пастбища лошадей… По своему усмотрению вооружи бледных и разберись, кого нет в жилищах, как давно и почему. Не хватало еще, чтобы они пострадали из-за нашей неосмотрительности. Или чтобы пособники людей моря вернулись в столицу безнаказанными… Шакерга, совет стариков собираем утром. До рассвета никто не покинет столицу без моего прямого приказа. Завтра мы будем думать, в чем наши ошибки и как их исправить.

Двое рослых воинов провели Томаса Виччи к дому вождя. Даргуш устало вздохнул и указал старику на лестницу. Почти слепой и изрядно глуховатый – он один и мог теперь хоть что-то припомнить и рассказать. Потому что Маттио Виччи исчез, как и сын вождя.

– Он такой рассеянный, – вздыхал Томас, устроившись на табурете в большом зале, комкая край рубахи и вздыхая. – Кажный день спрашивал ерундовины разные о горном деле, память у него, вишь ты, ослабла… Матушку свою покойную ни разу перед Дарующим не помянул верно, призывая благость. Лючия она, но уж всяко не Люченца, я твердил, вразумлял, а он ругался. Все время шумел и указывал: молчи да сиди дома, не высовывайся и не лезь… А то вдруг нате: иди в лес! Да еще толкает, да на Гуха, мальчонку нашего, криком кричит. А кто мы без Гуха? Ни очага развесть, ни мяском разжиться. В старости оно шибко тянет мягонького поесть и сладко задремать в тепле.

– Брат в последние годы не переменился внешне? – уточнил Даргуш, наливая старику теплого травяного отвара и подкладывая батар в тарелку.

– Почем мне знать? Руки у него на ощупку помягчели, мозоли имелися туточки и здеся, – пожевал губами Томас. – Ан трону – нет их! Себе не верю, вдругорядь руку поймаю, на месте, но вроде не те… Гух-то куда ушел? Привел из пещер в дом, бросил, как неродного. Уж сколь я ему про породу-то втолковывал, сколь ума вкладывал! Все, что от батюшки покойного перенял, все как есть…

– Болеет он, – выбрал ответ Магур. – Сидеть с ним надо. Сейчас проводят, все уладится, не стоит переживать. В молодости у Маттио глаза какие были? Карие?

– Серые, первый муж Лючии-то, он урожденный сакр, вон как… Через то, значится, нас и невзлюбили на том берегу, как батюшка сказывал. Вера у сакров и тагоррийцев чуток разная, не у всяких, но уж надежно я не припомню… Одно ведаю: бог есть! Десять годков минуло, почитай, как я брата в покойники зачислил. В зиму он занемог. Но выправился, сдюжил. Сюда мене перевез. С Гухом-то что? Простыл? Шибко в пещерах дует, камни аж льдом жгут спину.

– Простыл, – не стал спорить Магур. – У меня дома лежит. Плохо ему там одному.

– Так я пойду… – Старик нащупал тарелку с батаром и поудобнее перехватил, не намереваясь оставлять сладкое на столе. – Пойду угощу… Вы вон ведь – вожди, люди важные, вас все слушают. Меду бы мальчонке отжалели, а?

Томас встал, с надеждой оглядел махигов, вздохнул и зашаркал к двери, провожаемый теми же воинами, которые его и привели. Даргуш дождался, пока дверь закроется. Ссутулился и глянул на отца:

– Ты ушел осенью, и все стало рушиться. Не получается из меня вождь, так? Я верил Маттио, а душу Джанори не рассмотрел вполне точно. Я слышал о решении магиоров признать бледных обладающими обеими душами и равными людям зеленого мира, но не решился принять стариков из Черного Ельника, когда они хотели явиться все и поговорить… У меня нет сил и дальше делать вид, что я спокоен и знаю, что нам всем следует делать.

Магур задумчиво повел плечами, улыбнулся жене вождя, тихо поставившей на стол новое угощение. Лицо Юити было серым и пустым, словно после исчезновения сына иссякла вся жизнь и угас свет… Пожилой махиг поймал дочь за руку и усадил рядом, гладя по плечу и обнимая.

– Ты лучший вождь за долгие времена, именно поэтому моя дочь верит в тебя и не отчаялась даже теперь, когда Чар в беде, – заверил Магур приемного сына. – Вы зимовали сытно и спокойно, не переводя зверя в округе и даже не тревожа выстрелами лишний раз. Тебя уважают бледные и смуглые. Безобразное поведение Чара по весне вспыльчивые магиоры и люди из племени хакка, самые яростные миролюбцы во всей степи, простили ему в том числе ради тебя, это безусловно… Ты не потерял голову, когда загорелся мой дом и когда принесли весть о возможной гибели Чара. И сейчас ты все делаешь правильно. Вождям часто не хватает сил, Дар. Иногда это тоже не вредно признавать. Тебе даже полезно, хватит пытаться взваливать на плечи все беды народа леса. Позволь людям принять участие в общем деле и подставить плечо. А Чар… Он жив, и с ним все будет хорошо, я уверен. Потому что если бы желали погубить его, то погубили бы сразу. Оставив в живых, попробуют сделать нас послушными. И это тоже ошибка. – Темные глаза Магура на миг блеснули синеватым отсветом огня. – Прежде мы и мысли не имели посетить тот берег. Разве что Сидящий Бизон рычал и жаловался. Не утрать он зрение, мало ли как все сложилось бы после первой войны. Он ведь полагал Ичиву братом. А нам ли с тобой не знать, насколько миролюбие племени хакка подобно покою валуна на краю пропасти.

– Мы не умеем строить корабли, – признал со вздохом Даргуш. – Я сказал Альдо и Сагийяри сгоряча…

– Многое важное говорится сгоряча, – не стал спорить Магур. – Нам, кажется, не оставили выбора. Они тоже знают, что мы не умеем строить, что мы дикие и что нас мало. Только люди моря не предполагали, что у нас есть взрослая мавиви, оберегаемая двумя ранвами. Что осознал себя сполна Джанори, для способностей которого пока нет даже верного названия ни в одном известном нам наречии и языке. Наконец, у нас есть старый Альдо, чей отец был корабельным мастером. Бледные так и не поняли главного: нас надо просто оставить в покое. Значит, мы объясним им истину еще раз. Убедительно.

Вождь попробовал улыбнуться, глядя в действительно спокойные и темные глаза названого отца, утратившие отблеск внутреннего огня. Подумал, что сегодня уже не добавит к сделанному ничего толкового. Бранд-пажи сидят в комнате Ичивари и с прежним упорством перебирают листки подсохшей бумаги, разыскивая все записи с упоминанием слов, перечисленных в специальном списке. Мавиви спит, Джанори то ли спит, то ли бредит. Охотники проверяют след, наверняка уводящий в море… Альдо просматривает старые книги, Банвас уже набрал людей и конопатит пожарную бочку, радуясь полезному занятию и заодно удобному поводу звучно выместить накопившееся раздражение. Все при деле. И ему, Даргушу, пора заняться своей семьей, оставив ненадолго большие беды. Вождь обнял жену и унес во внутренние комнаты, успокаивать, уговаривать и выслушивать…

Утром в доме вождя первым проснулся Гимба: задолго до рассвета могучий воин хакка завозился на полу в комнате больного, порыкивая и сердито растирая затылок. Головную боль, сдавившую виски крепчайшим стальным обручем, великан счел поводом для посещения кладовой и кухни. В круглой голове магиора даже не возникла идея отлежаться или громко пожаловаться задремавшей травнице, чтобы, разбудив ее, сразу попросить о лечении…

Жена вождя спустилась из спальни отдохнувшая и даже чуть успокоившаяся: она сумела убедить себя, что Чар жив. Хозяйку дома, недоумевающую от странности происходящего, усадили за стол и обеспечили тарелкой с завтракам. Хлопотал и уговаривал не терять веру в хорошее сам Джанори. Он проснулся очень рано и, судя по его виду, пребывал в полном здравии. Угощал всех и расставлял посуду Банвас, доставивший гратио в дом вождя и теперь усердно помогающий Гимбе. Огромный хакка со всем своим несокрушимым миролюбием распоряжался на захваченной без боя кухне и не желал покидать ее.

– Забористая штука – лечение, – рокотал Гимба, нарезая мясо толстыми ломтями. – Племя чапиччави, они на самом юге живут, вы их, пожалуй, и не знаете толком… Так эти чаппичави привозят на торг лучший перец. Но даже объевшись его давно, в детстве, я так не полыхал. Всю ночь я, обливаясь потом, во сне затаптывал пожар в степи. Проснулся утомленный и голодный, совсем голодный. Я сказал себе: «Гимба, ты едва жив, срочно проверь, есть ли у махигов хоть один мешок батара. А лучше – ищи сразу мясо. Сочный большой кусок. Вот такой хотя бы…» Хозяйка, один взгляд на запасы вашей кладовой исцелил мою больную голову! В специях, подкопченное, целебнейший запах. И вид, и конечно же вкус!