Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

Юридический нонсенс: вроде бы капитулировал вермахт, и то только перед четырьмя державами, а не перед каждой из них. Контроль, по боннской логике, вводился за призраками Третьего рейха, а не реалиями, возникшими на месте рухнувшего нацистского «нового порядка». Официальный Бонн признавал лишь те разделы международного права, к возникновению которых сам был причастен. Даже для Устава ООН не делалось исключения. Проводилось как бы различие между итогами Второй мировой войны и последствиями холодной войны. Последние, на взгляд многих западногерманских политиков, обогнали и отменили первые, создали новые факты и факторы, к которым классические рецепты совмещения интересов, построенные на преемственности, были неприменимы.

Новый разворот в ядерной проблематике начался с заключения в 1968 г. договора о нераспространении ядерного оружия. Значение этого международного акта трудно переоценить. Поэтому надо сожалеть, что державы – его инициаторы, СССР, США и Англия, не перестарались в точности прочтения собственных обязательств, вытекавших из договора. Особенно в первые двадцать лет его действия. Но это – другая тема. Нас же занимает германский аспект.

Успех ХДС/ХСС на федеральных выборах 1969 г. сделал бы, по нашим оценкам, проблематичным присоединение ФРГ к договору о нераспространении. Порочный круг замкнулся бы – без удовлетворения боннских требований по германской проблеме Федеративная Республика не подписала бы договор 1968 г., без ее присоединения к этому договору взаимопонимание об отказе от применения силы становилось недостижимым, без отказа от применения силы подвешенным оставалось большинство вопросов любой старой или новой «восточной политики».

Ясное заявление В. Брандта 28 октября 1969 г. в качестве главы правительства в пользу участия ФРГ в договоре о нераспространении и подписание месяц спустя в Москве, Вашингтоне и Лондоне, столицах стран-депозитариев, его текста устраняли неопределенность. Она, эта неуверенность, оттягивала формулирование положительного советского ответа на предложение западногерманской стороны открыть 7 декабря 1969 г. в Москве обмен мнениями, согласно сообщению – «начать переговоры», о взаимном отказе от применения силы.

Решение социал-либеральной коалиции принять обязательства по договору о нераспространении подверглось резким нападкам оппозиции. Лидер ХСС Ф.-И. Штраус обвинил правительство в «атомном Версале». Реакции было невдомек (или она с охотой закрывала глаза на это), что расщепленный атом расколол Германию.

3–4 декабря 1969 г. в Москве собрались руководители партий и правительств стран – участниц Варшавского договора, чтобы условиться о координации действий перед лицом совершавшихся и назревавших перемен. Сверке шагов предшествовали дискуссии в политбюро ЦК КПСС.

Мне выпала доля стать основным автором аналитической записки, исследовавшей изменения в Федеративной Республике под углом зрения вероятных последствий для Центральной и Восточной Европы, а также противостояния Запад – Восток в целом. Масштаб и комплексность задачи оправдывали, с моей точки зрения, солидный объем и неоднозначность выводов, сложность самой архитектоники записки.

С прицелом на совещание Варшавского договора вносить записку на сей раз должны были вместе с А. А. Громыко заведующий отделом ЦК КПСС по связям с социалистическими странами К. В. Русаков и, в чем я сейчас не совсем уверен, Б. Н. Пономарев. В любом случае сотрудник Международного отдела ЦК был прикомандирован к нашей бригаде.

Мы находимся на Старой площади в служебном кабинете А. И. Блатова. Он являлся в то время первым заместителем у Русакова. Работа над запиской в основном была завершена. Текст послали на просмотр министру, а также его партнерам. Нас же переключили на составление проекта заключительного документа совещания руководителей стран Организации Варшавского договора (ОВД).

Телефонный звонок со Смоленской-Сенной: Громыко разыскивает заведующего 3-м Европейским отделом МИДа. Связываюсь с министром. Из первых его слов очевидно – разговор будет не из приятных.

– Ничего лучшего не выдумали, как монографии сочинять, – услышал я в трубке. – Блеснуть эрудицией захотелось. Все, что знаете, решили выложить. Ужать до двадцати листов и писать так, чтобы не запутывать читателя. Понятно?

– Не совсем. Мы никого не убедим прямолинейной манерой. Кроме того, нам самим многое неясно, как, вероятно, и новым руководителям в Бонне. Рассудительная подача материала требует места.

– Делайте, как вам сказано. Рассуждения оставьте при себе.

– Есть дополнительный нюанс. Помощники генсекретаря, занятые подготовкой выступления Брежнева, неофициально попросили у нас проект. Обсудили ли они это с Леонидом Ильичом, мне неизвестно.

На самом деле Брежнев, услышав от своего помощника A. M. Александрова, что мы сочинили «недурную записку», выразил желание с ней ознакомиться. Объем, как и литературный стиль, его не оттолкнул. Генеральный секретарь порекомендовал взять записку за основу советского выступления на совещании ОВД. Этот спонтанно родившийся прецедент поможет нам в дальнейшем не однажды.

Громыко отлично уловил, куда я клоню своей «информацией». Но отзывать свои требования не стал.

– В записке много лишнего и спорного. В моем экземпляре я отчеркнул сомнительные места. Вы вместе с Благовым водили пером? Вот вместе и реализуйте мои замечания.

А. И. Блатов и другие коллеги с нараставшим напряжением следили за моим объяснением с министром. Они были возмущены не меньше меня. Все чувствовали себя задетыми. Советовали не обращать внимания на придирки и не переживать. Блатов вспомнил несправедливости, в избытке обрушившиеся на него за годы работы в МИДе.

Когда улеглись эмоции, не составило сложности просчитать реакцию Громыко. Настороженный активностью консерваторов в советском руководстве и отсутствием четких сигналов из Бонна, министр предпочел бы отделаться банальностями и хорошо подкрепленными оговорками. Поменьше конкретики и побольше междометий – его вечный девиз. Этот метод, выхолостивший не один документ, который не мог миновать синего карандаша Громыко, проявился во всей своей порочности.

Кончилось все трагикомично. На совещании советской делегации Брежнев, с подачи ли помощников или по собственному почину – не знаю, поблагодарил авторов анализа. Бумага длинная, но время на ее прочтение тратится не зря. Генеральный секретарь считает, что большая часть содержавшихся в записке оценок может быть доведена до сведения союзников. Конечно, о тактике на ближайшую и среднесрочную перспективу надо говорить с осторожностью, некоторые обобщения тоже лучше опустить, но коль скоро есть желание узнать, что думают друзья, надо достоверно сообщить им, что на душе у нас самих.