В плену теней - Мари Кирэйли

– Ну и что? Морфий и «Джек Дэниэлс» – комбинация, едва ли способствующая ясности ума. Я могу опротестовать любое его новое завещание. Оно будет признано недействительным.

– Отец сказал, что дал клятву маме.

– Наша мать мертва, Линна. Ей наплевать на его клятвы. Не доставляй Анри удовольствия думать, что он может таким образом посеять вражду между нами, обещаешь? – Он с любопытством смотрит на нее. – А тебе никогда не хотелось иметь детей?

– Карло хотелось, – отвечает она, снова начинает дрожать и прижимается к Луи. И наконец, после стольких часов муки, которую она держала в себе, слезы начинают литься по ее щекам.

Это происходит в объятиях брата – не Джо.

Он оставляет их одних, выходит на балкон. На углу уличный оркестр играет мелодию бодрой песни, собравшаяся вокруг толпа весело подпевает. Джо продолжает стоять на балконе даже после того, как Луи, попрощавшись, уходит.

– Джо? – Ее голос звучит тихо, но взволнованно.

Он поворачивается. Линна стоит в дверном проеме, держась рукой за косяк, чтобы не упасть.

– Тебе не следует вставать, – говорит он.

– Мне не больно, почти не больно. Папа слишком стар, чтобы кому-либо причинить серьезные увечья.

– Почему он побил тебя?

– Потому что ничего другого сделать не может и от этого злится. В этом я убедилась. – Она берет его за руки и тянет в комнату.

И там, в тишине их маленького убежища, рассказывает о том, что делал с ней Анри в течение многих лет, о чувстве вины из-за самоубийства матери, чувстве, из-за которого она и была для отца легкой добычей все эти годы. Она рассказывает, как научилась защищаться от него, о долгих месяцах, бессмысленно проведенных в школе, о том, как скучала там по брату, по городу, как, вернувшись домой, поклялась никогда больше не спать в одиночестве.

Он был наслышан о ее репутации еще до их знакомства, но тогда это не имело для него значения. Теперь все изменилось.

Она не плачет, вообще не проявляет никаких эмоций. Как и он, уверенный, что, стоит выразить сочувствие или жалость, и она опять замкнется.

Закончив свой печальный рассказ, Линна берет его руку и целует.

– Ты ведь был полицейским?

– Много лет назад, – напоминает он. Что она должна думать о нем? Она, с ее богатством, странными причудами, заклинаниями и фетишами.

– Ты убил хоть одного человека?

Троих. Он был лучшим стрелком в отделе, дважды ему поручали справиться с безвыходной ситуацией. Но один случай был особенным: он убил человека, стрелявшего в Эда. Нажимая на спусковой крючок, Джо видел лицо, в которое целился, и все же убил – не по долгу службы, а потому, что желал смерти этому человеку.

– Да, – отвечает он, имея в виду только этого, последнего.

Она начинает расстегивать ему рубашку.

– А что испытываешь, когда убиваешь?

Облегчение от того, что опасность миновала. Остальное пришло потом, когда «скорая» увезла Эда, вытащив его из лужи крови, когда он написал свой отчет и вернулся домой.

Джо хотел уснуть, но перед глазами стоял стрелок, он помнил удивление на его лице, когда тот падал, помнил, как расслабились его мышцы, помнил тот момент, когда жизнь – эта волшебная, восхитительная вспышка – покинула его.

– До того я никогда не видел, как человек умирает, – говорит он. – И не думал, что буду так долго вспоминать об этом.

– Ты чувствуешь себя виноватым?

– Я должен был это сделать. У меня не было выбора. Нет, я не чувствую себя виноватым, но временами все еще вижу перед собой его лицо. То вдруг кто-то покажется похожим на него, то представляю его во время каких-нибудь похорон, то когда читаю статью об убийстве.

– Мне не нужно было спрашивать.

– Я все равно думал бы о нем. С этим ничего не поделаешь. Говори не говори – разницы никакой.

Тем не менее разница есть.

– Твой отец – старик, Линна. Судя по тому, что сказал Луи, его здоровье окончательно подорвано. Держись от него подальше. Не давай ему шанса подавить тебя.

– Я чувствовала себя в безопасности от него только дважды в жизни: когда жила с Карло – и теперь с тобой.

– Но не в полной безопасности. – Он указал на фетиш над дверью.

– Это защищает от колдовства, не от людей.

– А против тебя кто-нибудь пытался использовать колдовство?

Она не смотрит на него.

– Не знаю. Но думаю, что да.

– Тогда пусть остается, пока ты сама не будешь готова убрать его.

После того как узнал, что кто-то вломился в квартиру Хейли, Эд заставлял себя не нервничать. Но это оказалось невозможным, ведь на работе пронюхали, что он с ней встречается.

– Эти писатели все на один лад, – сказал ему старый детектив. – Она вытянет из тебя нужную информацию, устроит публичное представление, а когда книга выйдет, вышвырнет тебя за ненадобностью.

– Уж как-нибудь я могу распознать настоящую опасность, – возразил Эд.

– Да? Тогда подумай, почему она не испугалась. Давай рассуждать здраво. Если кто-то действительно хотел узнать, что она пишет, он унес бы компьютер. Если ее хотели напугать и остановить, то перевернули бы квартиру вверх дном и переломали все, что попалось под руку, а может, еще оставили бы в качестве предупреждения у нее в кровати зарезанного цыпленка. Ты прекрасно знаешь: сброд, который вьется вокруг Буча, – это не безобидные тихони.

– Я так ей и сказал. Но она меня не слушает.

– Да, храбрая девочка. Ты бы понял, почему она такая смелая, если бы думал головой, а не кое-чем другим.

Что было возразить? Как объяснить? Да черт с ними! Попытайся он что-то втолковать коллегам, они решат, что он либо сумасшедший, либо сексуально озабоченный.

Иногда он и сам так думал.

Сомнения усилились после визита к Эдаму Вулфу. Прежде они с этим репортером уже пересекались. Поначалу ему не понравился бочкообразный маленький человечек с отрывистой речью и нервными жестами.

Но антипатия скоро прошла. Эд понял, что с Вулфом легко иметь дело, информация, которую тот давал, всегда была проверенной. Они даже несколько раз выпивали вместе и расписывали пульку. Потом Вулф попросил свое руководство перевести его в другой отдел, перестал комментировать полицейскую хронику, и они потеряли друг друга из виду.

– Значит, вы тоже оказались вовлечены в это дело, – констатировал Вулф, когда Эд спросил его о статье про книгу Хейли. – Не знаю, что, черт возьми, происходит, но мне осточертела эта история. Я никого не защищаю от обвинений в уголовных преступлениях, но не обязан защищать и ее авторские права. Хейли Мартин позвонила мне, так? Я написал точно то, что она мне сообщила.

– Сомневаюсь, что вы говорили именно с ней, – вставил Эд.

– Вы мне не верите? Ладно, послушайте это. – Вулф вынул из стола диктофон, кассеты и тетрадь. – Я записываю все свои телефонные разговоры, чтобы в случае необходимости проверить любую информацию. Как вы знаете, я очень осмотрителен. – Он нашел номер записи в тетради, вставил пленку и нажал кнопку «воспроизведение».