Майлз Уоллингфорд - Джеймс Купер

— Будь на моем месте человек не из нашей семьи или, допустим, человек, носящий другую фамилию, я бы тоже засомневался, Майлз, — говорил он, — но закладная, которую ты выдашь мне, все равно что закладная, выданная мной тебе. Ты сделал меня твоим наследником, и, скажу тебе откровенно, дружище, я сделал тебя своим. Пропадут мои деньги, считай, что пропали твои.

Трудно было устоять против такой логики. Побежденный несомненной искренностью и сердечностью своего родственника, я отбросил все свои колебания и согласился на его условия. Джон Уоллингфорд хорошо знал, как составляются документы по передаче собственности; он сам заполнил все необходимые бумаги, которые я и подписал. Кузен ссудил меня деньгами под пять процентов, так как он решительно отказался получать с Уоллингфорда дозволенную законом норму процента. Я обязался вернуть долг через шесть месяцев, что и было надлежащим образом указано в бумагах.

— Я не стану регистрировать эту закладную, Майлз, — заметил Джон Уоллингфорд, подписываясь под документом и складывая бумагу. — Я верю в твою порядочность и посему не считаю такую процедуру необходимой. Ты слишком неохотно выдал одну закладную на Клобонни, вряд ли ты поспешишь оформить другую. Что до меня, признаюсь, в глубине души я очень рад, что пусть так, не полностью, но все-таки я владею Клобонни, и оттого я в большей степени чувствую себя Уоллингфордом, чем когда-либо.

Я поражался тому, с какой гордостью кузен говорил о нашей семье, я даже стал думать, что сам я слишком скромно оценивал наше положение в обществе. Правда, совершенно сбить меня с толку относительно сего обстоятельства было нелегко, я понимал, что мой взгляд более соответствует истине, но оттого, что передо мной стоял человек, который был так горд тем, что происходит из рода Майлза Первого, что готов был тотчас же одолжить мне сорок тысяч долларов, я на мгновение вообразил, что Майлз Первый более значительная персона, чем я полагал ранее. Касательно денег, мне льстило оказанное мне доверие, я действительно хотел пуститься в предприятие, средствами для осуществления которого обеспечил меня кузен, а его нежелание регистрировать закладную я приписал его деликатности и чувствам, которые говорили о великодушии заимодавца.

Ссудив меня деньгами, кузен не бросил меня на произвол судьбы. Напротив, он сопровождал меня и был свидетелем всех сделок, которые я совершил в тот день. Колониальные товары были закуплены в его присутствии, и я услышал много дельных советов от этого хладнокровного и опытного человека, который, не будучи купцом в общепринятом смысле этого слова, был достаточно практичен — из него вышел бы превосходный торговый агент. Поскольку я расплачивался наличными, я приобрел товар на выгодных условиях, и «Рассвет» вскоре загрузился. Как только погрузка закончилась, я распорядился нанять на судно команду и задраить люки.

Как и следовало ожидать, хлопотливое и важное дело, которым я был теперь занят, несколько притупило мое горе, хотя даже в разгар трудов я не забывал о Грейс совершенно. Не забывал я и о Люси. В картинах, которые рисовало мое воображение, она сидела подле сестры; неизменно, вспоминая Грейс, я представлял себе прекрасные черты ее подруги, с сестринской заботливостью глядящей на ее немощное тело. Джон Уоллингфорд покинул меня только в конце недели, убедившись, что у меня, как у торговца, судовладельца и капитана, все готово к отплытию.

— Прощай, Майлз, — сказал он, пожимая мне руку с теплым дружеским чувством, которое, кажется, все возрастало по мере того, как он узнавал меня. — Прощай, друг мой, и пусть Господь поможет тебе во всех твоих законных и праведных начинаниях. Никогда не забывай о том, что ты принадлежишь к роду Уоллингфордов и владеешь Клобонни. Если нам суждено еще свидеться, ты найдешь в моем лице верного друга, а если не свидимся никогда, полагаю, ты будешь помнить меня, и ты знаешь почему.

Мы простились в гостинице. Спустя несколько часов, приводя в порядок кое-какие бумаги в каюте «Рассвета», я услышал на палубе знакомый голос, который властно кричал стивидорамnote 41 и докерам: «Давай! Навались, взяли, ставь на корму, у бака, к той стреле, — где это видано, чтобы на первоклассном судне стрела стояла впереди после того, как люки задраены? Навались, навались, среди вас, ребята, старый морской волк».

Нельзя было не узнать этот голос. Выйдя на палубу, я увидел Марбла без куртки, но при всей остальной «выходной форме»; он ходил меж докеров, оживленно жестикулируя и подгоняя их. Он слышал мои шаги за спиной, но даже не повернулся поприветствовать меня, пока работа не закончилась. Затем такая честь была мне оказана, и я сразу же заметил, как омрачилось его багровое лицо, когда он увидел, что я в глубоком трауре.

— Доброе утро, капитан Уоллингфорд, — сказал он, приветствуя меня поклоном, как подобает помощнику встречать своего капитана, — доброе утро, сэр. На все воля Божья! Все мы грешники, и те стивидоры тоже, вон оставили тут эту стрелу, словно она страсть как нужна судну, и мы сейчас сделаем из нее аварийную мачту. Да, сэр, нужно покориться воле Божией; уж как я огорчился, когда прочел в газетах некролог — Грейс и т. п., дочь и т. п., единственная сестра и т. п. Однако, сэр, вам будет приятно узнать, что Уиллоу-Ков теперь, с позволения сказать, стала на мертвый якорь в нашей семье, а проклятую закладную я послал ко всем чертям.

— Я рад это слышать, мистер Марбл, — отвечал я, а сердце мое болезненно сжалось при мысли о том, что недавно я заложил отеческую землю, — надеюсь, отныне имение будет всегда принадлежать вашему роду. Как вы расстались со своей матерью и племянницей?

— Я еще не совсем расстался с ними, сэр. Я привез старушку и Китти в город, в соответствии с принципом взаимного осмотра достопримечательностей. Обе они остановились в том же пансионе, что и я.

— Я не уверен, Мозес, что я понимаю, о чем ты говоришь. Что это за взаимный принцип?

— Мой дорогой Майлз, — ответил помощник, который теперь, когда мы отошли на корму и никто уже не мог слышать нас, позволил себе вернуться к своей непринужденной манере, — зови меня Мозесом при всяком удобном случае, ведь нынче я редко слышу чудесные звуки этого имени. Мать вечно кличет меня Олофом, малютка Китти зовет меня только дядей, а я ведь, ей-ей, чувствую в себе что-то тростниковое, так что самое подходящее имя для меня всегда будет Мозес. Взаимный принцип — штука немудреная. Я должен показать матери «Рассвет», парочку рынков, — поверишь ли, бедная старушка ни разу в жизни не была на рынке, ей до смерти хочется побывать на каком-нибудь, стало быть, я сначала повезу ее на Медвежий, потом в Осуиго, а потом на Блошиный, хотя она ни за что не хочет идти на рынок, который кишит блохами. Потом я должен повести ее в какую-нибудь голландскую церковь; правда, дальше мне придется туго: я должен сводить милую старушку в театр; а еще, говорят, где-то на окраине города есть лев, и ревет он словно бык. Вот уж это ей непременно надо увидеть.