Брат - Валерий Александрович Гуров

платят с перебоями, то есть вообще не платят месяцами, а не по специальности берут только грузчиком, а он хиленький такой, неспортивный совсем… Вот как, скажите мне, такое может быть? Молодой, умный парень — и никому не нужен? Ему жить на что? Хорошо, у него покамест мать жива, помогает, а когда ее не будет?

— Да, грустная история, — согласились мы.

— Ребят, может, все-таки останетесь? — улыбнулась Надежда Ивановна. — Ну где я еще таких жильцов найду?

— Давайте с вами договоримся, — я ответил этой милой женщине такой же улыбкой, — если мы когда-нибудь еще соберемся в Мытищи, то жить приедем только к вам!

На самом деле никакие друзья из Питера никуда нас, конечно, не звали. Просто нам пора было исчезать из города, чтобы все, кто нас успел здесь узнать или хотя бы увидеть, сжились с мыслью, что больше нас в Мытищах нет, и начали потихоньку нас забывать. Отъезд должен был выглядеть естественно, а в памяти соседей мы хотели остаться добрыми, открытыми и миролюбивыми — то есть полной противоположностью тем, кто нападает на других с оружием в руках. Поэтому накануне отъезда мы обошли всех, с кем здесь общались, и сообщили им эту новость — естественно, с обязательным упоминанием Петербурга в качестве точки назначения.

На деле же дневная электричка умчала нас в Москву, где мы до поры до времени разъехались по домам.

* * *

Хорошо, что в наших с ребятами делах случались такие длительные перерывы по несколько недель, когда можно было относительно расслабиться и просто бродить по городу, думая о своем. Это позволяло привести себя в норму, успокоиться и не принимать необдуманных решений. В конце концов, нужно время от времени вспоминать, что помимо гонки за разными целями, поиска денег, наблюдения за бандитами и наказания их же существует еще нормальная человеческая жизнь с ее повседневными радостями и огорчениями.

В один из таких вечеров я, по уже сложившейся привычке, гулял по центру Москвы. Все-таки старую часть города не сумели испортить никакие перемены, и я любовался знаменитыми местами, представляя себе, как в будущем, когда наконец с нелегальным существованием и такими же доходами будет покончено, я начну посещать разные культурные мероприятия, заводить новых друзей, знакомиться с девушками…

Кстати, насчет девушек. Проходя мимо Пушкинской площади, я обратил внимание на одну из них. Незнакомка явно была чем-то расстроена и растерянно озиралась по сторонам. Что ж, прекрасная возможность помочь симпатичной барышне и — кто знает? — может быть, и украсить вечер ее обществом.

— У вас что-то случилось? — спросил я участливо. — Может быть, я могу вам чем-то помочь?

— Да чем вы поможете, — грустно ответила она, продолжая нервно высматривать что-то вокруг. — Я хотела купить билет на сегодняшний спектакль — давно мечтала посмотреть. Но в кассах ничего нет, все выгребли перекупщики, — она кивнула на несколько крепких парней, стоявших неподалеку. — А у них цены такие, что мне еще полгода на них копить надо.

Хм. А еще говорят, у нас молодежь пропащая — ничем не интересуется, в голове одни деньги. Вот, пожалуйста — в самом центре Москвы самая что ни на есть молодежь расстраивается из-за того, что не может попасть в театр! Я направился к одному из перекупщиков и поинтересовался ценой билета на сегодняшний спектакль в середину партера. Мда, скромностью ребята явно не страдали. На эту сумму студент (а девушка по виду была похожа на студентку) питается весь месяц. Но я был уже далеко не студент, настроение было хорошим, и я, для порядка сбив цену, выкупил заветный листочек бумаги. Спрятав его в карман, я с серьезным лицом вернулся к девушке.

— Скажите, а как вас зовут? — поинтересовался я.

— Зачем вам? Ну, Полина, — без особого интереса сказала она.

— Полина, не волнуйтесь, я не буду вам навязываться, но хочу сделать вам небольшой подарок, — с этими словами я достал из кармана билет и торжественно протянул его девушке.

— Ой… это зачем? — На лице Полины отобразилось столько эмоций, что трудно было понять, удивлена она, растеряна, сердита, обрадована, испугана или расстроена.

— Просто так, — улыбнулся я. — Не бойтесь, я ничего от вас не прошу.

— Если что, телефон я прохожим не даю, — отчеканила девушка.

— А я разве спрашивал у вас номер телефона? — удивился я.

— Тогда зачем? — ее лицо, кажется застыло в какой-то неприветливой маске, а глаза сощурились, как у жены, намеренной вытащить всю правду из окончательно завравшегося мужа. Если честно, все это начинало меня немного раздражать. Действительно, что ли, приняла мой подарок за подкат? Да даже если и так — к ней каждый день, что ли, подкатывают с билетом стоимостью в ее месячный рацион, не требуя взамен ни свидания, ни телефонного номера?

— Я же говорю — просто так, — как можно вежливее ответил я. — Я увидел, что вы расстроены, и захотел сделать для вас что-то приятное.

— Но это слишком дорогой подарок, — холодно ответила она. — Я приценялась, я знаю, сколько это стоит. Я не могу это принять, тем более от незнакомого мужчины.

— Простите, забыл. Меня зовут Володя, — шутливо представился я.

— Все равно не могу, — усмехнулась она. — И почему мне? Подарите своей девушке. А еще лучше — сходите вместе с ней, раз вы такой богатый. Там и буфет есть, шампанского вдвоем выпьете.

Все, хватит. Мне это надоело. Я всего-навсего решил сделать приятное человеку, который расстроен. Почему я должен стоять и обтекать, как застенчивый семиклассник, который впервые в жизни решился подойти к девушке, а та начала его высмеивать перед сверстниками? Может, мне еще теперь ее с полчасика поуговаривать взять билет, который ей был, кажется, нужнее, чем мне? А она, значит, будет крутить своей красивой головкой и прикидывать — согласиться или нет? Тоже мне, королева нашлась.

Я повернул голову в сторону и заметил бабульку, которая отходила от перекупщиков с выражением крайнего расстройства на лице. Выцветший платок на голове, потертая сумка, пальто, наверняка разменявшее как минимум четвертый десяток — да, вот уж кому-кому, а ей к перекупам соваться бесполезно…

— Полина, последний раз спрашиваю: возьмете билет? — я уже перестал скрывать свое раздражение. Эта ситуация была мне крайне неприятна своей абсурдностью и бессмысленностью.

— Молодой человек, я же вам сказала: я не могу… — начала было она, но я не дослушал ее и направился к старушке.

— Простите, вы, наверное, хотели попасть на спектакль? — спросил я.

— Ох… хотеть-то хотела, — запричитала пожилая театралка, — да только вона какие цены эти нехристи ломят-то, у меня на гроб и то меньше отложено…

— Вот, возьмите, — я протянул ей билет. —