Радамехский карлик - Андре Лори

— Я настолько понимаю вас, господин Керсэн, — сказал Норбер Моони, сочувственно пожимая руки консула, — что именно с этой целью явился сюда, в этот трудный для вас момент, чтобы сказать вам, что я весь к вашим услугам, располагайте мной!

— Я это чувствую, вижу это, дорогой мой друг, и благодарю вас от всей души, именно потому-то я и высказался вам так откровенно! — сказал консул, зашагав в глубоком волнении из угла в угол по своему кабинету. — Но что нам делать, как быть в данном случае?.. Я не должен и не хочу оставлять своего поста, не должен и не хочу уезжать из Хартума в этот момент; а между тем по тысяче причин, грозящих и жизни, и здоровью Гертруды, нельзя здесь оставаться больше!.. Что же мне делать?

— Мне кажется, что вы могли бы приехать вместе с ней в Тэбали под предлогом погостить там несколько дней, затем оставить ее у нас, под нашей охраной, вместе с доктором и ее маленькой служанкой. Когда вы таким образом увезете ее из Хартума, то постараетесь придумать средство, как бы вам получить ее разрешение вернуться в Хартум, если вы это считаете безусловно необходимым!

— Да! — воскликнул консул, — это действительно хорошая мысль, которая говорит о доброте вашего сердца!.. Но дело в том, что мне не хотелось бы в настоящее время покидать Хартум, хотя бы даже на несколько дней: я того мнения, что это неприлично для представителя Франции, а кроме того, если бы даже это было возможно, то прилично ли оставить молодую девушку на попечении двух молодых людей, которых я искренне уважаю, но которые не состоят с ней положительно ни в каком родстве! Мне кажется, увы, что это не годится, неприлично даже и здесь, в пустыне!

— Но поймите меня, ради Бога, — поспешил добавить господин Керсэн, заметив глубокую скорбь, отразившуюся на лице Норбера Моони, — поймите меня, что мое возражение отнюдь не относится к вам лично, нет, Боже меня упаси! И если бы мне пришлось сообразовываться только со своим личным чувством, я бы с величайшей охотой и радостью доверил ее в ваши руки и был бы вполне спокоен. Но свет… но люди… мнение общества… кто может идти против этого?..

— Господин консул, — сказал на это Норбер Моони с трудно подавляемым волнением и как бы нерешительно, — в столь исключительных условиях решились бы вы доверить вашу дочь ее жениху?

— Ее жениху? — повторил недоумевая господин Керсэн, остановившись в удивлении перед своим гостем. — Право, не знаю… но, впрочем, да, конечно… это было бы безусловно немного против правил, но тем не менее в столь исключительных условиях… да… но что заставило вас задать мне подобный вопрос?

— Думаете вы, что я могу надеяться хоть сколько-нибудь, — продолжал все так же робко и смущенно молодой ученый, — быть принятым в качестве такового вашей дочерью и вами?

— По совести скажу, что даже и отцу довольна трудно знать в точности то, что делается в головке и на сердце у молодой девушки! — сказал господин Керсэн с добродушной ласковой улыбкой. — Что касается меня; дорогой юный друг мой, то я, ни минуты не задумываясь, сознаюсь, что ваше предложение готов принять с величайшей радостью!

— Я не имею состояния, или, вернее, те небольшие средства, какие имею, находятся в деле, успех которого в силу переменившихся теперь условий, может быть весьма сомнительным! — начал было Норбер Моони.

— Не все ли это равно, ведь это же совсем не важно, — перебил его господин Керсэн, — вовсе не в этом дело! Вы обладаете именем, выдающимся положением в ученом мире, с блестящей будущностью, которая вполне стоит того маленького приданого, какое я могу дать своей дочери… Но мне совершенно неизвестны ее чувства к вам.

— Я ей не нравлюсь! — воскликнул Норбер, уже совершенно обескураженный, — о, ведь я это раньше знал! я это чувствовал!.. Боже мой, почему мне суждено быть столь неловким и неискусным в выражении своих самых искренних, самых горячих чувств!

— Я отнюдь не сказал вам, господин Норбер, что вы не нравитесь моей дочери! — протестовал господин Керсэн. — Почему вы так преждевременно решаете этот в0 прос в отрицательную сторону… Я только хотел этим сказать, что положил себе за правило не влиять в этом отношении на выбор моей дочери и предоставить ей сделать его совершенно самостоятельно помимо всякого давления с моей стороны. А потому мое согласие будет иметь силу и значение лишь после того, как вы заручитесь ее согласием. Нет ничего легче, как узнать на этот счет ее мнение, и притом сегодня же…

— О, нет! прошу вас, не делайте этого сегодня! — с тревогой в голосе воскликнул Норбер Моони. Эта нерешительность или робость как-то странно противоречила с обычной смелостью и решительностью характера молодого ученого. — Кроме того* осмелюсь просить вас об одной величайшей милости: не говорите с ней ничего об этом, предоставьте мне самому объясниться с вашей дочерью!

— Сделайте одолжение! — тотчас же согласился господин Керсэн. — Хотя это не совсем согласуется с французскими обычаями, как вы и сами, вероятно, знаете, но так как вы уже предварительно переговорили со мной, то я не вижу в вашем желании ничего такого, что бы следовало порицать. Я сейчас пошлю попросить сюда Гертруду или же оставлю вас наедине с ней, когда она сама придет сюда к обеду.

— Простите, я хочу просить вас еще об одной милости! — с неподдельным ужасом поспешил заявить Норбер Моони. — Я хотел бы, чтобы вы разрешили мне повременить немного…

— Повременить?.. Я вас не понимаю!

— Да! — пояснил Норбер Моони уже более твердым тоном. — Я боюсь излишней поспешностью утратить последний слабый шанс, какой я, быть может, имею на согласие мадемуазель Гертруды. Если бы вы только знали, какое громадное значение имеет для меня ее согласие в этом деле! Это для меня вопрос жизни! а вместе с тем ваша дочь так мало знает меня, я для нее еще совершенно незнакомый, чужой человек! Позвольте же мне доказать ей всю мою преданность и любовь… В противном же случае, в случае ее отказа, нам придется отказаться от тех планов, посредством которых мы надеемся спасти ее здоровье и жизнь!

— Да, но в таком случае, как же вы думаете обусловить это положение дел, дорогой мой? — спросил немного сбитый с толку консул. — С одной стороны, вы своим предложением будете связаны по отношению ко мне, тогда как дочь моя по-прежнему будет оставаться свободной. Я нахожу это несправедливым по отношению к вам, мой милый друг!

— Что из того!.. Связанным по отношению к вам я останусь навсегда, могу вас в том уверить. И все, чего я прошу у вас, так это, чтобы вы вполне располагали мной для сохранения этой жизни, столь дорогой для обоих нас, и чтобы вы позволили мне, то есть дали мне время заслужить расположение вашей дочери.