Рабыня страсти - Бертрис Смолл

— Евнух, госпожа, это кастрированный мужчина. У него удалены яички. В отличие от нормального мужчины он не может иметь детей и не желает женщины. Операцию эту делают мальчикам или юношам в нежном возрасте. Некоторые врачи удаляют также и член, и тогда бедняге приходится до конца дней своих мочиться через обрубок… Но чаще всего удаляют лишь яички, — с готовностью объясняла женщина. — Твоя нагота не произведет на Мустафу ровным счетом никакого впечатления. Твоя же красота для него — словно прелесть какой-нибудь изысканной вазы или белой нефритовой статуэтки, не более.

— Благодарю тебя, — сказала Зейнаб. — Мне многому еще предстоит научиться, многое узнать… — И, сопровождаемая Омой, удалилась в спальню, где ничком легла на ложе и сладко задремала.

— Она далеко пойдет! — предсказала банщица.

— Потому что так красива? — спросила младшая из рабынь.

— Отчасти, — отвечала банщица. — Но в основном потому, что она мудра, добра и столь прекрасно воспитана, что не стесняется поблагодарить нас, низкорожденных. Она не напыщенна, подобно многим в ее положении. Все это в соединении со столь изысканной красотой выделит ее из прочих наложниц и покорит сердце калифа. А наш господин Абд-аль-Рахман, как говорят, большой знаток! Как пить дать, он полюбит Зейнаб! Эй-й-й-йе! Что за блестящее будущее у этой Рабыни Страсти! Воистину это будет шедевр нашего господина Карима!

А превозносимая столь высоко девушка тем временем сладко спала… Вначале она словно провалилась куда-то, но потом увидела сон.

…Ее гладят чьи-то нежные руки, покуда все тело не охватывает сладкая дрожь. Ласковые губы покрывают ее жаркими поцелуями, от которых кровь веселей заструилась по жилам. Зейнаб глубоко вздохнула и повернулась на спину. В полудреме она слегка раздвинула ноги. Тепло… Влажно — и так тепло… Она изнывала от удовольствия. Вздрогнув от наслаждения, она окончательно пробудилась.

Его темноволосая голова покоилась меж ее раскинутых бедер. Он нежно и искусно ласкал ее потаенную жемчужину. Она вздрогнула всем телом — он, на мгновение оторвавшись от нее, взглянул на девушку затуманенными от страсти глазами и вновь принялся безумствовать над нею. Протянув руки, Зейнаб запустила пальцы в его каштановые волосы, поощряя его. В следующее мгновение он рывком приподнялся, и возбужденный жадный член скользнул в ее горячее нутро… Глубже… Глубже… Глубже…

Как прекрасно, как восхитительно! Она вот-вот умрет…

— О-о-о-о, Господи! — стонала она. — О-о-о, мой господин! 0 — о-о-ох!

Как же истосковалась она по нему за все эти долгие недели на корабле! И этот голод вкупе со всем прочим вызвал к жизни это неземное блаженство…

— Пожалуйста! — молила она. — Пожалуйста!!!

Зейнаб опоясала его ногами — и он проник в ее тело еще глубже, еще…

— О Аллах! О Аллах! — стонал Карим, теряя голову…Как обходился он без нее все это время? И как будет жить, расставшись с нею, своими руками отдав ее другому? ..Он проникал в нее все глубже и глубже. Они были единым существом, которое было не что иное, как воплощенный неутоляемый голод, всепожирающая страсть!

…Вместе они достигли вершин райского блаженства и, задыхающиеся, жаждали повторить путь еще и еще раз… Не выпуская ее из жадных объятий, он принялся покрывать ее лицо благодарными поцелуями. Оба они трепетали от желания.

— Ты удивительна! — наконец выговорил он. — Ты рождена, чтобы любить и быть любимой, Зейнаб, цветочек мой…

Он все еще был в ее теле, она ощущала внутри сладкую дрожь.

— Мне нельзя любить тебя, ведь так? — тихо спросила она.

Волосы на его груди щекотали ее чувствительные соски.

— Нет, — с грустью отвечал он. — Нельзя. Ты не должна…

— А ты.., мог бы полюбить меня? — она напряженно вглядывалась в его лицо.

— Кто из мужчин, обладающих силой и здоровьем, а также зрением и рассудком, смог бы устоять? — прошептал он, умело уходя от прямого ответа, силясь, чтобы ни единый мускул на его лице не дрогнул, а глаза оставались бесстрастными. Мог ли он полюбить ее! Да он никогда не полюбит ни одну другую женщину в мире! Объятие из страстного сделалось вдруг бесконечно нежным, желание мгновенно ушло. Он выскользнул из нее и ласково уложил девушку на подушки.

— Я разбудил тебя… — с улыбкой извинился он.

— Но я ничуть не огорчена, мой господин, — ответила она и, опрокинув его на спину, нежно поцеловала в губы…Она не помнила, чтобы когда-нибудь возносила молитвы Небу, даже в детстве, но сейчас она молилась. Она молила Небеса послать смерть калифу Абд-аль-Рахману, сделать хоть что-нибудь, чтобы ей не пришлось отправиться к нему… Тогда она могла бы остаться с Каримом навеки. Лучше она будет последней рабыней в его доме, чем любимицей великого князя… О, если бы только это было возможно…

…Голова его лежала у нее на груди. Она поглаживала его темные волосы. Он любит ее. Она это чувствует, пусть даже он ни разу не обмолвился об этом… И она все понимает. Он — человек чести. Впрочем, как и она сама… И она не допустит, чтобы бремя ее любви тяготило его душу — что ж, если нет выбора, то она бестрепетно уедет к калифу. Карим сможет гордиться ею. Она прибавит славы имени Карима-аль-Малики, великого Учителя Страсти! И пусть сердце ее будет разбито. А именно так оно и будет…

***

Сколько всего предстояло еще постичь Зейнаб!.. Прежде она не вполне понимала, что имел в виду Карим, когда говорил, что сделает из нее самую искусную Рабыню Страсти… Раньше она считала, что вполне довольно красоты и искусной игры на любовном ложе, но это оказалось совсем не так. Мужчины, как выяснилось, любят интересных женщин. Карим рассказал ей, что есть даже специальные школы в городах Мекка и Медина, где образовывают женщин в области изящных искусств.

…Уроки, уроки, уроки… Дни ее были заполнены до отказа. Прежде, дома, ее наставляли лишь в хозяйственных делах, да и то спустя рукава: ведь она должна была стать монашкой, а вовсе не хозяйкой дома.

Маленькая старушка каждый день приходила и давала Зейнаб уроки каллиграфии. Сперва Зейнаб отчаивалась — казалось, никогда не удастся ей совладать с бамбуковым стилосом… Но умение постепенно пришло. В один прекрасный день неуклюжие, словно курица лапой нацарапала, штрихи, словно по мановению волшебной палочки, превратились, к восторгу девушки, в изысканную вязь. В совершенстве овладев округлым арабским курсивом, Зейнаб принялась за куфические письмена… Одновременно девушка училась читать. А потом наставница начала учить ее искусству сочинять стихи…

Сам Карим преподавал ей историю Аль-Андалус и других известных ему стран, а также и географию. Престарелый евнух был приглашен в качестве учителя музыки, к чему у девушки обнаружился удивительный талант. Зейнаб обладала от природы редчайшим голосом и слухом и вскоре научилась аккомпанировать себе на трех инструментах: на ребенке, звуки из которого извлекались при помощи смычка, изогнутого в форме лука, на лютне, и, наконец, на кануне — струнном щипковом инструменте.