Все источники бездны - Мария Галина

— И куда мы пойдем? — уныло спросил Павел. — Мы даже назад сами не сможем вернуться.

— Ну, куда-то мы безусловно выберемся. Не такие уж дикие тут места…

— Поторапливайтесь! — обернувшись, крикнул лесник. — Нам нужно дойти засветло.

Борис устало вздохнул.

— Ладно, — сказал он, — сами ввязались… Чего теперь. Пошли, там видно будет.

Они молча продвигались по лесу, то обходя упавшие стволы, оскалившиеся обломками сучьев, то подныривая под переплетенные ветви елей, образующие густой шатер. Вокруг стояла полнейшая тишина, и оттого казалось, что они идут во сне. Павлу было не по себе: тесно обступающие деревья вызывали у него ощущение удушья. Он охотно оказался бы сейчас на берегу студеного моря, в вонючем поселке — где угодно… Только бы выбраться отсюда.

Что-то шарахнулось из-под ног и, хлопая крыльями, пронеслось меж ветвей, но Завадский, вместо того, чтобы вскинуть двустволку, лишь рассеянно проводил дичь взглядом. Лесник, хоть у него и было ружье, стрелять не собирался. «То ли он из принципа не бьет дичь, то ли предоставляет управляться туристам», — подумал Павел. Но на Завадского он поглядел удивленно.

— Эй, — сказал он недовольно, — какого черта вы зеваете?

— Виноват, — рассеянно отозвался тот.

Лесник покачал головой.

— Ладно, — сказал он. — Скоро выйдем к озеру.

Озеро открылось неожиданно. Оно лежало меж мшистых берегов, точно осколок зеркала, с предельной четкостью отражая темные ели, взрезающие своими вершинами полупрозрачное небо.

Павел с облегчением огляделся. Только тут он почувствовал, что может дышать полной грудью.

— Мы тут остановимся? — с надеждой спросил он.

— Да. — Лесник скинул на землю рюкзак. — Привал.

Самым запасливым из них оказался Завадский. Он действительно готовился к этому походу основательно, и после обеда, состоявшего в основном из его припасов, Борис явно повеселел. Лес не давил на него так, как на Павла, и непривычную нагрузку он переносил на удивление легко, но ему не хватало городского ритма и человеческого общения: нынешние его спутники оказались людьми молчаливыми. Да и беседовать на ходу было трудно: все силы уходили на то, чтобы сохранять равновесие, пробираясь меж скользких корней.

— А тут часто люди бывают? — спросил он. — Туристы, охотники…

— Часто, — ответил лесник. — Но все больше осенью. В лес далеко никто не заходит, да и смысла нет. Сплавляются по рекам. Или берегом, на моторках. И туристы, и местные. Клюква тут, брусника… грибов полным-полно.

— А медведи водятся?

— Вообще-то да. Но мало кто их встречал. Другое дело, что болтать про них любят. Так, для остроты ощущений. Рассказывают всякие страсти.

— А что еще рассказывают? — оживился Борис. — Поверья какие-нибудь?

— Вы что, — неприязненно спросил лесник, — фольклор собираете? Какие тут поверья? Тут коренного народу вообще мало, все больше пришлые. Кто когда-то деньгу зашибать приехал, да так и остался… Кто еще с выселок, в тридцатых… Ну, старообрядцы в свое время тут по скитам прятались. До сих пор в лесу иногда еще одинокие могилы встречаются. И бараки пустые.

— Ни привидений, ни странных голосов, ничего? — с надеждой спросил Борис.

— Нет, — отрезал тот, — какого черта?

— А в поселке мне рассказывали…

— Вы бутылку поставьте, они еще и не то расскажут. Оно и понятно — жизнь тут унылая, развлечений мало. На Севере вообще жить противоестественно — не для человека он. Зимой чуть не круглые сутки темно. Полярное сияние опять же… Выйдешь ночью из дому — в небе такое творится, глядеть страшно… Летом белые ночи. Вот у людей все в голове и путается. А что вы тут ищете, собственно?

— Сами не знаем, — честно ответил Борис, — нам контактеры позвонили. Ну, энтузиасты из комиссии по контактам. Сказали, тут что-то странное происходит.

— Энтузиасты, — мрачно пробормотал лесник, — стрелять надо этих энтузиастов. Недоучки, дилетанты чертовы, а туда же — лезут!

— Но если здесь и правда что-то происходит…

— По большому счету, — задумчиво сказал лесник, — везде что-то происходит. Просто обычно никто не дает себе труда присмотреться… задуматься. Вы полагаете, что всякие странные штуки, если и попадаются где-нибудь, то в таких вот медвежьих углах. А на деле в большом городе у любого аномального явления гораздо больше шансов остаться незамеченным. Там слишком много всего происходит, и человек старается отгородиться от лишних впечатлений. Просто из инстинкта самосохранения. А тут у нас все на виду. Любое событие по полгода пересказывается и в конце концов обрастает такими подробностями…. Я уверяю, у вас под боком в сотни раз более странные вещи творятся…

— Это точно, — задумчиво пробормотал Борис.

— Романтика… — пробормотал Завадский, — в этом все дело. Так я, простите, не понял, — он обернулся к Борису, — вы все-таки в пришельцев верите? Или в привидения?

— А по мне, так нет разницы, — резонно сказал Борис. — Ведь что такое привидение… Привидения — это…

— Да вы что, — удивился Павел, — с ума посходили? Сидим тут и полчаса друг другу байки рассказываем.

— А о чем бы ты хотел поговорить, — огрызнулся Борис, — о чудесах генетики?

Павел пожал плечами и отвернулся. Солнце медленно спускалось по весенней пологой дуге. Кайма деревьев вокруг озера потемнела, и оттого казалось, что оно светится своим собственным внутренним светом. Он завороженно уставился вдаль, как городской человек, которому редко выпадает видеть такую красоту, но вдруг неожиданно поежился под чьим-то тяжелым взглядом. Он обернулся. На него глядели холодные серые глаза Завадского.

Второй раз они остановились, когда начало темнеть. Лес внезапно расступился, открывая по левую руку плоскую грязно-зеленую равнину, кое-где, точно каплями крови, присыпанную ягодами прошлогодней клюквы. Над плоской поверхностью торчало несколько высохших стволов.

— Туда ходить не советую, — сказал лесник. — Болото. Поганский Мох называется. Оно до самого Салозера тянется.

— А что, тут вообще никто не ходит? — поинтересовался неутомимый Борис.

— Почему, — ответил тот, — ходят. Но в основном местные — ближе к зиме. А сейчас там все подтаяло… Провалитесь, и ищи вас. Разве что потомки выроют лет через пятьсот. И будут на вашем примере изучать строение черепа местного населения. Трупы в болотах хорошо сохраняются.

Может, на журналиста это и произвело впечатление. Павла такими вещами испугать было трудно.

— А что с сыном Чужайкиной — с настоящим сыном — случилось, как вы думаете? — спросил Борис с какой-то маниакальной настойчивостью. — Он тоже в такое вот болото провалился?

— Трудно сказать, — ответил лесник, — но скорее всего, да.

— А когда это случилось?

— Как раз прошлой весной. Или в начале лета.

— А к осени у нее в доме уже эта тварь завелась, — пробормотал Борис, — и прожил он там, у нее, получается, до зимы, как минимум.

— Нет, — ответил лесник, — он осенью и умер. Землю еще не прихватило. Потому-то они и ухитрились его по очереди на огороде закапывать. Вот, ей-Богу, странное развлечение. — Он вздохнул. — Ладно, — сказал он, — вон туда поглядите.

По правую руку лес медленно сходил на нет, превращаясь в редкую поросль, покрывшую вздыбившиеся гранитные скалы. Земля там была перекорежена, словно какой-то гигант долго и злобно расшвыривал ее ногами, но уже успела залечить раны — даже дорога к оврагу терялась в густой молодой поросли.

— Вот он, ваш карьер, — сказал лесник.

— Это тут беломорит добывали? — поинтересовался Борис.

Лесник покачал головой.

— Нет. Это к западу отсюда. На Керети. А этот рудник давно закрыли. Еще до войны, кажется. С тех пор тут мало кто бывает. Да и зачем? — Он усмехнулся. — Только всякие чудаки вроде вас. Ладно, если вы хотите осмотреть его, лучше это утром сделать. А потом тронемся в обратный путь. Устраивает?

— Вполне, — ответил Завадский. Ни о какой охоте он больше речи не заводил.

— Тогда будем ставить лагерь.

Никита протянул Павлу котелок.

— Пойдите, наберите воды. Там, у берега. Только осторожней. И не вздумайте пускаться на всякие подвиги, слышите?

— Хорошо, — кивнул Павел.

Он осторожно начал спускаться в низину. Над болотом небо набухало красным, черные силуэты деревьев тянулись к нему, точно сломанные руки.

Подтаявшая глина неожиданно подалась под ногой, и он упал на спину, проехав несколько метров вниз до самого края низины, где тускло отражали небо мелкие ямы, заполненные ржавой водой.

— Вот черт! — пробормотал он.

Нога отозвалась острой болью. Он осторожно попробовал ее подтянуть — вроде все в порядке, но что-то мешает. Он приподнялся на локте, скосил глаза вниз — ступня попала между двумя древесными корнями. Он потянул ее и легко высвободил, но она продолжала болеть — тупой ноющей болью.