Заря над Уссури - Вера Солнцева

С самого начала было жестко обусловлено — не интересоваться делами, если ты к ним не причастен.

Наталья Владимировна знала сильные и слабые стороны характера Вадима и потому так уверенно поручилась за него; вместе с Сергеем выполнял он задания старших товарищей.

Жизнь Вадима приобрела глубокий смысл, благородную цель: пришла пора зрелости, приобщения к высоким задачам и идеям современности. Друзья успешно и, как говорили учителя, «с блеском» заканчивали училище, а в это время их матери, сдружившиеся в дни болезни Марьи Ивановны, «раскидывали умом», с трудом наскребали деньги на дальнюю дорогу: сыновей было решено учить дальше.

Новоиспеченные студенты Московского университета набрали уроков с отстающими учениками, перебивались впроголодь на дешевой колбасе «собачья радость», на копеечной перловой каше, по прозванию «шрапнель». Они жили полной жизнью: бегали по лекциям, музеям, театрам, спорили о будущем России. И главное — отдавались со всем азартом и увлеченностью молодости порученному партией делу: вели в рабочих кружках политическую и агитационную работу.

На третьем курсе их арестовали: в среду кружковцев проник провокатор и выследил студентов. Последовала ссылка в Сибирь.

Мать Сергея добилась высылки сына в Приамурье, на вольное поселение; он прочно осел на Темной речке.

Вадим получил указание бежать из ссылки. Эмиграция. Революционная работа. Нужда и лишения. И неотступная, как тень, грызущая день и ночь тоска по родине.

Однажды с высоты Эйфелевой башни в Париже он смотрел на прекрасный чужой город и вспомнил бухту Владивостока. Такая тоска сжала горло, что он с надеждой и страхом взглянул вниз: «Сорваться?» Но пропасть под ногами заставила неприятно похолодеть сердце, и Вадим бодро затопал вниз, на верную землю. Тоска по родине — нет ничего горше на свете. Даже сейчас, когда он дома, воспоминание о дивных чужих странах холодит сердце. Спасибо вашему дому, хочу скорее к родному очагу и земле. Обычная, заурядная доля солдата революции. И какое счастье, что они встретились здесь вновь, друзья и побратимы, в одном лагере, одинаково воодушевленные победным словом Ленина:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ РАБОЧИХ, СОЛДАТ И КРЕСТЬЯН!

Нависли черные тучи? Враг за плечами? Все это так! Но пока жив рядовой партии, жива в нем надежда и вера в правду и силу революции. Историю не повернуть вспять. История человечества тому порукой.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ РАБОЧИХ, СОЛДАТ И КРЕСТЬЯН!

Глава третья

Лерка вскочила чуть свет и на цыпочках, стараясь не разбудить заезжего гостя и Сергея Петровича, вышла из школы. Запахнув пальтишко, прижимая к груди заветную коробку, она вихрем мчалась домой — порадовать сестренку невиданными сластями.

Галька цепко ухватила пахучую коробку с алым маком на крышке, открыла ее и стала перебирать шоколадные фигурки. Скоро она поняла, что они съедобны, и набила ими полный рот.

— Беги, беги, Лерка, обратно, — поторапливала мачеха, — проснутся там голодные. Скажи: Настя, мол, днем забежит, полы вымоет. Иди, не прохлаждайся зря!

Задыхаясь от бега, влетела Лерка в школу, вздохнула с облегчением, заглянув в спальню: и гость и хозяин мирно спали после бессонной ночи. «Разбудить надо Сергея Петровича, скоро ребята будут в школу собираться, — думала Лерка, — вот только растоплю плиту, поставлю вариться картошку. Вчерась они поздно легли».

Она приготовила скромный завтрак и несмело принялась будить учителя. Сергей Петрович с трудом поднял на нее мутные, покрасневшие глаза.

— Что такое, Валерия?

— Ребята собираются, Сергей Петрович.

— Скажи им, что сегодня занятий не будет. Я совсем расклеился, никуда не гожусь. Полежу денек, — слабым голосом сказал учитель.

— Хорошо, Сергей Петрович.

Лерка побежала в класс и объявила ребятам, что занятий не будет.

Вадим Николаевич не разрешил встать с постели своему не в шутку прихворнувшему другу. Накормив Сергея завтраком, он втащил в спальню деревянную кушетку и лежа принялся просматривать книги.

На часок забежала Настя. Она вымыла полы в квартире учителя, перестирала кухонные полотенца, помогла падчерице приготовить нехитрый обед. Лерка прибрала комнаты, перемыла кастрюли, ножи, вилки.

— Валерия! Сбегай-ка в китайскую лавку. Купи вина, печенья, конфет. У А-фу есть кое-что припрятанное. Скажи ему: Сергей Петрович просил, друг приехал. Да быстренько, одна нога здесь, а другая там! — приказал Лерке Сергей Петрович.

Хозяина китайской лавки А-фу не оказалось дома. Лерку встретил его батрак Сан-Герой, который уже несколько лет работал у торговца, давно осевшего в деревне.

Лавка А-фу торговала бойко. Китаец умел потрафить на любые вкусы. Водились в лавке ситец и кумач, контрабандный товар — чесуча и шелковые чулки, которые постепенно сплавлялись в Хабаровск; здесь можно было раздобыться ханшином, чистым спиртом, первачом.

— Сергея Петровича друга приходи? Шибко шанго: хороший друга находи — все равно клад находи! — весело сказал Сан.

Он скрылся за деревянной перегородкой и вскоре появился оттуда с двумя свертками. Лерка по<…>[1] густо пахло в лавке жареными бобами — з<…> запахами. Сан догадался и, сделав девочке <…> опять скрылся за перегородкой.

— На, Лерка, ореха и конфет <…> протягивая ей горсть орехов и кон<…> с длинными махорчатыми ко<…> нету — моя подари. Чево <…> ней, такой люди сердце <…>

В это время в две<…> краснолицый китаец <…> в шелковом наряде <…> конфету и о чем <…>

— Учитель<…> церемонно в<…> кричал на <…>

— Мо<…> Ишь ты, <…> као, зак<…> продукто<…>

Альбер<…> дам и <…>

— Я приехал во Владивосток, — говорил Яницын, — в последних числах марта. Мне дали прочитать «воззвание к населению» меньшевиков и эсеров, окопавшихся в городской думе: у них ведь там преспокойно здравствуют и в буржуйскую дудку дуют — рядом с Советами — и городской голова и земская управа. Так вот, — продолжал, нервничая, Вадим, — сия городская дума снимала с себя всякую ответственность за соблюдение порядка в городе! Винила во всех смертных грехах большевиков в Советах и недвусмысленно намекала иностранным дружкам: «Земля наша велика и обильна, но порядку в ней нет. Приходите и володейте…»

— Методы у этих прожженных политиканов известные! — возмущенно откликнулся Лебедев. — И в деревне та же картина…

<…> только владивостокский Совет ликвидировал <…> самоуправления, возложил обязанности мили-<…>гвардию и установил рабочий контроль <…>ей, ты даже не можешь представить, <…>нялась свистопляска! — рассказы-<…>ажды! — опротестовывали кон-<…> США, Франции, Бельгии, <…>тво» Советов. Распояса-<…> заявил, что протесты <…>еннюю жизнь При-<…> революции будут от-<…> выскочили мень-<…>держали про<…> рабочего <…> готовят распри, волнения, беспорядки во Владивостоке. Проходимец анархист Двигомиров — похоже, псевдоним? — там подвизается в качестве новоявленного пророка. Высоченный, жирный Детина с физиономией прохвоста, продувной бестии открыто призывал к захвату и дележу складов в порту с имуществом на миллионы рублей золотом. Погромщик протягивал трясущуюся от вожделения и алчности руку к портовым складам, забитым пушниной, тканями, машинами, мукой, и истерично допрашивал: «Вы видите склады? Чьи они? Кто их набил добром? Мы с вами! Наш труд, — значит, и наше достояние!» Лопнет терпение немногих слушателей: «Когда это ты трудился, паразит, барахло?»; «Языком трудишься, бездельник?»; «Ишь слюну пустил на народное добро!»

В проходимца летят комья земли, щепа, камешки, но он вопит свое: «С богатством к нам придет счастье, мир, благоденствие! Я! Я! Я! — Оближет пересохшие губы, наберет в легкие воздуху и орет: — Мы! Мы! Мы! Общее! Все общее! Поделим богатства мира! Мое! Мое! Все ваше! Все наше! Разобьем склады… завладеем, будем счастливы…»

Рабочие, раскусив смысл подстрекательских речей пройдохи, улюлюкали, свистели: «Долой провокатора!

Долой сукина сына!»

— Черт знает что такое! — зло сказал Сергей Петрович. — И с такой сволочью либеральничают?

— Все это цветочки! — отмахнулся Вадим. — Там такое говорится — уши вянут! Побывал я в «Версале». Ресторан роскошный. Свет. Музыка. Бесшумные официанты. Все чин чином, как при батюшке государе Николае. Безумные цены, и поэтому доступ туда имеют господа промышленники, дельцы и их прихвостни. За столиком для четырех персон сидят трое. Подхожу, прошу разрешения и присаживаюсь к ним. Я изучаю «настроения» и потому не скуплюсь — заказываю дорогие вина, закуски.

«Сов-де-пы! Анархисты бегают по улицам с бредовыми идеями, а большевики элементарного порядка установить не могут…» — барски небрежно продолжает беседу приглаженный, прилизанный господинчик. «Да, да! Это показательно, батенька! — брюзжит собеседник, а сам с аппетитом уплетает кругленького, отлично зажаренного цыпленка и опрокидывает рюмку за рюмкой. — Несчастная Россия!»