Контакт на случай ЧП - Энтони ЛеДонн

уверенно могу заявить: он сверкает, он здоровенный и наверняка дорогой.

И все же…

Мое кольцо мне нравилось больше. То есть больше не мое. Но когда оно было моим, я любила небольшой камень и замысловатую оправу – такие были популярны во времена прапрабабушки Тома.

Возвращать кольцо было больно, хотя я и понимала, что так будет правильнее всего. В конце концов, это фамильная реликвия Уолшей, она должна оставаться в семье, а не на пальце женщины, из этой семьи выкинутой.

И все равно то кольцо что-то для меня значило, было не просто символом бракосочетания. Оно напоминало мне, что я не одна. Его сдержанный блеск скрашивал долгие вечера на работе, потому что я знала: дома меня кто-то ждет.

То кольцо напоминало мне, что у меня есть партнер и что наше партнерство куда более значимо, чем мое имя на двери юридической фирмы.

Как бы больно мне ни было возвращать то кольцо, иногда я ловлю себя на мысли, что, оставь я его, мне было бы еще больнее. Что оно служило бы напоминанием о том, что дома меня теперь ждет только пустота. О том, что у меня больше нет партнера.

Поэтому я вернула кольцо, и я знаю, что Том его получил, потому что его мать подтвердила: оно лежит в семейном сейфе.

Хмурюсь. Так почему же он не дарит Лоло то кольцо? Это традиция Уолшей: старший сын всегда дарит его своей избраннице. Лоло вне всяких сомнений таковой и является, потому что в моих руках сейчас абсолютно точно помолвочное кольцо.

Только почему оно новенькое? Почему он не выбрал то кольцо?

Хотя честно скажу: мне от этого легче, несмотря на все вопросы.

Да, мне больно осознавать, что у Тома и Лоло все куда серьезнее, чем я позволяла себе представить, но было бы куда мучительнее знать, что она получит то самое кольцо.

Потому что оно все еще кажется моим.

Он все еще кажется моим.

Сглатываю, пораженная тем, насколько сильно это внезапное чувство собственничества. Испытывала ли я его вчера? До того как Том снова ворвался в мою жизнь, возмутительно и всепоглощающе, как умеет только он один?

До того, как я вспомнила, насколько он выводит меня из себя.

И до того, как пережитое напомнило мне, насколько мы хороши вместе.

Несмотря на все наши проблемы, когда он рядом, во мне что-то с треском вспыхивает. Я как будто пробуждаюсь от спячки.

Черт возьми. Я скучаю по Тому.

И иногда я была готова поклясться, что ему меня тоже не хватало. Господи, да он все еще носит с собой этот дурацкий брелок! Это должно что-то значить, так ведь?

Но брелок – это просто сувенир. Воспоминание.

Знаете, что я скажу по поводу кольца, на которое сейчас смотрю? Оно уж точно будет посерьезнее, чем какой-то сувенир, а женщина, которой оно предназначено, со временем вытеснит все воспоминания обо мне из его памяти.

Слышу скрип крана в душевой, когда Том выключает воду, и от внезапно опустившейся тишины дергаюсь так сильно, что роняю кольцо.

– Черт, – бормочу я, когда оно падает на отвратительный ковер. Поднимаю кольцо, сдуваю с него пылинки, возвращаю в коробочку и запихиваю все это обратно в сумку Тома.

Спешно застегиваю ее, ныряю в постель и сразу же разражаюсь сквозь зубы чередой непечатных выражений из-за боли, обжигающей рану на спине.

И мое сердце заодно.

Все еще сжимаю челюсти, когда Том открывает дверь ванной.

– Кэтрин. Ты не спишь? – шепчет он.

Ничего не отвечаю. Я боюсь слов, которые могут вырваться.

Слышу, как он шуршит простынями.

– Я должен будить тебя каждые несколько часов. Так доктор прописала. Вспомни об этом, пожалуйста, когда соберешься меня прикончить.

Снова молчу. Знаю, это трусость – притворяться, что спишь, чтобы избежать неприятного разговора. Но иначе Том узнает, что я вот-вот расплачусь.

Я не могу этого допустить. Никогда не могла.

30. Том

24 декабря, 7:04

Поднимаю воротник, чтобы хоть немного укрыться от ледяного ветра, и делаю то, что умею лучше всего: исподлобья гляжу на бывшую жену.

Сейчас утро. Пять минут назад мы вполне уютно сидели в голубом «Форде Фиеста».

Теперь мы стоим на обочине. Снова.

– Объясни-ка еще раз, – говорю я. – Что с тобой не так?

– Со мной как раз все в порядке, – отвечает Кэтрин, – чего нельзя было сказать о машине. И о водителе.

– Да, но он вез нас в аэропорт.

Она смотрит на меня, наклонив голову.

– И чего ты так разворчался? Сегодня сочельник, я придумала, как доставить тебя домой до обеда, и метель стихла. Ты разве не должен, не знаю, гимны распевать или что-то в этом роде?

Я совсем не в настроении петь гимны. Я хочу спать. Ночью мне этого сделать не удалось, потому что каждый час я просыпался и проверял, не преставилась ли еще Кэтрин. И каждый час мне приходилось уворачиваться от ударов по яйцам.

В пять утра, когда она попала-таки по цели, я был готов лично ее прикончить.

– Между прочим, это и в твоих интересах было, – говорил Кэтрин, выуживая из сумки телефон. – Выбраться из той машины, я хочу сказать.

– И как же ты пришла к такому выводу? – недоверчиво спрашиваю я.

– Том, я говорю это без капли преувеличения: тот водитель был серийным убийцей.

Гляжу в небо.

– Господи, порази меня на месте. Или еще лучше: порази ее вместе со всеми бреднями.

– Меня по-разному можно называть, конечно, но я не сумасшедшая. Ты заметил, что водитель ни слова нам не сказал за все время, что мы были в машине? Я сказала: «Здравствуйте, вы Эд?», и что он ответил? Ничего! К тому же машина была подозрительно чистой.

– Знаешь что, Кейтс? После нашего номера чистота меня совсем не огорчала!

Ее не переубедить. Разумеется.

– Да, но что насчет запаха? В салоне пахло отбеливателем и антисептиком! Веский повод для беспокойства, Томас. И что это за машина такая, в которой нет ремней безопасности? А? Как ты это объяснишь?

Потираю лоб.

– Можешь меня поправить, но разве мне не пришлось будить тебя всю ночь из-за сотрясения, которое ты получила, потому что не была пристегнута?

Кэтрин шмыгает носом и касается шишки на голове.

– Да. И поэтому я как никто другой разбираюсь в этом вопросе.

– Что я вижу… неужели скромность? – Я кладу руку на сердце. – Но теперь я не понимаю, мы здесь стоим, потому что водитель – маньяк или потому, что у него в машине не