Сладкая вендетта - Зоэ Арчер

– Если этот бал, на который мы сегодня идем, такой блестящий, – это значит, что Ева будет в нарядном платье?

– Надо полагать, – ответил Саймон из-за журнала.

Джек вспомнил женщин на балу в особняке Бекуита. В платьях из легкой ткани они казались нежными, как глазированные пирожные. Он попытался вообразить в подобном платье Еву. Но она казалась слишком строгой для таких вещей, как кружевные веера и шелковые цветы. Далтон представил, как она входит в бальный зал, дерзкая, как пуля, с револьвером, засунутым за бархатный пояс, и улыбнулся своим мыслям. Может, для торжественных случаев у нее припасен револьвер с перламутровой рукояткой?

– У нее есть мужчина?

Саймон опустил журнал и нахмурился.

– Личная жизнь Евы – это ее дело.

Джек приподнял бровь.

– Значит, ты не знаешь.

– Конечно, знаю, – бросил Саймон, но, помолчав, пробурчал себе под нос: – Я знаю столько, сколько она мне рассказывает.

– Она ни перед кем не открывается.

Джек наблюдал, как Олни продолжает подгонять его костюм – что-то подкалывает, делает какие-то защипы.

– Ты пытаешься ее открыть? – Теперь уже Саймон приподнял бровь. – У меня для тебя новость, Далтон: ничего не получится. Ева – самая неподатливая женщина из всех, кого я знаю.

– Ей кто-то причинил боль, – предположил Джек. – Кто-то в ее прошлом.

От этой мысли Джек испытал острое желание поколотить этого мерзавца, кем бы он ни был, – у него сами собой сжались кулаки.

– Все не столь мелодраматично. Просто она… – Саймон пожал плечами. – Она мало кому доверяет. Такой она всегда и была. Самая несентиментальная женщина, какую мне только доводилось встречать. Она не хочет заводить интимные отношения.

На взгляд Джека, это очень походило на то, что у Евы не было мужчины, чему он по-настоящему обрадовался.

– Однако ты пытался, – сказал Далтон.

Видит бог, если бы Джек работал с ней бок о бок, день за днем, он бы уж точно попытался вступить с ней в «интимные отношения». Черт, да он и знаком-то с ней меньше недели, но беспрестанно пытается представить вкус ее губ, нежность кожи. Из-за нее его ночи стали очень беспокойными. Одно то, что Ева держит всех на расстоянии вытянутой руки, еще не означает, что она лишена страсти и желаний. Это в ней есть, он это видел, чувствовал. И Ева не может прятать это в себе вечно.

Саймон выпрямился и одернул пальто.

– Может, и пытался. Но она совершенно справедливо напомнила мне, что люди, работающие вместе, не должны смешивать личные и профессиональные отношения.

Джек фыркнул:

– Может, это потому, что изысканные щеголи не в ее вкусе. Может, ей нужен кто-то чуть более грубоватый.

Стоя в недошитом вечернем костюме, Джек посмотрел на себя в зеркало.

– Далтон, если бы ты был еще хоть немного более грубоватым, об тебя можно было бы ободрать руки.

Саймон встал у него за спиной, и теперь в зеркале отражались оба. Джек и этот светловолосый аристократ – трудно представить двух более непохожих людей. Даже непринужденная манера Саймона носить превосходно сшитую модную одежду показывала, насколько они разные. Джек никогда не позволял себе стыдиться своего низкого происхождения и не считал себя маленьким человеком. Он не мог изменить обстоятельства своего рождения, да и никто не может. Матерей не выбирают, будет ли она благородной леди или шлюхой. Насколько Далтон мог судить, разница между первыми и вторыми не так уж велика. И те, и другие – просто женщины. Ни хорошие, ни плохие. А отцы еще менее предсказуемы. Кем был его отец, Джек не знал, не знала этого и его мать. Он мог быть чернорабочим, копавшим канавы для строительства дорог, а мог быть лордом, искавшим дешевых удовольствий подальше от любопытных глаз Мэйфэра. Кем бы он ни был, он никогда не узнал, что его единственная ночь с Мэри Далтон в конце концов дала жизнь Джеку. Это было не важно. Значение имело только то, кем Джек был сейчас.

Последние пять лет он желал лишь одного – уничтожить Рокли. И это желание не пропало. Но теперь в нем горел новый огонь, такой же яркий. Далтон желал Еву. И хотел, чтобы она ответила ему взаимностью. Ева была для него неизведанной территорией. Она могла не проявить к нему интереса или оказать холодный прием, но Далтон не хотел об этом думать. Ему надо просто сделать так, чтобы мисс Уоррик пожелала увидеть его в своей постели.

Джек посмотрел на свое отражение в зеркале и дал себе зарок, что добьется выполнения всех поставленных задач.

Сердце Джека билось сильно как никогда. Ему казалось, что оно выскочит из грудной клетки и порвет накрахмаленную рубашку. Он беспокойно расхаживал по гостиной в штаб-квартире «Немезиды» и то и дело смотрел на часы на каминной полке. С минуты на минуту должна появиться Ева. От волнения Далтон запустил было пальцы в волосы, но Марко завопил:

– Не трогай их! У тебя все перчатки будут в помаде!

Руки Джека замерли в воздухе на полпути к голове, потом он медленно опустил их и пробурчал:

– Я никогда не привыкну к этой штуке.

Волосы, зачесанные назад и приглаженные с помощью помады, белые перчатки, крахмальный воротничок и манишка, ботинки на скользкой подошве, сияющие, как эбонитовые зеркала, – так одеваются верхи общества, на которых он смотрел в окна и открытые двери, но не люди его сорта.

– А тебе и не надо привыкать, – сказал Лазарус со своего места в кресле у камина. – Это всего на один вечер.

Верно. Это маскировка, придуманная только для того, чтобы он проник на бал в доме какого-то джентльмена и нашел там Джиллинга. А потом они перейдут к следующему пункту их плана. Сегодня вечером многое может пойти не так. Джека могут не пустить на бал. Или Джиллинг не придет. Или придет, но поднимет крик на весь дом, как только Джек сделает свой ход. И тогда расследование темных делишек Рокли может провалиться, оставив их ни с чем. Но что по-настоящему, до оцепенения, страшило Джека, что заставляло его сердце оглушительно стучать, так это ожидание Евы. Как она отреагирует, когда увидит его в новом вечернем наряде? Рассмеется? Скажет какую-нибудь колкость про медведя, которого засунули в шелк и шерсть? Далтона не должно было волновать, что подумает Ева, но его это волновало.

На лестнице послышались шаги. Мужские и женские. Это пришли Ева с Саймоном: через дверь слышались их приглушенные голоса. Джек перестал расхаживать по комнате и остановился на середине. Он чувствовал себя большим и неуклюжим, неуверенным. Однако, когда открылась дверь и появилась Ева, он расправил плечи и поднял голову.

Ева внезапно остановилась, так резко, что Саймон чуть не налетел на нее. Видя, что она не проходит дальше, Саймон бочком обошел ее и вошел в гостиную. Но что блондин делал после этого, Джек понятия не имел. Он видел только Еву. У него было такое ощущение, будто кто-то ударил его в грудь. Сильно ударил. Он не мог ни вздохнуть, ни заговорить – только стоять и смотреть на нее.