Три Дюма - Андре Моруа

Почтенный кюре святого Роха узнал о своей ошибке уже в ризнице, когда прочитал подписи свидетелей в приходской книге. Он говорил потом своей экономке, что у него закрались некоторые подозрения относительно этого qui pro quo[17], когда он заметил, что господин Шатобриан носит бородку в стиле «Молодая Франция», а господин Вильмен – желтые перчатки по два франка пятьдесят сантимов. Утешает его лишь воспоминание о полном обращении Александра Дюма».

Замужество не пошло Иде впрок. Вероятно, оно внушило ей слишком большую уверенность в нерасторжимость брачных уз. До нас дошел анекдот, хотя, возможно, и апокрифический, о том, что она в лучших традициях почти сразу же изменила мужу с первым другом дома Роже де Бовуаром, поэтом и драматургом, на семь лет моложе ее мужа. Бовуар был очарователен.

«Ах, как он был элегантен и эксцентричен! – писала графиня Даш. – Какие прелестные стихи он писал и какие прелестные давал ужины! Он сочетал в себе Анакреона и Мецената. Он писал романы и покровительствовал искусствам. В его приемную каждое утро стекались толпой писатели, у которых не было издателя, художники, которые нуждались в студиях; он принимал их, не вставая с постели, угощал котлетами и шампанским, и они, уходя, восхваляли его обаяние.

В те времена у Бовуара было тридцать тысяч ливров ежегодной ренты, тильбюри, грум, лошади… Его повсюду узнавали по великолепной черной шевелюре, выразительному лицу и тому шуму, который он поднимал вокруг себя. Он носил золоченые жилеты и халаты… Он менял туалеты по крайней мере три раза в сутки. Он расходовал на дню по четыре пары светло-желтых перчаток… Он не пропускал ни одного спектакля в Опере и в антрактах носился между кулисами и зрительным залом, чтобы обратить на себя всеобщее внимание и завязать знакомства… За вечер он успевал побывать во всех театрах… Он обедал в Кафе Англе, Кафе де Пари или Роше де Канкаль, что не мешало ему еще и приезжать туда ужинать. Словом, он вел головокружительную жизнь. Никто не мог перед ним устоять…»

Как тут было устоять Иде?

Обе Мелани, и Вальдор и Серре, трагически отнеслись к законному браку их общего любовника.

Марселина Деборд-Вальмор – своему мужу, 7 февраля 1840 года:

«Тебе, наверно, уже сообщили о женитьбе Дюма на толстой мадемуазель? Говорят, что брачный контракт подписали Шатобриан, Нодье, Вильмен и Ламартин. Узнав об этом, госпожа Серре упала в обморок перед его домом. Она будет судиться, чтобы ей вернули дочь. Госпожа Вальдор тоже поспешила туда, вне себя от великодушной радости, ибо она считала, что он берет в жены честную женщину. Незадолго до этого она написала ему, что, „наконец, вздохнула с облегчением, узнав, что он порвал эту постыдную связь“. Представь себе, какой эффект должно было произвести ее письмо. Что касается меня, то я ничего не могу к этому добавить. Он женился, и все тут!..»

Женитьба отца, бросившего его мать, на другой женщине стала для молодого Александра источником новой драмы.

Глава четвертая

КОМЕДИИ

«Алхимик» потерпел провал, «Рюи Блаз» тоже не имел особого успеха. Жанры старятся так же, как и люди. Драма агонизировала.

«Как это ни досадно, но мы должны признать, – писал Теофиль Готье, – что переживаем сейчас полнейший упадок; фабричные методы проникли повсюду, пьесу теперь изготовляют точно так же, как сюртук: один из соавторов снимает с актера мерку, другой – кроит материю, третий – сметывает куски; изучение человеческого сердца, стиля, языка теперь не ставят ни во что… Соавторство в творчестве совершенно немыслимо… Представьте себе Прометея, перед которым, подперев рукой подбородок, сидит соавтор, с интересом наблюдая, как бунтарь борется с остроклювым коршуном, ловко выклевывающим у него сердце и печень, и при этом делает на клочке бумаги пометки карандашом Конте!..»

Дюма, на лету схватывавший перемены в настроениях публики, уловил необходимость перемен. Если вдуматься, поневоле удивишься, почему этот жизнерадостный молодой человек гораздо чаще писал мрачные драмы, чем веселые комедии. Он, конечно, умел повергать в ужас, но еще лучше умел веселить. Подходя к четвертому десятку, он начал пробовать свои силы в пьесах а ля Мариво. Готье с присущей ему проницательностью объяснил эту эволюцию таланта: «Комедия чужда ранней юности, которая ко всему относится серьезно и все принимает близко к сердцу… Если бы господин Дюма стал теперь переделывать „Антони“, Адель д'Эрве не умерла бы, а любовник, спокойно представившись ее супругу, играл бы с ним в экарте… Чем дольше вы живете, тем сильнее вами овладевает смертельная тоска – и тут-то вы и начинаете писать комедии…»

В 1839 году Комеди Франсез поставила комедию Дюма «Мадемуазель де Бель-Иль». Сент-Бев, всегда отрицательно относившийся к драматургии Дюма, вдруг стал любезным.

«Когда писатель, – говорил он, – заблуждается на свой счет, когда он, занимаясь без должных оснований высокой поэзией, тщетно пытался казаться более великим, чем есть на самом деле, всем радостно узнать, что он одержал неожиданный, блестящий и легкий успех, – и все, наконец, стало на свои места. Господин Александр Дюма – писатель, пользующийся любовью публики, и все искренне аплодировали его живой и остроумной комедии… Хотелось бы, чтобы господин Дюма пустил корни где-то между Эмпиреями и Бульваром, не так высоко и не так низко…»

Актеры Комеди Франсез разделяли чувства Сент-Бева:

– Вы чудесно пишете комедии, – говорили они Дюма.

– Уж не потому ли, что я всегда писал драмы, вы мне это говорите? – отвечал Дюма.

«Мадемуазель де Бель-Иль» напоминает по тону пьесы Мариво и Бомарше, которые Дюма старательно читал и которым ловко подражал, хотя в ней и нет их изящества. После стольких преступлений, самоубийств и мятежей было приятно очутиться в обществе изысканно дерзких ловеласов в пудреных париках, которые умеют без слез и воплей предаваться наслаждениям. От XVIII века в пьесах Дюма сохранились всего три черты: любезная его сердцу свобода нравов, насмешливое отношение к верным мужьям или женам и гнетущий страх перед Бастилией, неминуемо ожидающей побежденных вслед за упоением поединка.

Сюжет «Мадемуазель де Бель-Иль» довольно прост, зато пикантен. Герцог Ришелье, самый большой распутник века, побился об заклад с компанией повес, что станет любовником первой же дамы, девицы или вдовы, которая пройдет по галерее, где они находятся, и что уже в полночь красавица назначит ему любовное свидание у себя в комнате. В этот момент объявляют о приезде маркизы де При, любовницы герцога Бурбонского.

«Ну, эта в счет не идет, господа, – говорит Ришелье, – обкрадывать вас я не намерен».