В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации - Антонино Ферро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Герои рассказа — родители начинают беспокоиться по поводу злых львов, изображение которых постоянно появляется в комнате. В итоге они решают закрыть комнату из страха, вызванного в них этими образами. Дети, естественно, обижаются и выпрашивают позволения в последний раз поиграть в комнате, заманивают туда своих родителей и...
«Мистер Хедли посмотрел на жену, потом они вместе повернулись лицом к хищникам, которые медленно, припадая к земле, подбирались к ним. Мистер и миссис Хедли закричали... Львы кончили есть... С ослепительного неба спускались стервятники»63.
Я считаю это необычайно удачным описанием конкретизирующейся виртуальности или того, что происходит, когда поле терпит крах и коммуникации пациента теряют статус виртуальности и «воспринимаются» так, будто принадлежат внешней реальности, а не искусственной реальности поля.
Заметим, что действие рассказа разворачивается в полностью автоматизированном доме, но лишь стены детской порождают «примитивное» пространство. Родители, несмотря на то, что сначала позволяли детям сколько угодно свободно играть в детской, испугавшись призраков виртуальной реальности, подошли к щитку управления и выключили комнату.
Иными словами, когда автоматизм отношений, интерпретаций или теорий на сеансе возбуждает очень примитивные образы или вызывает эвакуацию β-экранов, наступает опасный момент потенциального распада поля. Аналитик, теряющий способность «виртуализировать» коммуникацию пациента, оказывается вовлеченным в реальную игру, что ведет к потере самой сущности аналитической игры, в которой все дозволено в рамках игры. За это следует наказание — разрушение «детской комнаты» и самой аналитической ситуации.
Но что происходит в аналитической ситуации, когда отказывает психическая функция производства нарративных пиктограмм из протоэмоций? Как сказал бы Брэдбери, Hie sunt leones64.
Какова же судьба этих «львов», этой массы немыслимого материала? Эвакуация. Она может быть массивной и разрушительной, как при галлюцинациях, или, вызывать психосоматическое заболевание, или толкать на неосмысленные действия по типу характеропатического отыгрывания, делинквентности или наркотизации.
Терапия во всех подобных ситуациях заключается в том, что бы соткать нарративный сюжет из того, что пациент еще не в состоянии «переварить». Эта трансформация может произойти на любом из диалектов аналитической пары — скажем, исторической реконструкции или фантазий о внутреннем мире и т. п. Вот лишь немногие примеры возможных «рецептов блюд».
Бион утверждает, что у любого индивида есть «психоаналитическая функция личности» («Научение через опыт переживания», 1962) и что аналитик, интерпретируя, делает, по сути, то же самое, что отец или мать, понимающие своего ребенка посредством функции ревери. Кеннеди (Kennedy, 1978) также пишет о том, что родители влияют на способность к самонаблюдению и инсайту у своих детей в соответствии с тем, как они их учат перерабатывать собственные импульсы и чувства.
Отталкиваясь от специальной «теории психического» (“theory of mind” — Premack & Woodruff, 1978), которая описывает психические процессы, обеспечивающие постепенное возникновение представлений о состоянии психики самого субъекта и других людей, Фонаги и Моран (Fonagy & Moran, 1991) пишут, что в условиях ожидания невыносимой психической боли некоторые пограничные пациенты резко ограничивают собственную способность выносить суждения о собственных и чужих психических состояниях. Эти наблюдения заставляют меня задуматься об инсайте. Подзаголовок к работе Биона «Внимание и интерпретация» (1970) гласит: «Научный подход к проблеме инсайта в психоанализе и в группах». Бион замечает, что для некоторых пациентов контакт с реальностью особенно труден именно тогда, когда эта реальность — их собственное психическое состояние. Итак, некоторые люди, не способные выносить боль и фрустрацию, «чувствуют боль, но не могут выстрадать ее». Процесс психического созревания мучителен, отмечает он, обдумывая свой знаменитый пример о «лжецах». «Осмысление мыслей ведет к психическому здоровью, неосмысление мыслей — к психическим расстройствам».
Бион также указывает на то, что «аналитику необходимо сопротивляться любой попытке уцепиться за известное, он должен стремиться достичь психического состояния, аналогичного параноидно-шизоидной позиции». Это психическое состояние «негативной способности», терпения, переживания фрустрации незнания при осознании того, что «человека-животного все еще постоянно преследует его психика и мысли, обычно связанные с нею, каково бы ни было их происхождение».
Приложение
Квадранты сеттинга
Сеттинг — это правила, которые необходимо соблюдать, если мы хотим, чтобы в нашу игру можно было играть и чтобы это была именно та самая игра (психоанализ), а не какая-то иная. В связи с этим имеет смысл углубиться в концепцию Биона (1963), касающуюся «обратной перспективы» — ситуации, когда игра, в которую аналитик, по его мнению, играет, не соответствуют той игре, в которую на самом деле играет (бессознательно) пациент. Думаю, что в какой-то степени пациент имеет право пытаться играть в свою собственную игру, а аналитику остается привлечь к этому внимание и восстановить правила общей игры.
Тем не менее сеттинг, в котором возможны трансформативные операции, не может не обладать свойствами эластичного и поглощающего контейнера (Fiorentini et al., 1993, 1995; Giuffrida, 1995; Quinodoz, 1992; Robutti, 1993; Bonasia, 1994a).
Бион (1965) указывает на то, что «аналитическая ситуация» может лишь приближаться к желаемой и требует тщательного исследования «территории», на которой происходят трансформации.
Теперь я хотел бы перейти к своим собственным размышлениям о сеттинге и проанализировать четыре основных значения этого термина. Назову их четырьмя квадрантами сеттинга, т. к. в каждом из них преобладает свой смысл, однако лишь сочетание всех четырех охватывает тему сеттинга целиком.
Сеттинг как свод формальных правил
Это первый квадрант. Он включает свод правил поведения, которые все вместе создают первичную конфигурацию психоаналитической ситуации. Правила и способы поведения можно рассматривать как постоянные величины — инварианты, позволяющие процессу развиваться (Meitzer, 1997).
Сеттинг — это выжимка из опыта применения методов работы и личных потребностей, которую Фрейд в течение долгих лет постепенно структурировал как основу для проведения психоаналитической терапии65.
В этом (первом) значении компонентами сеттинга являются убранство кабинета, условия встреч, регулярность сеансов, их продолжительность и т. д. Таким образом, сеттинг обладает собственной физиологией, связанной с контрактом, субъективными привычками, оплатой, отпусками, отменой сеансов и регуляцией того, что происходит или может происходить между аналитиком и пациентом. Эти аспекты детально описаны Этчегоэном (1986).
Один из формальных аспектов сеттинга, к которому я хотел бы привлечь внимание, — защита аналитика от вмешательств пациента. Оборотная сторона этого аспекта — защита пациента (и других пациентов). Это ограничение времени, когда аналитик подвергается проективным идентификациям пациента, и защита аналитика вне аналитического времени. Данная проблема приобретает первостепенное значение при работе с тяжелыми пациентами, склонными вторгаться в личную жизнь аналитика, которым часто необходимы другие формы протекции и контейнирования вне анализа — от привлечения психиатра, предписывающего лекарства, до госпитализации.
Конечно, в данном случае я имею в виду формальные ограничения интрузивности66 пациента. Другую проблему
