Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос

Она застыла в изумлении. Оказывается, все это время единственной ее соперницей в борьбе за чувства мужа была она сама — леди Холли из Тьюксбери, мелочная самовлюбленная девчонка, назвавшая благородного рыцаря грубым варваром лишь потому, что он говорил по-английски не так, как она сама. Она, словно пугливый кролик, бежала от него из залитого лунным светом парка, побоявшись самой себе признаться в своих желаниях.

Душа Холли воспарила к облакам. Можно лишь гадать, какой радостью озарится лицо Остина, когда она откроет ему, что он обвенчался с той самой женщиной, которая последние несколько недель заполняет его мечты. Поцелуй мужа явился признанием в его нынешних чувствах, бережно хранимый локон свидетельством его прежней привязанности, и в сердце Холли расцвела надежда на будущее. Она поняла, как трудно ей будет дожидаться вечера, когда начнется это будущее.

Нагнувшись, Холли принялась собирать рассыпавшиеся цветы, и переполняющее ее счастье вылилось в мелодию без слов. Но когда тихий напев уже не смог вместить всю ее радость, девушка обратилась к песне, затянув волшебную балладу, когда-то впервые привлекшую к ней сэра Остина Гавенмора.

Остин шел вдоль недостроенной внешней стены крепости, пытаясь убедить свое изнывающее от желания тело в том, что его милая женушка заслуживает большего, чем торопливых объятий на заросшем травой берегу реки. Она заслуживает мягкой перины на роскошной кровати под балдахином, застеленной шелками. Заслуживает серебряных кубков, наполненных благоухающим вином, которое поможет ей побороть девичью робость. Заслуживает ароматических свечей, чьи дрожащие огоньки осветят сплетенные тела супругов.

Похоже, его низменная плоть взяла верх над благоразумием. Ее требования всесильны, она неподвластна воле хозяина. В конце концов, зачем мужу и жене шелка и перины, когда под ними расстилается благодатная зелень земли, сотворенной самим господом? Можно уложить жену на камзол, усыпать ее тело пахучими лепестками гиацинтов и фиалок.

Зачем нужно вино, если он сможет помочь жене побороть девичью робость, опьянив ее удовольствием, если в его силах одним прикосновением пальцев заставить ее сбросить с себя все запреты?

И что такое свечи, как не бледные отблески великолепия солнца? Неужели он посмеет бросить вызов Творцу, утверждая, что предпочтительнее уложить невесту на брачное ложе в тусклом сиянии восковых свечей, а не лишить ее невинности под ласковыми лучами солнца?

Резко развернувшись, Остин направился назад к реке.

Он почти достиг гребня холма, когда ветерок, наполненный запахом жасмина, донес до него чарующие звуки песни.

Остин пошатнулся; теплый летний день стал холодным и мрачным, как ночь в самый разгар зимы. Неужели Рианнон снова напомнила о себе в тот момент, когда он был так счастлив…

19

Только Холли положила в корзину последний цветок, как на гребне холма появился силуэт мужчины. Она прикрыла глаза от солнца, испугавшись, что это отец Натаниэль, выследив ее, собирается и дальше читать надоедливые проповеди о злом роке, нависшем над ней. Однако девушка узнала широкие плечи и гриву черных волос мужа, и дрожащая улыбка тронула ее губы. Похоже, Остину, как и ей, не терпится шагнуть в будущее.

Но улыбка померкла, едва Холли увидела его горящие глаза — единственный признак жизни на лице, застывшем, точно маска смерти. Она непроизвольно отступила назад, сжавшись от страха. Остин продолжал надвигаться на нее, и от его силы, прежде казавшейся Холли такой надежной, теперь веяло беспощадностью. Охваченная первобытным инстинктом самосохранения, девушка попятилась назад. Споткнувшись, она сползла по мокрой глине вниз к реке.

Течение жадно подхватило ее юбки, но Холли продолжала отступать, и холодная вода поднялась ей до щиколоток, до икр, до дрожащих коленей. Ее испуг не остановил Остина. Бросившись в воду, он двумя огромными шагами, поднимая фонтаны брызг, преодолел разделявшее их расстояние. Вцепившись Холли в волосы, Остин запрокинул ей голову, подставляя ее лицо своему безжалостному пристальному взгляду, в точности так же, как тогда ночью в парке замка Тьюксбери.

Он пытливо всматривался ей в лицо, и Холли застыла от ужаса. Взгляд Остина словно пронизывал ее насквозь. Буйная ярость была бы предпочтительнее этой ледяной сдержанности. Молчание Остина пугало Холли больше, чем бешеный гнев.

— Пожалуйста, — прошептала она, чувствуя, что у нее наворачиваются слезы, — отпусти меня.

Не обращая внимания на ее мольбу, Остин схватил девушку за подбородок и заставил ее раскрыть рот, раздвинув губы, которые он еще совсем недавно целовал с такой мучительной нежностью. Его большой палец проник Холли в рот и грубо вытер ее клацающие от страха зубы.

Осмотрев результаты своего действия, Остин освободил волосы девушки и, внимательно оглядев свою руку, вытер о камзол тусклый слой пепла, покрывавший ладонь, так, словно это была мерзкая грязь.

Холли съежилась, пытаясь унять дрожь, сотрясающую ее тело.

— Пожалуйста, Остин, я не хотела обманывать тебя. Я собиралась во всем признаться. Клянусь! Только позволь мне все объяснить…

Остин оборвал ее бессвязные причитания, схватив могучими руками Холли за плечи и опустив ее голову в воду. Девушке показалось, что река смывает с нее остатки маскарада, унося все ее надежды. Она решила, что Остин пытается ее утопить, а ее душа тихо отлетала, но тело отказывалось сдаться без сопротивления. Холли продолжала вырываться и царапаться и после того, как Остин вытащил ее из воды.

Отчаянно пытаясь наполнить легкие воздухом, Холли вдруг увидела в его глазах отражение своих мокрых кудряшек, черных и блестящих, как вороново крыло.

Когда Остин выхватил из пояса кинжал, Холли уже успела прийти в себя и понять, что он не собирается убивать ее. Смерть явилась бы для нее слишком быстрым и милосердным концом, а в душе Остина не осталось ни капли сострадания. Холли сдержала готовые сорваться мольбы о пощаде, понимая, что они бесполезны, но ей не удалось остановить хлынувшие по щекам слезы.

Остин разодрал подшитые тряпками юбки и разметал их в стороны, оставив дрожащую девушку в одной нижней рубашке. Кинжал еще быстрее расправился с корсажем, распоров шнуровку и обнажив грубую ткань, стягивающую грудь Холли. Девушка стояла, застыв, словно изваяние, а холодное лезвие, точно лаская, скользнуло по пульсирующей жилке на шее. Затем одним резким движением Остин — ее добрый, любящий, терпеливый супруг — разрезал путы, обнажив грудь Холли перед лучами солнца и адским пламенем своих глаз.

Холли почувствовала, что ее гордость окончательно растоптана. Издав протестующий возглас, она попыталась прикрыть свою наготу, но Остин, схватив ее за запястья, развел руки в стороны, упиваясь открывшимся перед ним зрелищем, и это было его священное право. Дрожа от стыда, Холли вглядывалась в красивое лицо мужа, пытаясь найти хоть каплю сострадания к ней.