Кровавые сны - Станислав Блейк

— Не все следствия, которые ведет Святой Официум, заканчиваются триумфальным успехом, — проговорил, наконец, он.

— Означает ли это, что ни в чем не повинный человек умер под пытками в вашем прославленном подвале? — вкрадчиво спросил студент. — Антверпенцы надеялись, что Петер Тительман был исключением, а он, оказывается, правило.

Бертрам Рош подумал, что Кунц никогда не позволил бы говорить с инквизитором в такой вызывающей форме. Он постарался вперить тяжелый взгляд в хмурое лицо студента с высоким лбом, на котором образовались вертикальные складки. Молодой человек, впрочем, не смутился. Видимо, компаньону вновь недостало сурового магнетизма председателя трибунала, пребывавшего нынче в Толедо.

— Госпожу ван Бролин допрашивали с пристрастием, но умерла она не под пытками, — сказал Бертрам Рош. — Она убила фамильяра Святого Официума и лишила сама себя жизни его кинжалом, чтобы уйти от наказания в этом мире. Зато ей не избежать наказания в мире ином.

— Печальная история, — сказал студент. — А как она вообще попала в замок Стэн? По доносу?

— Если вы когда-нибудь станете служить Святому Официуму, сын мой, вам будут доверены тайны следствия, — сказал Бертрам, — но не прежде. Чтобы не касаться запретных тем, давайте-ка, я расскажу вам про двоих некромантов, которые повадились выкапывать мертвецов на кладбище за собором нашей Святой Богоматери.

Когда студент вышел из «Фазана», мальчик с прямыми светло-русыми волосами и веснушками на широком лице дотронулся до его рукава.

— Я был прав? — спросил мальчик.

— Признаться, не думал, что в инквизиции работают столь просвещенные и обаятельные пьяницы, — усмехнулся студент. — Я бы не поверил, если бы он сам не сообщил подробностей, о которых узнать постороннему было бы затруднительно.

Глава XVI,

в которой Кунц Гакке излагает планы Верховному Инквизитору и любуется зрелищем аутодафе в Толедо, а Феликс ван Бролин знакомится с ровесником, который прославится в будущем.

Прекрасен был широкий залив Сантандера с амфитеатром зеленых гор и пиком Валера вдали, залитым солнечным сиянием. После низменностей Фландрии, ровного моря и невысоких французских берегов по левому борту, Кунца Гакке охватил восторг. Наверное, любовь к горам передалась ему от баварских предков, которых сирота, подобранный доминиканцами, даже не знал.

Дальнейшее путешествие через горные перевалы и Сьерру было не таким приятным, как вид, открывшийся из бухты: будто бы миловидная издали девушка на поверку оказалась грязнулей с расцарапанными блошиными укусами на теле и вшами в нечёсаных волосах. Быт испанских деревень и постоялых дворов разительно отличался от чистоплотного зажиточного быта Нижних Земель. Только многочисленность прихожан в церквах да истовая набожность участвующих в крестных ходах и церковных мистериях мирила Кунца с порядками во владениях Филиппа II. Не так должна была выглядеть сердцевина империи, раскинувшейся на весь мир, первой в истории человечества империи Старого и Нового света, в которой никогда не заходило солнце. Нет, не так.

Четыре дня пути до Овьедо, потом через ущелья Кантабрийских гор в долины Старой Кастилии, они миновали Вальядолид и Сеговию, пересекли горы Сьерра-де-Гуадаррама и спустились в плодородную долину Тагус. Когда медленная процессия через две недели, наконец, достигла Толедо, Кунц Гакке был сыт Испанией по горло. Здесь все делалось медленно, лениво, по дороге то не было корма для лошадей, то местная стража отказывалась охранять узников, то приходилось ждать по нескольку часов кузнеца, чтобы сменить отлетевшую подкову. То, что во Фландрии подразумевалось само собой, как отношение к почтенному чиновнику на службе самого грозного ведомства империи, здесь приходилось вымаливать, или добиваться угрозами.

Двухэтажный дворец инквизиции, называемый Святой Обителью, был одновременно и тюрьмой. Здесь, близ монастыря Санто Доминго эль Антигуа, инквизитор, наконец, избавился от пленных отступников, чей жуткий вид под конец путешествия не вызывал бы в другой стране сожаления только у самых жестокосердых. Но это была Испания, народ которой, пройдя через столетия войн с магометанами, настолько отрешился от сочувствия к человеческим страданиям, что ни вид гноящихся глаз, ни конечности, стертые колодками, ни запутанные волосы и бороды, кишащие паразитами, не мешали по дороге простолюдинам кидать в узников камни, сухой навоз и мертвых крыс. Камней, навоза и крыс в Испании было предостаточно, а серебра и золота, возимого из Индий галеонами, на первый взгляд, вовсе не наблюдалось.

Двойная чугунная решетка приоткрылась, впуская председателя трибунала инквизиции из Камбрэ. В дверях резиденции архиепископа Толедского стояли охранники в алом облачении поверх вороненых доспехов, с алебардами в руках. Сам Гаспар де Кирога с улыбкой встретил подчиненного и пригласил садиться у стола, за которым стояло роскошное резное кресло Верховного Инквизитора империи. Гобелены на стенах, подумал Кунц Гакке, судя по мотивам, вытканным на них, были доставлены из Фландрии, а ковры на полах, возможно, награблены при Лепанто, прямо с захваченного турецкого флагмана Али Паши. За красавцем де Кирогой, на стене, висели гербы: черный орел и лев Габсбургов среди замков и лилий, будто бы вобравший в себя всю европейскую геральдику, и зеленый крест святой инквизиции. В этом средоточии могущества империи Кунц наконец-то почувствовал величие, которому он служил всю свою жизнь. Замыслы Господа могли доноситься до смертных устами всего лишь двоих людей на Земле: святого понтифика в Риме и наиболее влиятельного клирика Испанской империи, сидевшего напротив сироты, подобранного доминиканцами. Кем бы стал Кунц, если бы не орденские монахи? Трупиком в общей бедняцкой могиле, малолетним разбойником, ландскнехтом?

— Я ознакомился с твоим докладом, сын мой, — поставленный многолетними службами в церквях, голос Гаспара де Кироги был не просто глубок — он зачаровывал, как и весь холеный облик Верховного Инквизитора. — Значит, по-твоему, дон Луис де Рекесенс на правильном пути, и приезд короля поставит точку многолетнему восстанию в Семнадцати провинциях.

Де Кирога не спрашивал, а утверждал. Кунц Гакке наклонил голову в знак согласия.

— Занятно, что в своих посланиях принц Оранский как раз настаивает на том, что религиозный гнет католиков и усердие инквизиторов стало причиной восстания, а сам инквизитор, выходит, против этой точки зрения, считая ее ложной.

Это уже был скорее вопрос, чем утверждение. Верховный Инквизитор дал понять, что интересуется подробностями, и Кунц, прочистив горло, заговорил:

— Принц лукавит, представляя ситуацию в выгодном ему свете. На самом деле, его целью является продолжение военного противостояния, чтобы жители Нижних Земель привыкли видеть врага в католической империи. Генеральные Штаты северных провинций прекратят снабжать Виллема Нассау деньгами, если мы правильно преподнесем нашу программу его величеству. В своих доказательствах я исходил из того, что при отце нынешнего государя, да продлит Господь его правление, инквизиция уже была, но бунтов не было вовсе. Ergo,[30] дело здесь не в преследованиях реформатов, а в том, что его величество воспринимается чужаком, испанцем, который правит Фландрией по праву завоевателя, опираясь на войска. Это совершенно не так de facto, поэтому приезд государя на родину своего великого родителя, речь со словами умиротворения и милосердие в отношении виновных в бунте, станут поворотным моментом во фламандских событиях. Страна устала от войн, люди Фландрии будут счастливы перестать бунтовать, увидев перед собой Габсбурга, нимало не похожего на испанца, плоть от плоти его прадеда Максимилиана, чье сердце покоится в Брюгге, рядом с любовью его жизни, Марией Бургундской.

— Бунтов не было? — прелат выгнул бровь, иронично глядя на Кунца. — Разве не отец короля разорил свой родной город Гент, подавляя мятеж? Или ты полагаешь, сын мой, что фламандцы забыли об этом?

— Они забудут, монсеньор, если забудем и мы. Перестанем об этом упоминать, вычеркнем из летописей, перепишем хроники. Пока это еще в наших руках, мы должны управлять самой историей, оставляя выбеленные страницы там, где настоящие события не укладывались в нарисованные церковью правила и схемы, — твердо сказал Кунц Гакке. — В конце концов, гентское восстание было незначительным эпизодом в сорокалетнем царствовании императора. Из-за чего поднялись горожане? Налоги? Так не было в истории торгашей, не озабоченных податями, стоит ли о них вспоминать?

— Свобода совести, — подсказал Гаспар де Кирога.

— Вся суть нашего с вами служения Господу состоит в том, чтобы не допустить этого нечестия, — тихо сказал Кунц. — Свобода это величайший соблазн, выдуманный врагом рода человеческого, чтобы любой неуч и простец возомнил себя равным королям и понтифику.