Катастрофы в Черном море - Евгений Шнюков

И далее характеризует обстановку в Севастополе в последние дни его обороны: «28 июня.

1. Пленные показывают, что противник готовит общее наступление с целью к исходу дня 28.06 взять город. Посмотрим!

2. Доложили, что ЛД «ТШ» в 20 ч прибыл в Новороссийск.

3. 16.00. Все наши части: 25 СД, 8 БрМП, 3 ПМП — отошли на второй основной рубеж обороны Севастополя. Теперь последний этап борьбы. Мы должны удержаться на этом рубеже, дальше отходить некуда.

29 июня.

1. 04.40. Прибыли два БТЩ (базовых тральщика — Л.М.), 4 ПЛ, 14 «Дугласов», все разгрузились, ушли, взяв раненых.

2. Сегодня какая-то ночь особенная. Всю ночь противник вел огонь, идет сплошная канонада. Видимо, боезапас подвезли или готовят вновь наступление.

3. Донесли, что в районе мыса Фиолент появились до 10 каких-то катеров. Наша БС-18 осветила прожектором, открыла огонь, 5 катеров потопила, 5 рассеяла, один человек выплыл на берег. Уточняют, что за пленный.

3. Три дня назад вышла к нам из Новороссийска ПЛ С-32 и до сих пор не прибыла. Тревожусь.

5. Резервов нет, боезапаса нет. Видимо, дело идет к тому, что противник ворвется в город.

30 июня.

ББ-35 (береговая батарея № 35, расположенная в районе Херсонесского мыса, куда переведен КП вице-адмирала Октябрьского — Л.М.)

1. За вчерашний день противник сделал более 1500 самолетных налетов, был, просто говоря, ужас.

2. Послал телеграмму т. Сталину об обстановке, то же Кузнецову, Буденному. Указал, что продержимся не больше двух-трех дней, просил разрешения эвакуировать в ночь на 1.07 хотя бы часть ответственных командиров и граждан на Большую землю, последнее просил и Буденного.

3. Приказал ПЛ Л-23 и Щ-209 лечь на грунт у ББ-35 и ждать особого приказа.

4. Отправил часть людей вчера, отправляю сегодня на самолетах, подлодках. Положение тяжелое. Надо бы побольше вывезти людей. На чем? Притивник все топит. Противник прорвался на Куликово поле, Малахов курган, даже вокзал, Исторический бульвар. Бои идут на улицах города.

6. Самый тяжелый вопрос — это вывоз раненых, их очень много, 29-30-го раненых даже подобрать не везде удалось.{211}

Бывший нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов{212} вспоминает события конца июня:

«В последние дни июня обстановка в Севастополе резко ухудшилась. В это время командующий оборонительным районом Ф.С. Октябрьский вместе с членом Военного совета Н.М.Кулаковым телеграфировал: «Москва — Кузнецову; Краснодар — Буденному, Исакову. Противник прорвался с Северной стороны на Корабельную. Боевые действия приняли характер уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, хотя большинство продолжает героически драться.

Противник резко увеличил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что в таком положении мы продержимся максимум 2-3 дня…»

Об этой телеграмме мне, доложили в 14 ч 30 июня. Хотя Севастопольский район оперативно подчинялся маршалу Буденному (главкому Северо-Кавказского направления — Л.М.), я понимал, что моя обязанность, прежде всего, — своевременно дать ответ. Армейское командование в Краснодаре еще болезненно переживало недавнюю неудачу на Керченском полуострове. По опыту эвакуации Таллина я полагал, что главком едва ли примет решение сам, не запросив Ставку.. Времени же для запросов и согласования уже не оставалось. По обстановке было ясно: Севастополь придете оставить. Переговорив по телефону со Сталиным, я в 16 часов 40 минут послал Военному совету Черноморского флота телеграмму о том, что эвакуация разрешена.

Таким образом, 30 июня Ставка приняла решение оставить город.

В ночь на 1 июля Военный совет Черноморского флота вылетел с единственного оставшегося в наших руках аэродрома около Херсонесского маяка в Новороссийске. Но было бы неправильно закончить на этом рассказ о героической обороне Севастополя, не отдав должного тем, что еще более десяти дней оказывал мужественное сопротивление врагу».

Далее Н.Г. Кузнецов продолжает:

«…Были ли приняты все меры эвакуации? Этот вопрос мне приходилось слышать не раз. Вопрос о возможном оставлении Севастополя должен был стоять перед командованием флота, главнокомандованием Северо-Кавказского направления, которому Черноморский флот был оперативно подчинен, и Наркоматом ВМФ. Все эти инстанции обязаны были заботиться не только о борьбе до последней возможности, но и о вынужденном спешном отходе, если этого потребует обстановка. Эвакуация оставшихся войск после третьего штурма Севастополя еще ждет объективного, исторического анализа; сделать подробный анализ в рамках воспоминаний трудно.

Однако я должен ответить на некоторые вопросы, относящиеся ко мне лично. Да, об эвакуации войск, конечно, следовало подумать нам, в Наркомате ВМФ, подумать, не ожидая телеграммы из Севастополя. Никакая другая инстанция не должна была заботиться о защитниках Севастополя так, как Главный морской штаб под руководством наркома. Ни оперативное подчинение флота Северо-Кавказскому направлению, ни руководство Севастопольским оборонительным районом (через главкома направления или непосредственно со стороны Ставки) — ничто не освобождало от ответственности нас, флотских руководителей в Москве. И меньше всего следует упрекать в непредусмотрительности местное командование, которому была дана директива драться до последней возможности. Военный совет Черноморского флота со своим штабом в обстановке напряженных боев не мог заранее заниматься разработкой планов эвакуации. Все его внимание было сосредоточено на отражении атак врага.

Больше внимания назревавшей эвакуации из Севастополя мог уделить штаб главнокомандования направления, находившийся в Краснодаре.

Когда 30 июня Ф.С. Октябрьский доложил о необходимости оставить Севастополь, нам в Москве представлялось, что борьба может продлиться еще неделю-две. Но этот расчет был неверен, мы переоценили силы и возможности обороняющихся. Прорыв противника с Северной стороны на Корабельную оказался для нас неожиданным. Как-то, уже позже, я разговаривал об этом с адмиралом И.С. Исаковым, который в те дни был заместителем главкома и членом Военного совета направления. Он откровенно признал, что «если бы эвакуация была до деталей продумана и произведена раньше, возможно, удалось бы вывезти больше людей». Но это только предположение. Если бы мы, скажем, в середине июня получили разрешение, что маловероятно, то в этом случае было бы вывезено больше людей и даже кое-какая техника.

Но в таком сражении, какое происходило за Севастополь, никто не мог предусмотреть, когда возникнет критическое положение. Приказ Ставки, весь ход войны, обстановка тех дней на фронтах требовали драться в Севастополе до последней возможности, а не думать об эвакуации. Иначе Севастополь не сыграл бы своей большой роли в борьбе за Кавказ и косвенно за Сталинград, армия Манштейна не понесла бы таких потерь и была бы переброшена на новое важное направление. Как я уже говорил, всего за несколько дней до конца боев за Севастополь на лидере «Ташкент» прибыло пополнение. Признать это ошибочным никак нельзя.

Когда немцы продвинулись к последним рубежам севастопольцев на Xерсонесе и все водное пространство вокруг стало простреливаться, посылать туда транспорты и крупные боевые корабли стало невозможным. Малые же сделали все, что в их силах, люди уже вплавь добирались до них под огнем пушек 'и пулеметов. После 1 июня в район смогли прорваться лишь две подводные лодки, два тральщика и несколько сторожевых катеров…»{213}

Оставление Севастополя было огромной катастрофой для советских войск. В плен попало более 75-78 тысяч человек. Но это была военная катастрофа, возникшая в силу развития военной ситуации. Нам кажется, эта трагическая страница военной истории описана еще недостаточно; мы верим, что книги об этой трагедии еще появятся.

Битва в узких морях

По масштабу военных и военно-морских операций, по накалу боевых страстей, по масштабу потерь и кровопролитности сражения в Керченском проливе и акватории Азовского моря принадлежат к одним из наиболее ожесточенных битв второй мировой войны. Небезынтересно, что первое торговое судно, погибшее на Черном море во время Великой Отечественной войны, — транспорт «Кола» — подорвалось на минах близ мысов Панагия и Железный Рог у Керченского пролива 18 июля 1941 г. Погибло 3 человека. Судно шло порожняком из Новороссийска в Феодосию{214}.

29 августа 1941 г. к югу от Керченского пролива торпедой с самолета был потоплен большой (более 5 тыс. т) транспорт «Каменец-Подольский». Охранявший его «СКА-33» сбил один самолет противника, второй зацепился за мачту после атаки и упал в море.

30 сентября 1941 г. к югу от Керченского пролива немецкая авиация потопила недостроенное судно «Пугачев» (2150 брт), шедшее на буксире рефрижератора «Кубань» из Керчи в Новороссийск с грузом зерна.