Двойная тайна от мужа сестры - Яна Невинная

на лучшее? Как глупая наивная девочка, верила, что годы что-то поменяют и мама меня полюбит?

— Ах, не касается? — шипит она, делая шаг вперед, снова замахивается, но я отталкиваю ее, чтобы не вздумала больше трогать меня.

— Да, не касается, — поджимаю губы, она же стоит в ступоре, не ожидая от меня отпора. — Я понимаю, что не зря уехала тогда. Нашей семьи нет, не знаю, почему ты меня так не любишь, но я считаю, что нам стоит прекратить общение.

— А почему я должна тебя любить? Кто придумал, что необходимо именно любить своего ребенка? Заботиться, давать воспитание — да. Но любить я не была обязана. Я не хотела второго ребенка. Токсикоз, растяжки, лишний вес, гормоны! Мне этого хватило за глаза и за уши с одним ребенком. А тут ты! Я планировала аборт сделать, но отец не позволил, он же так мечтал о сыне…

Слова матери глубоко мне неприятны, они даже не сразу до меня доходят, но, когда я впитываю в себя их смысл, становится несколько легче. Как ни странно. Сейчас мать откровенна и не скрывает, что я — нелюбимая дочь.

Так легче будет поставить точку.

Нежеланный ребенок. Теперь мне наконец ясно, почему ко мне так плохо относились в детстве, но от этого нисколько не легче. Я думаю, что эта боль навсегда останется со мной.

— Прекрасно, мама, — говорю холодно, — тогда и обсуждать нечего. Я избавлю тебя от своего присутствия, живи спокойно. А что касается Давида, у нас с ним двое детей, и вполне логично, что мы будем с ним видеться, — начинаю я было речь, всё же я и сама не планировала строить с Давидом счастливую семью, но мама не должна вмешиваться.

— Ты забыла о договоренностях с отцом, дочь? — презрительно произносит. — Он станет опекуном детей, так что наследство останется в руках нашей семьи, как и планиров….

— Давно нет никакой семьи! И наследники — это мои дети, а не просто товар!

И в этот момент раздается глухой вскрик, а затем из-за угла выходит Милана. Глаза у нее налиты кровью, ладони сжаты в кулаки.

— У нас с Давидом тоже дочь! Дрянь! — кричит она, будто не в себе находится.

И теперь они вдвоем единым фронтом выступают против меня.

— И где же она? — фырчу, всё еще уязвленная, что я не любимая дочь, а какая-то обуза.

Я замечаю некую странность. Обувь у Миланы почему-то грязная, будто она ходила по влажной земле, и такая неаккуратность очень несвойственна для моей сестры. Догадка простреливает меня, но не успеваю на ней сосредоточиться, потому что разговор более важен.

— А есть ли ребенок, Милана? — высказываю вслух сомнения, которые посеял во мне Давид.

Мать открывает-закрывает рот, будто находится в шоке от моих слов. Лицо сестры же перекашивается, но затем в ее глазах отчетливо сверкает злорадство.

— Не веришь? А зря! — кричит и толкает меня в плечо.

Я не ожидала от нее такой прыти и силы, так что чуть не падаю, но делаю шаг назад и держу равновесие. Милана всё это время судорожно копается в сумке, а мама пытается ее успокоить, что-то тихо приговаривая на ушко. И эта их близость немного бьет по моему самолюбию. Но затем мне в лицо кидают бумажку.

— Вот! Полюбуйся, гадина! — ее визг оглушает и ломает мои бедные барабанные перепонки. — Моя девочка родилась раньше, ты на дату посмотри, на дату.

Она то всхлипывает, то пытается выбраться из объятий матери и порывается меня зацепить. Я же подбираю бумажку и в этот момент ощущаю поглаживания по плечам. Поворачиваю голову, понимая, что ко мне незаметно и тихо подошел Олег.

И такую благодарность испытываю сейчас к нему, что невольно дарю слабую улыбку. Затем пытаюсь вчитаться в слова, но буквы расплываются перед глазами. Но одно я вижу ясно… Дата рождения — на три дня раньше даты рождения моих мальчиков…

Пошатнувшись, стискиваю бумагу, передавая сестре. Она даже не скрывает победного выражения на лице, а мама, подбоченившись, вскидывает подбородок. Теперь будет кричать, чтобы мы убирались? Зачем ей теперь нужны мои мальчики, если появилась настоящая наследница всех акций?

— Ну что, сестренка, поняла теперь, что ничего не получишь? — язвит Милана, уверенная, что я думаю о потере миллионов.

— Не суди по себе, Милана, я сразу говорила, что мне эти деньги не нужны, — отвечаю слабым голосом, я еще не пришла в себя от двух подряд потрясений, чтобы суметь ответить ей смело и твердо.

— Олежек, ты прости за эту сцену, — манерничает мать, прижимая к груди руку, ей явно хочется сохранить с ним добрые отношения.

Олег же пристально смотрит на Милану, и я не понимаю, что это значит. Их переглядывания, странный побег из бассейна, а еще эта грязная обувь… Ведь дворецкий убеждал, что видел кого-то, гуляющего в ночи по территории вокруг особняка. Меня сковывает жуткий холод, когда я чувствую себя овцой, попавшейся прямо в волчью стаю.

— Мы сейчас соберем вещи и уедем в дом деда, теперь нам нечего тут делать, — сообщаю родственникам. — Больше нам делить нечего и незачем поддерживать отношения. После аукциона мы уедем, и вы ничего не услышите о нас. Надеюсь, вы рады?

Вот и всё, с моей души будто свалился тяжкий груз, путы, крепко связывающие по рукам и ногам, ослабли. Чувствую свободу и эйфорию оттого, что родственники наконец от меня отстанут. Можно спокойно распоряжаться своей жизнью и строить будущее… Вместе с Давидом?

Но почему-то мне не верится, что всё будет так просто, но додумать я не успеваю, потому что сестра выступает вперед.

— Ну уж нет, сестренка, я не дам тебе просто так уехать, не ответив за свои поступки!

— Милана! — восклицает мать, и я знаю, что делает она это из-за Олега, ведь сама только что ударила меня по лицу, а в его присутствии старается вести себя достойно.

— Отстань от моего мужа! Олег, как ты можешь так просто стоять тут, зная, что твоя жена кувыркалась сегодня с другим? А он! Он там с твоими детьми наверху!

— А я думаю, что за крики и визги с утра, а это мои дети грызутся, как собаки, работать не дают, — папа быстрой походкой направляется к нам из кабинета, окидывая всех строгим взглядом. — Кто-то мне объяснит суть спора? Милана, ты снова пьяна и скандалы устраиваешь?

— Папа! Ева уводит моего мужа… — она кидается в объятия матери, начиная рыдать.

Неужели так сильно расстроена или хочет вызвать жалость?

— Ева? — отец обращается ко мне и одновременно смотрит на