Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве - Юрий Сушко

– А мы с вами везучие, Альбертль, как вы считаете?

– Конечно!

Однажды в разговоре с Маргаритой Лео как-то пожаловался, что его брат Карл, инженер, давно уехал в Москву, работал в каком-то конструкторском бюро, а потом внезапно пропал. И с тех пор от него нет никаких вестей. Маргарита рассказала о проблеме Сцилардов кураторам, а дальше – по цепочке – информация ушла в Союз. Спустя некоторое время в нью-йоркскую резидентуру из центра поступило сообщение: приговоренный Карл Сцилард из тюрьмы строгого содержания переведен в ЦКБ-29 авиаконструктора Андрея Туполева – т. н. «шарагу», тоже заведение тюремного типа, но с «правилами внутреннего распорядка» полиберальнее. Хотя и там, конечно, каждый пункт начинался со слов «запрещается», «не допускается», «возбраняется» и т. п.

Карл Сцилард оказался крайне полезным «врагом народа» – «наживкой» для брата Лео, на которую последнего можно было бы подловить. А он особо и не сопротивлялся…

– Знаешь, Марго, в отрочестве я был изрядным шалопаем. – Эйнштейн лежал рядом с Воронцовой, и его пальцы неспешно перебегали с обнаженной груди на ее теплый, упругий животик никогда не рожавшей женщины, потом руки возвращались к нежным плечам, а губы ласкали хрупкую ключицу.

– Я иногда ненавидел мать за то, что она заставляла меня учиться игре на скрипке. Я вообще терпеть не мог делать все, что нужно было делать по принуждению. Ты меня понимаешь?

– Конечно, любимый.

– Знаешь, я никому никогда не рассказывал. Говорю только тебе. Однажды даже чуть не ударил домашнюю учительницу своим стульчиком. До сих пор стыдно.

– А кто были твои родители?

– Мама была дочерью богатого штутгартского торговца кукурузой. Отец – Герман Эйнштейн называл себя коммерсантом. Но, я думаю, с коммерцией у него не очень ладилось. Сперва был совладельцем маленькой мастерской по производству перьевой набивки для матрасов. Потом в Мюнхене он с братом Якобом создали небольшую фирму по изготовлению электрооборудования. Даже занимались поставкой электрического освещения для знаменитого фестиваля Октоберфест, слышала о таком?

– Нет.

– Ну да. Но вскоре они прогорели. И тогда отец с мамой уехали в Павию, это городок под Миланом… Только и там у него ничего толком не вышло… В общем, еле сводили концы с концами.

После прогулки по фруктовому саду они долго сидели в беседке, болтая как бы ни о чем. Эйнштейн вспомнил о письме одной девочки, которая жаловалась ему, что ей с трудом дается математика и приходится заниматься намного больше других, чтобы не отставать от одноклассников. Она просила совета.

– И что же ты посоветовал бедной девочке? – спросила Маргарита.

– А что я мог ей посоветовать? – усмехнулся Эйнштейн. – Я ей посоветовал не огорчаться. И заверил, что мои трудности еще больше, чем ее.

– Умница, – улыбнулась Маргарита и попыталась пригладить взъерошенные волосы Альберта.

Вечером, после ужина, Эйнштейн играл на скрипке. Единственным слушателем была его Единственная. Потом, устроившись рядышком на любимом полукруглом диване, они говорили о музыке, о композиторах. Перебирая великие имена, Эйнштейн делился своими сомнениями:

– Затрудняюсь сказать, кто значит для меня больше – Бах или Моцарт. В музыке я не ищу логики. Интуитивно воспринимаю ее, не зная никаких теорий. Мне не нравится музыкальное произведение, если я не могу интуитивно ухватить его внутреннюю целостность и единство… архитектуры. О музыке Баха я могу сказать одно: слушать, играть, любить, почитать – и помалкивать.

– Мне кажется, ты должен любить Вагнера, Альбертль…

– Честно говоря, я восхищаюсь его изобретательностью. Но отсутствие у него четкого архитектурного рисунка рассматриваю как декадентство. Для меня его личность как музыканта неописуемо противна, так что большей частью слушаю его с отвращением.

– Альбертль… Но так нельзя.

– Только так и можно… Да, а ты слышала анекдот обо мне, который сейчас рассказывают все кому не лень?

– Нет.

– Так вот, я умер, предстал перед Богом. Бог мне говорит: «Ты великий ученый, я хочу наградить тебя. Чего ты хочешь?» А я его прошу: «Покажи мне, Господи, формулу Вселенной». Он подает мне скрижаль с длинной формулой. Я смотрю и вдруг вижу: «Господи! Но тут же ошибка!» – «Да знаю, знаю…», – сокрушенно вздыхает Бог.

– Смешно, – улыбнулась краешком губ Маргарита. – Но ты не умрешь. По крайней мере, пока я с тобой.

«Ты не умрешь, пока я с тобой…» Он подумал, что эта ее последняя фраза похожа на фальшивые слова из какого-то бродвейского спектакля. Да нет, у нас с Марго вряд ли что вечное может получиться. Ей нужен муж-поклонник, а мне – жена-домохозяйка, которая всегда рядом, которая встречает и провожает, кормит и купает, а в основном – ждет. И не мешает.

Но пока они наслаждались уединением, одиночеством вдвоем. Им было хорошо и покойно. Лежа в постели, лениво переговаривались. Покидали кровать лишь изредка. Шлепая босиком по теплому полу, Эйнштейн время от времени уходил в кабинет покурить, давно взяв себе за правило не дымить в спальне. Оставшись одна, Маргарита нежилась на смятых простынях, пытаясь восстанавливать в памяти детали вчерашней застольной болтовни Роберта Оппенгеймера с Альбертлем.

Оппенгеймер сетовал на трудности, которые переживала его суперсекретная лаборатория.

– …Я сам предложил генералу Гровсу это плато Лос-Аламос в штате Нью-Мексико. Еще в детстве я здесь учился в закрытом пансионе. Пустынная территория, равноудаленная и от атлантического побережья, куда германские подводные лодки иногда высаживают своих шпионов, и от населенных пунктов, жители которых могли бы пострадать в случае (тьфу-тьфу-тьфу!) ЧП во время проведения опытных испытаний. Поначалу мы с Гровсом предполагали поселить рядом с Лос-Аламосом примерно сотню ученых с семьями. Но уже скоро там находилось три с половиной тысячи сотрудников. А сегодня – более шести тысяч. Можете себе представить такой муравейник?..

Оппенгеймер лично занимался комплектованием научного коллектива, исколесил тысячи километров, чтобы встретиться с каждым потенциальным кандидатом, постараться убедить его покинуть насиженное местечко в университете или лаборатории, отрешиться от прежнего быта и перебраться в пустыню Нью-Мексико, и быть готовым к тому, чтобы оказаться отрезанным от всего внешнего мира.

Первые поселенцы старинного городка Санта-Фе – прежней резиденции испанских вице-королей – появились уже весной 1943 года. Их автобусом ежедневно доставляли на плато Лос-Аламос, покуда поблизости от лаборатории не выстроили дома.

– И когда же вы будете готовы выпустить джинна из бутылки? – просто из любопытства поинтересовался у своего молодого коллеги Эйнштейн.