Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования - Филип Шенон

Рэнкин спросил Марину, не хочет ли она скорректировать свои прежние показания.

– Знаете ли вы о чем-то, что было неправдой в предыдущих допросах, и что вы хотели бы исправить?

– Да, – ответила Марина, – я хотела бы исправить кое-что, потому что не все сказанное мной было правдой.

По словам Марины, на первых допросах она не давала присягу и поэтому чувствовала, что может давать «менее точные» ответы. Она пояснила, что поначалу ей хотелось верить, что муж невиновен, что он не убивал президента, и ей не хотелось бросать ни на него, ни на себя тень подозрения в причастности к другим преступлениям, включая покушение на Уокера. Ложь, говорила она, объяснялась также ее неприязнью к агентам ФБР, которые вели большинство допросов. «Мне не хотелось быть с ними слишком откровенной».

Много часов подряд Рэнкин расспрашивал Марину о ее жизни в браке. Он спросил, что в самом начале привлекло ее в молодом американском перебежчике, которого она встретила в 1961 году на танцах в Минске, где Освальд работал на радиозаводе.

– Не так часто можно встретить американца, – ответила она, вспомнив, что ее будущий муж был «очень аккуратным, очень вежливым… казалось, что он будет хорошим семьянином». После танцев он попросил разрешения увидеться с ней еще раз, и она согласилась.

Вскоре Освальд признался ей, как он разочарован в Советском Союзе. «Он тосковал по дому, возможно, жалел, что приехал в Россию». Марина вспомнила, как «много хорошего говорил он» о Соединенных Штатах. «Он говорил, что его дом теплее и люди живут лучше».

В конце апреля 1961 года, всего через несколько недель после первой встречи, они поженились. Примерно через месяц, рассказывала Марина, Ли предложил уехать вместе с ним в США. Через год, после длительных бюрократических мытарств в советских инстанциях и Государственном департаменте США, супруги получили разрешение покинуть СССР. В июне 1962 года они прибыли в США и поселились в Форт-Уэрте, неподалеку от матери Освальда и его брата Роберта.

Именно тогда, говорила Марина, она поняла глубину распада семейства Освальдов: он ненавидел свою мать и почти совсем не хотел общаться со своими братьями. Ему очень непросто было найти работу, а когда он все же находил ее, не мог удержаться на месте. Почти любая работа казалась ему скучной, рассказывала Марина. Их брак быстро начал давать трещину, Освальд все более отдалялся, все сильнее погружался в свои бредовые идеи, стал агрессивен. Он регулярно бил Марину, до кровоподтеков, а однажды поставил ей синяк под глазом. «Я думаю, что он был очень нервный и… это как-то снимало его напряжение».

Воспитанная в культуре, где рукоприкладство по отношению к женам не было редкостью, Марина полагала, что отчасти сама провоцировала это насилие. «Иногда я сама была виновата», – объясняла Марина. Она давала Освальду поводы для ревности: ему удалось перехватить письмо Марины к ее бывшему молодому человеку в Россию – она писала, что лучше бы она вышла за него, а не за Освальда.

Ее муж так и не оставил своего увлечения марксизмом, которое привело его в Россию. Напротив, он постоянно объяснял Марине, что ищет чистую форму коммунизма, и полагал, что нашел ее на Кубе Фиделя Кастро. Он говорил ей, что планирует опять стать перебежчиком, на этот раз в Гавану. «Ли во что бы то ни стало хотел попасть на Кубу».

Он купил винтовку и начал упражняться в стрельбе, говоря, что это пригодится ему, когда он будет угонять самолет на Кубу. Он предложил Марине принять участие в захвате самолета, возможно, даже с оружием в руках. Но она отвергла эту безумную идею. «Я сказала, что не поеду с ним, что останусь здесь».

Он уехал в Мехико за визами, рассказывала она, чтобы его семья могла отправиться на Кубу. Как выяснилось, он планировал обмануть русское посольство в Мексике, притворяясь, будто вновь решил стать перебежчиком в СССР. С новой советской визой в руках он смог бы получить от кубинского посольства документы на транзитный проезд в Москву через Гавану. На самом деле, рассказывала Марина, Освальд намеревался остаться на Кубе, если бы попал туда. «Он хотел поехать на Кубу, – рассказывала она. – Я знаю, что у него не было никаких намерений ехать в Россию».

Рэнкин настойчиво расспрашивал Марину о путешествии ее мужа в Мексику, выясняя, что еще Освальд там делал, как проводил свободное время. Она припомнила, как Освальд рассказывал о посещении корриды и различных достопримечательностей. Было ли что-то еще? Хотя за время их совместной жизни муж никогда не проявлял интереса к другим женщинам – «ему не нравятся другие женщины», – он отдельно подчеркнул свою неприязнь к мексиканкам. «Он сказал, что ему не нравятся мексиканки», – сказала Марина, и Рэнкин больше не задавал вопросов на эту тему.

Во время допроса Марина, как и прежде, настаивала на том, что ничего не знала о намерении мужа убить президента. Напротив, ей казалось, что Освальду нравится Кеннеди. «Я никогда не слышала от Ли ничего плохого о Кеннеди». И тем не менее она была убеждена, что ее муж виновен в этом преступлении. Она поняла это буквально с самых первых минут, когда увидела его в главном полицейском управлении Далласа в день убийства. «Я поняла по глазам, что он виновен», – говорила она. И она была убеждена в том, что он действовал один, что никакого заговора не было.

Она считала, что Освальд убил президента из-за навязчивого желания оставить след в истории. Он с жадностью читал, по нескольку часов в неделю проводил в публичной библиотеке около их дома в Далласе и в Новом Орлеане и часто брал на дом биографии исторических личностей, в том числе Кеннеди. Ли Освальд хотел, чтобы о нем тоже помнили. «Я могу сказать, что он хотел во что бы то ни стало совершить поступок, неважно, плохой или хороший, который сделает его знаменитым, благодаря которому он войдет в историю».

Марина с грустью говорила о том, что могла бы предотвратить это убийство, если бы проявила больше сочувствия к мужу вечером накануне преступления, когда Освальд пришел навестить ее с детьми в дом Рут Пейн. На тот момент супруги Освальд жили отдельно уже несколько недель, и он умолял ее помириться и переехать вместе с детьми к нему в Даллас. В какой-то момент в тот вечер он расплакался. «Он просто хотел помириться».

Хотя Марина в конце концов собиралась помириться с мужем, в тот вечер она не поддалась на его уговоры. «Я сделала вид, что очень сержусь… Спать он пошел очень расстроенным». На следующее утро он ушел, прихватив с собой винтовку, которую хранил завернутой в одеяло в гараже Рут Пейн.

Марина знала, что следующим свидетелем на допросе перед комиссией будет ее свекровь, и она выразила свое сочувствие Уоррену и другим присутствовавшим, потому что им предстояла нелегкая работа. «Я сожалею, что вам придется тратить время на ее допрос, потому что вы только устанете и вам станет тошно от разговоров с ней, – сказала Марина. – Когда вы узнаете ее получше, вы поймете почему».

Ее свекровь, говорила Марина, ухватилась за это преступление как за возможность заработать. «У нее мания – деньги, деньги, деньги». Марина знала, как негодовала свекровь по поводу ее убежденности в том, что именно Ли совершил это преступление. Если дать ей волю, говорила Марина, «она мне глаза выцарапает».

Во вторник, 6 февраля, в 17.50 комиссия завершила допрос Марины Освальд, занявший четыре дня и длившийся в общей сложности двадцать часов.

– Миссис Освальд, ваше свидетельство весьма ценно, – тепло сказал Уоррен, – Вы оказали помощь работе этой комиссии.

– Говорить правду трудно, – отозвалась Марина. – Я очень благодарна всем вам, я не думала, что найду так много друзей среди американцев.

– Перед вами друзья, – заверил ее Уоррен.

После допроса председатель Верховного суда рассказал репортерам, что миссис Освальд – «отважная маленькая женщина». В свою очередь Марина сообщила репортерам, что ей очень понравился Уоррен – он напомнил ей одного из ее дедушек в России.

Между тем в Техасе Маргерит Освальд была вне себя от ярости, увидев, с какой симпатией пресса описывает поездку ее снохи в Вашингтон и ее выступление перед комиссией. Маргерит решила нанести ответный удар.

3 февраля, в первый день допроса Марины Освальд, ее свекровь позвонила в штаб-квартиру Секретной службы в Вашингтоне, чтобы сообщить, по ее словам, компрометирующие сведения о своей снохе5. В Секретной службе перезванивать не стали и вместо этого передали в комиссию Уоррена информацию о том, что Маргерит Освальд крайне возбуждена.

На следующий день Рэнкин, занятый допросом Марины, попросил Нормана Редлика позвонить Маргерит Освальд в Техас. По параллельной линии разговор стенографировал секретарь.