Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования - Филип Шенон

В декабре в одной из последних своих депеш Госдепартаменту из Мехико Манн писал, что, увы, не рассчитывает «выяснить что-либо определенное по важнейшему вопросу» кубинского заговора с целью ликвидации президента41. По прошествии многих лет один американский репортер цитировал слова Манна, назвавшего «самым странным явлением в своей жизни» явное нежелание ЦРУ и ФБР разобраться до конца, что же все-таки случилось в Мехико42.

Глава 17

Офис комиссии

Вашингтон, округ Колумбия

январь 1964 года

Фрэнсис Адамс, бывший комиссар полиции Нью-Йорка, был на голову выше остальных штатных сотрудников комиссии: 59 лет и под два метра ростом. Арлен Спектер, младший юрист в команде, ответственной за воссоздание картины убийства, говорил, что Адамс выглядел громадным не только из-за своего роста, но и из-за ощущения собственной важности. Это был «типичный влиятельный юрист с Уолл-стрит» – он не сомневался, что может подчинить своей воле любого, вспоминал Спектер1.

Со временем Спектер проникся к Адамсу уважением невзирая на высокомерие старшего коллеги. Адамс не скрывал своего презрения ко всем географическим точкам кроме Нью-Йорка, но Спектер, уроженец штата Канзас, находил такой урбанистический шовинизм забавным, а вовсе не оскорбительным. Во время их первой встречи Адамс проглядел резюме Спектера и заметил, что молодой адвокат, сын украинского эмигранта, торговца фруктами, родился в городе Уичито.

– Уичито? – сухо осведомился Адамс. – Куда же это ваша мать тогда ехала?

Адамс появился в Вашингтоне через несколько дней после того, как Спектер начал работать в офисе комиссии. Он объяснил, что, по его ощущениям, расследование может двигаться очень быстро, поскольку вина Освальда абсолютно очевидна. «Он сказал: “Это еще одно простое дело об убийстве”», – вспоминал Спектер.

Самомнение Адамса было отчасти заслуженным, и Спектер это знал. За бурные полтора года в должности комиссара полиции Нью-Йорка, начиная с января 1954-го, Адамс предпринял поистине исторические шаги по искоренению коррупции в полицейских подразделениях2. Он остановил зарождавшуюся волну преступности, заставив сотни полицейских выйти из своих кабинетов и отправиться патрулировать улицы города, чем завоевал всеобщее уважение. Покинув пост комиссара полиции, он стал одним из самых востребованных и высокооплачиваемых адвокатов в городе.

Спектер вспоминал, как они вместе с Адамсом отправились пообедать на Лафайет-сквер, в дорогой французский ресторан вcего в паре кварталов от Белого дома («в другие рестораны Фрэнк Адамс просто не ходил»), и Адамс настоял на том, чтобы взять такси. Он похвалялся Спектеру, что может себе это позволить, поскольку «его ежедневный заработок в суде составляет две с половиной тысячи долларов». От такой «астрономической суммы» у Спектера перехватило дыхание. Адамс зарабатывал в день больше, чем Спектер за месяц работы в штате комиссии3.

Почти с самого начала работы в комиссии Адамс почувствовал себя некомфортно. Задание было весьма непростым. Он и Спектер должны были выстроить детальную, посекундную хронологию событий в день убийства, а заодно описать и проанализировать данные медицинской и баллистической экспертиз. Адамс, однако, «не горел желанием разбираться в деталях», рассказывал Спектер. У себя в юридической конторе он руководил работой пяти или шести помощников одновременно, когда готовил дело к суду, говорил он Спектеру. Но в комиссии их было только двое: он и Спектер. «Он не привык работать над длительными проектами, имея под рукой только одного помощника, да еще такого молодого», – рассказывал Спектер.

Вскоре Адамс завел свой распорядок работы. Обычно он приезжал в офис комиссии после одиннадцати утра, «немного общался с сотрудниками, пролистывал какую-нибудь папку и звонил в нью-йоркский офис своей конторы, чтобы только найти повод убежать», вспоминал Спектер. В ту зиму в Нью-Йорке у Адамса было полно дел в судах, о чем он сказал Спектеру еще в начале января. «Адамс сразу же сообщил мне, что с середины февраля – всего через пять недель – он будет занят на крупном антимонопольном процессе и к тому времени рассчитывает закончить работу». У фирмы Адамса был офис в Вашингтоне, и он предпочитал проводить время там, нежели в тесном кабинете, который делил со Спектером на Капитолийском холме.

Спустя несколько недель Адамс совершенно пропал и, в сущности, забросил работу в комиссии. Он наезжал в Вашингтон несколько раз зимой и весной, в том числе в один из мартовских дней, на который Спектер назначил допрос патологоанатомов, проводивших вскрытие президента. В тот момент, когда Спектер представлял врачей председателю Верховного суда, в комнату вошел Адамс. Он был настолько редкой птицей в офисе комиссии, что Уоррен его даже не узнал.

– Добрый день, доктор, – приветствовал Уоррен Адамса, который стоял тут же, обмирая от ужаса, ибо его не узнал сам председатель Верховного суда.

«Больше мы Адамса не видели», – рассказывал Спектер.

Исчезновение Адамса ничуть не смутило Спектера, о котором большинство из коллег отзывались как о невероятно уверенном в себе молодом человеке, уникальном в своем роде. «Я подумал, что это большое преимущество, когда у вас нет необходимости работать с кем-то вместе, – пояснял он. – Я не должен был ни с кем делить свои обязанности. Я должен был просто их выполнять».

После первого собрания сотрудников комиссии в январе Уоррен мало общался с молодыми юристами, что многих из них расстраивало. Он делегировал полномочия через Рэнкина и двух его замов, чье влияние все усиливалось, – Редлика и Уилленса. Уоррен также часто встречался с несколькими «старшими» юристами, в особенности со своим старым другом Джозефом Боллом. Старые друзья любили вспоминать истории своей молодости – первые приключения на ниве юриспруденции в их родной Калифорнии. «Он был одним из самых славных людей, которых я знал, – говорил Болл об Уоррене. – Он был силен физически, морально и интеллектуально, и у него была широкая душа»4.

Уоррен завел обыкновение приезжать в офис комиссии рано утром, обычно к восьми часам, а затем, примерно через час, отправлялся в Верховный суд, который располагался в двух кварталах от офиса комиссии. Около пяти он возвращался и часто проводил в комиссии еще несколько часов.

Из всех молодых адвокатов только Спектеру – поскольку Адамс исчез – доводилось лично работать с Уорреном. Как единственный член своей команды, Спектер должен был самостоятельно допрашивать многих ключевых свидетелей, и эти допросы часто прослушивал Уоррен. Спектеру удалось установить доброжелательные, хотя и не особенно теплые, отношения с председателем Верховного суда. Уоррен привык к тому, что на людей в его присутствии нападал благоговейный трепет, и, несомненно, получал удовольствие от того, что, как правило, был центром беседы и задавал тему. Спектер, однако, утверждал, что никогда не чувствовал никакого трепета перед председателем Верховного суда и, если нужно, мог ему противоречить5.

«Работать с Уорреном было очень увлекательно, – вспоминал Спектер годы спустя. – Мы чувствовали присутствие самой истории. Но с чего бы нам было трепетать? Мне нечего было его бояться. Порой он меня сердил».

Уже на первых этапах работы Спектер подружился с Дэвидом Белином, юристом из Айовы, отчасти, как казалось Спектеру, потому, что оба они были евреями, оба выросли на просторах Среднего Запада, где евреи были в новинку и к ним зачастую относились враждебно. Белин легко сходился с людьми, он был амбициозен и энергичен и наслаждался своим амплуа «сельского парня из Айовы», «деревенщины», вдруг попавшего в окружение юристов из Нью-Йорка и Вашингтона. Исчезновение Адамса возмутило его, и он подбивал Спектера протестовать. «Адамсу следовало предложить уволиться, когда стало ясно, что он не собирается выполнять своих обязанностей в комиссии», – говорил Белин позднее6. По счастью, его партнер по команде, Джозеф Болл, был всецело предан делу комиссии. Болл взял отпуск у себя на фирме на Лонг-Бич, и его калифорнийское обаяние и трудолюбие снискали ему популярность среди сотрудников комиссии. Спектеру Болл запомнился как «ангелоподобный, с искринкой в глазах» человек: «62 года, а женщины от него были без ума»7.

Болл и Белин отвечали за поиск доказательств того, что Освальд был убийцей. Они так сдружились, что Рэнкин и остальные произносили их имена в одно слово «Болл-Белин». Очень скоро Болл, Белин и Спектер увидели, где нити их расследования пересекаются, и решили разделить обязанности. Болл и Белин «занимались всеми свидетелями на месте убийства, за исключением тех, кто был в кортеже, которыми занимался я», то есть губернатора Коннелли и агентов Секретной службы, рассказывал Спектер.