Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх - Елена Якович

Летом 1912 года папа уехал в Геттинген к великому немецкому философу Гуссерлю и оттуда писал маме ежедневные письма. Одно из них – на обороте открытки с изображением дома, где он жил.

Они обвенчались 30 октября 1913-го, и венчал их священник Александро-Невской церкви при Московской центральной пересыльной тюрьме. Какое предсказание судьбы!

Летом 1913 года папа не выдержал и на время сбежал из Геттингена к маме, в Знаменку. Я думаю, что это свидание в Знаменке было самым счастливым за всю их жизнь. Накануне свадьбы, перед Первой мировой войной и революцией. В последнее мирное лето России.

Мама была из очень богатой и буржуазной семьи Гучковых. Даже в советские, самые запретные для знаменитостей тех лет годы фамилия братьев Гучковых фигурировала. Старший брат Николай Иванович Гучков был городским головой в Москве с 1905 по 1912 год. Средний брат Александр Иванович Гучков ездил за отречением к Николаю Второму в Псков.

В отличие от своих братьев, мой дедушка Константин Иванович Гучков, самый младший из них, политикой не занимался, был банкиром. И еще он был самым красивым из братьев. Моя бабушка Варвара Ильинична Зилоти вышла за него замуж.

Моя прабабушка Юлия Аркадьевна Зилоти, урожденная Рахманинова.

Бабушка с детьми – Юрой, Володей и моей мамой в Знаменке, фамильном имении Рахманиновых, где мама чуть не с рождения жила каждое лето.

Последней хозяйкой Знаменки была мамина бабушка Юлия Аркадьевна. Юлия Аркадьевна Зилоти со своей дочерью Варварой Ильиничной Гучковой. 1910-е гг.

В Знаменке всемирно известный пианист Александр Зилоти родился и часто приезжал, садился за фамильный рояль вместе с моей бабушкой Варварой Ильиничной. Возле рояля стоит его жена Вера Павловна.

«Ангельское детство». Мама и ее любимый младший брат Володя, будущий белогвардеец.

Александр Зилоти первым заметил талант своего двоюродного брата Сережи Рахманинова. Оба были высокие, под два метра, и оттого сутулились, и очень смешливые, говорят, это семейное.

Вера Федоровна Комиссаржевская, или тетя Вера, – хотя у нас вообще-то не было принято звать неродных тетями, но для нее делалось исключение, – обожала мою маму.

Есть замечательная фотография, такой «групповой портрет на фоне Знаменки»: на крылечке барского дома сидит дядя Саша Зилоти, возле – его жена Вера Павловна, урожденная Третьякова, на коленях у нее моя пятилетняя мама, а рядом снята Вера Федоровна Комиссаржевская, которая очень дружила со всеми и неоднократно бывала в Знаменке.

А лучшей подругой Комиссаржевской была младшая бабушкина сестра Мария Ильинична, жена Александра Ивановича Гучкова. Они вместе посещали богоугодные заведения – больницы и тюрьмы. У меня сохранилась фотография: две очень красивые женщины тетя Вера Комиссаржевская и тетя Маша Гучкова – в халатах из сурового полотна, подаренных им арестантками. В пятнадцать – шестнадцать лет я эти халаты еще носила дома…

Я, увы, уже не застала «прекрасную эпоху» рахманинско-зилотиевского имения. Но очень любила в детстве мамины рассказы про Знаменку.

Мама всегда была прелестной и необыкновенно элегантной, словно вышла из бунинского «Легкого дыхания».

Я родилась в 1916 году, я прожила почти век.

Первые шаги. Я и мама. Рядом с папой моя сестра Татьяна, которая родилась в сентябре 14-го, вскоре после начала Первой мировой.

Что я помню о папе в своем детстве? Только одно: «Тише, папа занимается. Говорите шепотом, здесь папин кабинет. Не бегайте!» И вдруг счастье – папа ушел! Густав Шпет с дочерьми Мариной и Татьяной. 1917 г.

Сестра Таня, та самая, которая потом стала мамой Кати Максимовой, в Знаменке в пятнадцатом году. За мольбертом друг семьи, художник и владелец типографии Михаил Анатольевич Мамонтов.

Мне кажется, я себя помню с перерывами и «заскоками» примерно с трех лет. Первое мое воспоминание – пожар, который мы смотрели с естрой весной девятнадцатого года. Было звонко и красиво. Мне было три года, а моей сестре Тане пять. Мы с мамой.

Нашу няню звали Наташа, как и маму, поэтому няня для нас была Наташурка. Мама рассказывала, что в 1916-м, когда я родилась, то есть на третьем году Первой мировой и за год до революции, пришла она к нам от соседей и осталась навсегда.

Едва ли не с молоком матери я впитала, что у нас есть сестры от первого брака отца. У папы весь письменный стол был заставлен фотографиями Норы-Маргариты. И долгое время я считала, что папа гораздо больше любит старших сестер, чем нас. Густав Шпет с дочерьми Норой и Маргаритой. 1910 г.

Марина Шпет. Начало 20-х гг.

В 1919 году родился брат Сережа. Мама и все мы в середине двадцатых.

После пожара, уничтожившего ее флигель, бабушка Варвара Ильинична перебралась к нам. Она переехала вместе со своей матерью, Юлией Аркадьевной Зилоти. Семейный портрет в интерьере Долгоруковской.

У бабушки была своя компания – Мамонтовы, Якунчиковы, Прибытковы, это все ближайшие бабушкины подружки, они часто к ней приходили, так и вижу их прекрасные лица у нас на Долгоруковской.

«Сборища на Долгоруковской» за нашим круглым столом я хорошо помню. Они были известны по всей Москве. Вверху: Наталья Шапошникова, Василий Качалов, Наталья Шпет. Внизу: жена Качалова Нина Литовцева, Иван Москвин, Зинаида Сахновская. Москва, ул. Долгоруковская, 17. Середина 1920-х гг.

Легендарный дом МХАТа, тот самый, за номером 17 в Брюсовском переулке, нынче весь обвешанный мемориальными досками, родился у нас на Долгоруковской, прямо за обеденным столом. Кооператив назывался ДИСК – «Деятели искусства».