К истокам Руси. Народ и язык - Олег Трубачев

Чему еще может научить нас славянский опыт? Сербское образование србиjанац обозначает серба из внешних, более отдаленных областей. Но уже термины србиjански, србианин не только по структурному оформлению близки нашему россиянин, но и аналогично последнему настроены на административно-территориальное применение, единственно правильное в случае с нашим словом, подчеркнем это. Что касается нашего россиянин, российский, оно сейчас, может быть, как никогда употребляется крайне неточно. Иногда это, правда, не более чем расплывчатая небрежность, которая может граничить с не очень высокой культурой владения словом. Но так бывает не всегда, и уж, конечно, не в тех случаях, когда оба слова – россиянин и российский – бывают наделены отчетливой идеологической, политической установкой – вытеснить слово русский. Довольно длительное время вытеснению русского, как известно, служило и великолепно использовалось советское (почти до нынешнего времени докатились отголоски нападок на «Русский лес» Л.Леонова, в частности, и за название «русский»; «советский лес», наверное, устроил бы тех критиков больше). Сейчас это прошло, но не тут-то было! Русское восстанавливается (если восстанавливается вообще!) с большими искусственно чинимыми трудностями, и на сей раз препоны нормальному русскому возрождению – на уровне терминологии – чинятся, надо признать, весьма искусно с помощью заведенной вновь моды на россиян и на все российское, вплоть до имеющих место отдельных ведомственных предписаний употреблять российский вместо русский.

Если же принять вдобавок во внимание, что нам продолжают в той или иной форме твердить о вхождении в новую Европу и мы имеем (или до недавнего времени имели) дело с феноменом, пусть призрачным, очередной европейской интеграции, то параллели из прошлого, рассмотренные выше, могут пригодиться. Не повторяя подробно то, что писал или говорил по этому поводу в других местах, все же укажу на концептуальные моменты атрибута русский. Русский язык, русская литература, русская культура, русская языковая картина мира, русская природа, да и русский лес, наконец, – попробуйте везде в этих случаях поставить российский, и вы вполне заслужите упрек в утрате языкового вкуса – самое меньшее; ну, и русский языковой союз сюда же, как понятие более научное. Значит, очевидно, что замена русского российским обернется – и не только в перечисленных примерах – грубой подменой, ибо между этими словами, если быть точным, отсутствует отношение взаимозаменяемости. Русский этнично, а российский благодаря своей прямой зависимости от Россия имеет свой, только ему присущий административно-территориальный статус. В отличие от русского российский к тому же шире (например, вполне может включать и нерусского россиянина, таких во всех восьмидесяти девяти субъектах Российской Федерации тоже предостаточно). Очевидно, своей широтой, переходящей в расплывчатость, российское импонирует мозгам, работающим на европейскую интеграцию.

Думаю, далее, что языкового (и прочего) различия между русский и российский часто просто не понимают на Западе, как не вникают в него и наши расплодившиеся доморощенные переводчики с английского и на английский, когда, например, Российская Федерация переводят как Russian Federation, хотя адекватно только – Federation of Russia (иначе выходит «Русская Федерация»).

Закончить же я хочу светлым примером, который выделяется и как маркированный, говоря терминами лингвистической оппозиции. На фоне не очень безобидных политических игр, в которые оказалось, увы, вовлеченным также имя нашего народа и нашей страны, таким светлым, маркированным примером неожиданно оказывается словоупотребление В.В. Путина по интересующему нас вопросу, ибо этот человек (и гражданин) заканчивает свое недавнее «Открытое письмо к избирателям» (цитирую) «как русский человек». Более того, это не случайная оговорка, и я позволю себе продолжить цитирование – уже другого, более позднего, материала, показывающего, что это – серьезно и перед нами кредо человека, отдающего себе отчет во всем, знающего цену правильному, точному словоупотреблению, ибо на дурацки-провокационный вопрос интервьюерши: «Вы ощущаете себя мессией?» – В.В. Путин отвечает: «Я ощущаю себя простым русским человеком, который испытывает такие же чувства, как и любой российский гражданин». «Русский человек» – «российский гражданин», как точно сказано! Но стоит – для полноты картины – процитировать и следующую фразу из текста интервью все того же номера «Известий» от 29 февраля 2000 г.: «Так ответил на вопрос Владимир Путин, тогда еще начинающий премьер-министр, осенью прошлого года. Интервью так и не было опубликовано – имиджмейкеры премьера сочли его, видимо, излишне откровенным…»

Вот так. «Имиджмейкеры» ли купировали тогда волеизъявление премьера или всемогущие «массмедиа-мейкеры», как склонен думать я? Кто больше всех шумит «против цензуры», тот и проговорился. И еще: их цензура оказывается направлена на то, чтобы не пропустить «лишней информации» о предмете, о котором мы снова говорим сегодня. Значит, не зря говорим.

Из истории языка Древней и новой Руси

1. Из истории и лингвистической географии восточнославянского освоения

Тема, вынесенная в заглавие, касается нескольких смежных наук, в их числе истории, археологии, языкознания. Наверное, справедливо считается, что первые две из них лучше осязают человека в истории, поэтому с них и начнем, не теряя, впрочем, связи и с языкознанием, к которому целиком обратимся в конечном счете, и памятуя об известной ограниченности возможностей каждой из названных дисциплин (истории, связанной письменными источниками, археологии, чьи реалии безгласны, и языкознания, возможности которого также небеспредельны). Обыкновение черпать поэтому дополнительные аргументы из соседних дисциплин достаточно распространено, было бы искусственным стремиться избегать его, совокупная картина бывает интересна и поучительна (крайних случаев, когда превышена мера в использовании дополнительных аргументов, что влечет за собой обвинение в эклектизме, касаться не будем).

Предлагаемый очерк не может претендовать на исчерпанность специальной литературы, а также на сколько-нибудь широкий охват заявленной темы. Пришлось сделать выбор, очевидный для нас в данном случае уже с самого начала. Поэтому мы остановились на комплексе проблем, связанных с племенем вятичей, оставив сейчас в стороне другие проблемы, тоже, вероятно, большие. И хотя, например, в стороне при этом осталось самое крупное древнерусское племя кривичей, наше внимание целиком привлекли вятичи, и мы постараемся в дальнейшем объяснить, что предмет действительно заслуживает этого.

И здесь тоже продолжается прежний интерес и угол зрения: русские города как форпосты христианской письменной культуры, история племен, старое и новое. Но именно здесь, как нигде, поджидали нас парадоксы в чисто русском духе («Ты и убогая, ты и обильная»), парадоксы, видимые через призму судьбы самобытнейшего из племен Руси – вятичей. Да, они пришли издалека, отголоски этого запечатлела летопись. Но ведь и другие племена наши тоже пришли и приходили, кто раньше, кто позже. Позже всех крестившиеся, якобы отсталые, вятичи оказались в центре русского пространства. Самоотверженно расширяли (раньше новгородцев) это пространство и самоотверженно теряли его.

Дали миру две столицы – Рязань и Москву, обе – вятичские. Якобы отсталые и не имевшие собственных летописей, обнаружили удивительную низовую грамотность на уровне «домохозяек» и ремесленников XI – XII веков. Так и оставшиеся не самыми богатыми на Руси, накопили богатейший исторический и культурный опыт. Именно ему в первую очередь обязан автор возможностью и поводом, чтобы обобщить некоторые нестандартные мысли и итоги, главным образом по истории языка древней и новой Руси. Таким образом, излагаемые в дальнейшем наши поиски и наблюдения обещают обрести характер некой апологии вятичей (если иметь в виду, что апология является в известном смысле и оправданием интереса к предмету и – прославлением его). Посему – поклон вятичам.

2. Вятичи-рязанцы среди восточных славян

История застала вятичей в положении самого крайнего славянского племени на востоке[387]. Уже первый наш знаменитый летописец Нестор[388] характеризует их как крайне отсталых и диких людей, живущих наподобие зверей в лесу, едящих все нечистое, сквернословящих, не стыдясь родителей и женщин рода, и, конечно, нехристиан. Что-то из этой негативной картины, наверное, отвечало тогдашней действительности начала XII века, а что-то оказывалось и на тот час откровенным преувеличением, говоря языком нынешним – политической пропагандой[389]. Преподобный Нестор был киевским полянином, и вятичи, не сразу покорившиеся Киеву, такой оценки в его глазах заслуживали. Мы сейчас, по прошествии веков, смотрим на дело иначе, спокойнее, многое изжило время, хотя – как знать, может быть, не все. Вообще говоря, именно с вятичами связываются ряд противоречий или парадоксов, известных или менее известных. Уже один из первых их историков готов, опираясь на свидетельство Нестора, признать, что они не имели земледелия[390], но сразу вслед за этим на основе летописных же данных об уплате вятичами дани Святославу и Владимиру, то есть в достаточно раннее время, «по шелягу с плуга» заключает, что земледелие они знали[391].